– Не… не надо… – слабый шепот до боли знакомого голоса, – Теон…

Окровавленная, мраморно-белая рука потянулась мне навстречу. Одно имя заполнило до краев сознание, помогая прийти в себя. Все вокруг было в крови: я чувствовал ее у себя на языке, она проникала под кожу, в легкие, резала глаза своим цветом – но хуже всего было видеть расползающуюся алым цветом рану на животе моей любимой. Смотрел, не в силах пошевелиться. Меня будто парализовали, продырявив сердце, и теперь оно истекало кровью вместе с ней.

Осознание происходящего подло подкралось сзади и когтями впилось в спину.

– Дея! – со всех ног бросился к лежащей на каменном полу девушке.

– Так будет лучше... Поверь мне... – чье-то холодное замечание потонуло в моем истошном крике...

И тут я вздрагиваю и просыпаюсь.

Кошмар уползает обратно в свою нору, оставляя после себя послевкусие зыбкой, зловещей тревоги. Потом и она сходит на нет.

Машинное масло, удушающая дорожная пыль и человеческие тела, смешиваясь, создают убийственно-тяжелый запах, присущий транспортным средствам на дальние расстояния. Возможно, именно этот коктейль ароматов и вызвал мой кошмар. От тряски и спертого воздуха болит голова, но я стараюсь игнорировать ее, точно так же, как и пассажиров, битком набивших автобус – такое чувство, будто они наступают со всех сторон. Чувствую себя загнанным в угол. Впрочем, так оно и есть. Только ободранное кресло по левую руку отгораживает меня от людей, едущих стоя, то и дело наваливающихся на своих соседей, которым посчастливилось занять сидячие места.

Меня раздражает все – толпа пассажиров, музыка, доносящаяся из динамиков, чересчур громкий голос пассажирки в пятом ряду, видимо, решившей рассказать всему салону о своих «убойных» выходных. Именно ее противно-визгливый голос вырвал меня из лап сна, наполненного кровью и болью.

Стискивая зубы, отворачиваюсь к окну. Мимо меня проплывают словно покусанные кем-то серые, полуразвалившиеся двух- и трехэтажные дома с выбитыми окнами, соседствующие с прогнившими деревянными домами. Потом, через пару километров, картина меняется: многоэтажки становятся выше, опрятнее, сияя еще не облупившейся краской. Зазывающие вывески, аккуратно постриженные кустики, дороги с четкой белой разметкой – все так разительно отличается от предыдущего пейзажа. Но в этом нет ничего удивительного… Этот город, как и многие ему подобные, десятилетиями шел на компромисс со своими жителями, смотря сквозь свои обшарпанные, покрытые сыпучей известкой, грубые пальцы, как его обитатели рушат памятники скучной городской архитектуры, а взамен заполняют кровоточащие раны безликими бутиками, клубами и кафешками.

Старое сменяется новым – таков закон жизни? Люди ведь не могут иначе. Испокон веков они приходят, чтобы рушить старое и создавать новое, неважно будет ли это новое удачным или станет пятном позора на страницах истории. Но вопреки всему доверчивый, безмолвный город не позволит уничтожить все. Какая-то мелочь, пусть даже совсем невзрачная, останется напоминать о былых временах.

Я ничем не лучше. Стараясь приспособиться к новой жизни, я с корнем выдираю старые привычки и привязанности из своей души, заполняя пустоты чем-то новым. Но, все равно, где-то глубоко внутри, еще остаются чувства, от которых почти невозможно избавиться – мне приходится держать их под контролем, чтобы они не разрослись как сорняк и не заполонили собой каждый уголок измученного годами сознания.

Городской пейзаж неожиданно замирает – автобус, в котором я еду уже более шести часов, останавливается. В поле моего скучающе-блуждающего зрения попадает маленький обветшалый магазинчик, втиснутый между шоурумом «Кьюти» и баром «Пивнушка-хохотушка». Выбитые стекла и заколоченные оконные проемы пустыми глазницами мрачно смотрят на просыпающийся от спячки город.

