– Кино скоро начнется, – говорю, вставая. – Пойдем.

После того как в зале гасят свет, а на экране появляются один за другим рекламные ролики, я продолжаю украдкой наблюдать за девочкой, лицо которой тускло сияет в свете огромного экрана. Ничего особенного подметить так и не могу – того, что могло хоть как-то прояснить ситуацию. А чего я, собственно, жду? Что она засветится фосфором в темноте?

В течение полутора часов – пока на экране крутят мультик про фею, жившую в цветке акации – я продолжаю наблюдать за Этиэль. Но она, то смеется над неуклюжими героями, то настороженно наблюдает за подозрительными персонажами, а под конец напряженно напрягается, подавшись вперед, ожидая развязки. Ничего из этого не выделяет ее из остальной массы детей, сидящей в зале.

В течение всего фильма, я складываю мозаику из разрозненных фактов. Очевидно, что Этли из Интермундуса. И она точно уже была в мире людей – девочка хоть и выглядит растерянной, но не настолько, как если бы оказалась здесь в первый раз. А значит, можно предположить, что по ту сторону все наладилось – несмотря на погибель короля и двух главенствующих кланов из Совета Семи. И там все еще живут такие же, как мы. Мир не рухнул, как мне казалось.

Этли сказала, что наша квартира была убежищем для ее родителей. В мое время в мир людей только изгоняли... Быть может, они – преступники? Тогда это в корне меняет дело. Они могут быть опасны. А может, просто беглецы...

Мои размышления прерывает вспыхнувший яркий свет, возвещающий о конце сеанса.

– Мне понравилось, – говорит Этли, когда мы выходим из кинотеатра и направляемся в торговый центр за одеждой. – Таких Теней в нашем театре нет.

– Знаю, – отвечаю я, радуясь, что смогла ее заинтересовать.

В торговом центре, Этли почти не уделяет внимания одежде, соглашаясь на все, что я показываю. Она проявляет интерес лишь к отделу игрушек, где она заприметила одежду для своего нелепого кролика, ставшего вновь игрушкой. Отхожу к кассе, чтобы не мешать. Этли хочет, чтобы ее считали взрослой и самостоятельной, поэтому нужно дать ей хотя бы свободу выбора.

– Аня! – окликает меня знакомый голос.

Поворачиваюсь, и в ту же секунду такие знакомые и родные губы обжигают до костного мозга.

– Кир… – выдыхаю, отвечая на поцелуй.

– Привет, вчера мы...

– Ах! – кто-то тихо вскрикивает позади меня. Еще не обернувшись, догадываюсь, кто это.

– Этли, это… – начинаю я, но...

– Как ты могла, мама?! Я все расскажу папе! – в зеленых глазах блестят слезы, и девочка, развернувшись, бежит к выходу.

Опомнившись, выбегаю вслед за ней, даже не потрудившись все объяснить Киру, но девочки и след простыл.

– Этли! – зову я, смутно догадываясь, что это не поможет.

После того как Дея и Этли покинули квартиру, я не смог придумать чем скоротать время – и сел за уроки. Глупо, конечно, но нужно было чем-то занять себя, как-то отвлечься от боли в груди. Талисман, который я смастерил почти месяц назад, уже потерял свою силу. Волосы – не кровь... Сдергиваю шнурок с привязанным мешочком: бессмысленно себя убеждать, что он еще работает. Вернулось то чувство, как будто кто-то прицепил буксир в грудную клетку и тянет, тянет...

Отброшенная ручка звякает о стенку аквариума: сонное ворчание окты проходится по, и без того неустойчивым, нервам. Конспект по истории летит на пол, а я, натянув свитер, выхожу на балкон, думая тем самым обмануть древний инстинкт – мол, смотри, я уже на улице, еще немного и буду рядом с ней... Ха, не помогает... Но свежий воздух все же чуть облегчает боль, тем самым давая спокойно обмозговать появление Этиэль в нашей квартире.

Думаю, не стоит зацикливаться на том, кто ее родители и из чьего рода эта маленькая девочка – хотя последнее лучше все-таки разузнать. Но прежде, нужно выяснить, зачем ее мать отправилась в этот мир, и почему девочка сказала: «Папа не пойдет за ней»? Что же такое могло произойти между ними, раз они совершенно забыли о своей дочке?