Автобус дергается, продолжая свой путь – но бывшее здание «продтоваров» так и не выходит у меня из головы. Брошенный магазинчик аспидно-серого оттенка выглядел совершенно неуместно среди остальных ярких, манящих витрин. Покинутый и лишний. Прямо как я. Но в отличие от этого нелепого сооружения, должно быть по ошибке оставленного нетронутым, я точно знаю причину моей ненужности.

Ха, если подумать, у каждого в душе есть точно такой же ларек, с напрочь забитыми окнами и дверьми, прячущий за своими стенами какой-нибудь постыдный, важный или вовсе ненужный секрет. И у меня такой есть.

Погруженный в размышления, я не замечаю, как наш «230-ый» тормозит у покосившегося столба, увешанного объявлениями. В мгновение ока окружающее пространство пустеет: люди торопливо покидают автобус.

– Эй, вставай! – мой голос звучит раздраженно и немного грубо, но такой уж сегодня день.

Веки, в обрамлении густых ресниц, резко распахиваются – пара сине-зеленых глаз недоуменно смотрит на меня.

– Мы приехали? – женский голос, с едва уловимыми бархатными нотками, обращается ко мне.

Я не хочу отвечать и перевожу взгляд на лист с маршрутом, похожим на человеческий профиль, лишь бы не встречаться с ней взглядом.

«Шевелись!» – и девушка, словно прочитав мои мысли, начинает поспешно собираться: поправляет волосы, запахивает пальто и надевает печатки. Я остаюсь один. Чувствую себя паршиво из-за того, что мне все равно придется выйти.

– Эй, парень, выходи! Это конечная, – охрипший голос водителя вторит моим мыслям.

Поднимаюсь с места и иду к выходу. Шаг на тротуар – в нос ударяет запах дорожной пыли, отдающий опавшей листвой и выхлопными газами, и тут же оседает на языке. С каждой секундой на улице становится все холоднее, а укутанное красной пеленой солнце по-осеннему безразлично смотрит на землю. Его лучи закрадываются в волосы девушки, вышедшей передо мной, придавая им багряный оттенок. Кого она ждет? Маму? Папу? Друга? Сейчас, если я немного подожду, я увижу того, кого она ждет… того, кто ей нужен. Сейчас… еще чуть-чуть… и мои мысли навсегда оставят эту девушку…

Но я лишь обманываю себя.

Пока я ехал в автобусе, то мог притворяться, что не имею к ней никого отношения. Но, сейчас – так же, как опускается занавес в конце спектакля, и актеры за ним сбрасывают маски, становясь обычными людьми, – на меня медленно и неумолимо опускается тяжелая реальность. Она. Ждет. Меня. Ждет, едва заметно дрожа от холода – об этом красноречиво говорят чуть сдвинутые брови и напряженные плечи.

Медленно подхожу к ней. Говорить не хочется.

«Куда?» – мысленно спрашиваю я, зная, что Дея услышит.

– У меня в телефоне есть карта…, – вздрагиваю от неожиданности – не думал, что она ответит вслух. – Но, думаю, лучше спросить дорогу.

Я отворачиваюсь, спрятав руки в карманы. Не моя проблема, как она найдет дорогу к новому дому, тем более что весь этот переезд – полностью ее затея. Оставив сумки, она направляется к старушке, сидящей в тени темно-синего козырька остановки «пр. Свободный», и, перекинувшись с ней парой фраз, поворачивается ко мне:

– Нам туда, – девушка указывает в сторону, куда только что уехал автобус. – Первый поворот.

Поправив небольшую черную сумку, съехавшую с плеча, иду в сторону кирпично-красного дома, напротив которого покосившийся тополь так и норовит зацепиться своими обрубленными ветками за оконную раму на третьем этаже, и поворачиваю налево. Там – в глубине двора, с большой песочницей посередине – стоит уныло-серый дом №7 по Солнечной улице. Его цвет напоминает мне о просроченной овсянке, и к горлу тут же подкатывает тошнота. Я останавливаюсь, и не только потому, что жду, когда Дея догонит меня, волоча за собой гигантский чемодан на колесах. Просто я не хочу входить в этот дом, не хочу ходить в школу, находящуюся меньше, чем в двух остановках отсюда, не хочу притворяться тем, кем я не являюсь. Но, признаться, выбора у меня практически нет…