Невольно ухмыляюсь мыслям о родительском долге. Как Дея меня назвала? Папаша? Хм. Преувеличено, конечно, но я действительно хочу помочь этому потерявшемуся ребенку, даже если для этого придется побыть в роли опекуна. Мне просто до скрежета в зубах надоела роль тени, отбрасываемой вечной спутницей. У нее есть цель, которая вполне достижима. Я бы даже сказал, что она уже добилась того, чего жаждала всем сердцем. А что есть у меня? Тянущая боль внутри? Может, если я помогу этой упрямой крошке, у меня появится шанс на другую жизнь. Но, честно говоря, без Деи другая жизнь мне не нужна.

Надеюсь, родители Этли смогут пролить свет на родовое проклятье. Возможно, им что-то известно? И вдруг, у них есть новая информация о Septimus Sensu. Ведь прошло почти 300 лет...

Поток вопросов прерывает мысленный крик, полный тревоги и растерянности:

«Теон!!»

Накинув пальто, которое уже успело обзавестись подкладом, и, натянув ботинки, выбегаю на улицу.

Черт! Шапку забыл. Ну да ладно.

Отогнув ворот, направляюсь туда, где, как подсказывает внутренний навигатор, я найду Дею. Он не подводит, приведя прямо к ней. Стараюсь не думать, что, скорее всего, это вызвано отчаянным желанием оказаться рядом с моей половиной, желанием, которое я безуспешно пытаюсь подавить в себе.

– Что случилось? – спрашиваю девушку, нервно озирающуюся по сторонам, и, обведя взглядом шумную улицу, добавляю: – Где девочка?

– Я… даже опомниться не успела, а она убежала… Я… – растеряно бормочет Дея.

– Что случилось? – касаюсь девичьего плеча, чтобы хоть как-то ее успокоить.

– Я стояла у кассы, и тут... Кир. Ну, мы… ты понимаешь, – Дея покусывая губы, стыдливо прячет глаза.

«Поцеловались»,– мысленно шепчет, а сердечная жила все равно больно дергается.

Как будто это для меня сюрприз. Я вздыхаю – правда, только в мыслях – легкомыслие Деи никогда ни к чему хорошему не приводило. Неужели, не только меня раздражают ее лобзания с тем подростком? Как-то все нескладно…

– И? – выжидающе смотрю на девушку.

– Этли увидела и как закричит: «Мама как ты могла предать папу?!» или что-то в этом духе… Как это понять, Теон? Я не знаю, что и думать... Когда она назвала меня «мамой», мне стало жутко не по себе... Это я виновата, что она сбежала, – Дея едва заметно дрожит, а глаза подозрительно поблескивают. Сдерживая слезы, она снова начинает жевать губы, вымещая на нежной коже злость на себя.

– Это не твоя вина, – говорю я, чуть сжав ее плечо. – Она, видимо, решила, что мы вместе. Для нее это очевидно, раз она из нашего мира. В Интермундусе ведь невозможны подобные отношения между людьми и венефикусами – по крайней мере, я никогда не слышал о подобном. К тому же, она заметила, как мы обмениваемся мыслями. Этли, наверное, решила, что ты мне изменяешь, когда увидела тебя с другим. Ее это огорчило.

– Но я четко расслышала, как она меня назвала. Она назвала меня мамой, Теон! Как ты это объяснишь? – смятение Деи так просто не унять парочкой складных фраз, и, я чувствую, она все равно будет винить себя в том, что случилось.

– Наверняка, у ее родителей не все так гладко. Вы с ней были в кино, ели мороженое, ходили по магазинам, и она, думаю, невольно стала ассоциировать тебя со своей мамой. А, увидев, как ты целовала другого парня, девочка посчитала его чужим и перенесла увиденное на ситуацию в своей семье, – пытаюсь унять тревогу, которая постепенно разгорается в сердце девушки, но с каждым словом сам сильнее запутываюсь в происходящем. – Не вини себя, у детей в голове вертящаяся карусель, и пытаться понять, о чем они думают или что выкинут в следующий момент – пустая трата времени. Пойдем, поищем ее в парке.

Странное поведение девочки и меня сбило с толку, но я не хочу показывать это Дее, разжигая еще больше искру паники.

– Хорошо, – немного успокоившись, кивает она.

Позднеосенний ветер постепенно набирает силу, тихо покачивая полуголые ветви. В воздухе пахнет скорым приходом зимы. Мы ходим вдоль дорожек, вглядываясь в одинаковый пейзаж, ища девочку с угольно-черными волосами и серым ушастым кроликом. Надо же, ищем девочку, как пара супругов.