— Там его уже не взять, — покачал он головой, после чего зашипел от боли. — И вас слишком мало. Не губите зазря свои жизни.

Сказав это, он упал лицом вперед и потерял сознание.

— Что же нам делать? — спросил боец из звена Девиса, опускаясь рядом с Амиленом и пытаясь прижать ему рану чистой тряпкой. Кровь продолжала идти. — Вы двое! Приведите лекаря!

Молодые бойцы ордена отрывисто кивнули и убежали в обратном направлении.

Солдат посмотрел на меня, лицо его побагровело от злости.

— Как теперь найти беглеца? Сложно представить, на что он способен, если уцелел в этой мясорубке!

— Есть у меня одна идея, — проговорил я, глядя на фонарь Солуса, все еще сжатый в окровавленной руке ординария. — Думается, экзогитаторы с удовольствием посмотрели бы на лексиант, который запечатлел тонкий образ этого ублюдка.

— Думаешь, они смогут взять след?

— Пусть хотя бы попытаются.

Сказав это, я аккуратно разжал пальцы Амилена и взял еще теплый лексиант в руку.

Ты не уйдешь от меня, слуга смерти. Тебя найдут, и очень скоро.

С этими мыслями я медленно побрел в обратную сторону. Мне навстречу выбежал Ардел вместе с другим лекарем. Увидев Амилена, они тут же принялись оказывать ему помощь.

Хотелось верить, что наш ординарий выкарабкается. Без него будет туго.

Рональд, сын Даррена

В душной камере смердело мочой и кровью. Пот стекал по моему телу не просто каплями, а настоящими потоками. И это странно, ведь я не пил со вчерашнего вечера, и жидкости по идее было просто неоткуда взяться.

Однако я продолжал потеть, пропитывая грязные простыни под собой. Их не меняли уже две недели, и в складках постели пировали клопы. Они приходили ко мне не только по ночам, но и днем, а мне не доставало сил, чтобы их прогнать.

Я просто лежал и позволял им пить мою кровь, надеясь, что скоро я закрою глаза и уже никогда не проснусь.

Первая неделя моего заточения на острове Луцис, в застенках святого ордена, была еще терпимой. Да, меня почти не кормили и не давали питья, постоянно задавали вопросы и даже били, но дознаватели ордена никогда не переходили черту.

День за днем я просыпался от тяжелых шагов смотрителя, который волоком тащил меня по тюремному коридору в крохотную комнатку, где из предметов мебели был лишь плохонький деревянный табурет.

Меня приковывали к нему цепями, после чего в комнату входили бойцы ордена. Я пытался убедить их, что произошла ошибка, что обряд переселения, который пытался провести Симеон в подвале того злосчастного дома, не увенчался успехом. Я рассказывал им всю свою жизнь от рождения вплоть до ареста в трактире на улице Десмоса Десятого, но все было тщетно.

Бойцы ордена не могли поверить, что зверства, которые творила госпожа Энерис в моем теле, совершил не я. Мои показания виделись им сказкой, выдуманной историей, которую я сочинил, чтобы снять с себя вину. Когда я поведал им об обряде переселения душ, что в меня вселилась древняя “богиня”, которой и поклоняются слуги смерти, они откровенно рассмеялись.

Доводы и доказательства убийцы какого-то там ординария разбивались о ледяную стену непонимания и обиды, которую уже не удастся растопить. Обиды за погибших боевых братьев, что костьми полегли ради ареста верхушки Слуг смерти, а заодно и меня.

Бойцы ордена Луцис приходили ко мне, чтобы излить куда-то свою злость, чтобы найти виновного, кого можно смело ненавидеть всей душой.

Сперва солдаты пытались вытянуть из меня информацию самостоятельно. Они просиживали в этой комнатке долгие часы, задавая вопросы и постукивая за то, что я пытался все отрицать. После целой недели бесплодных попыток выбить из меня признание, бойцы ордена Луцис сдались.

Они обратились к дознавателям. С этого момента я попал в настоящий ад на земле, и единственное, чего мне хотелось — спокойной смерти.

Однако такой роскоши мне не предлагали.

Помимо того, что дознаватели мучили меня голодом и жаждой, они начисто лишили меня сна. Каждый раз, когда я только начинал закрывать глаза, дознаватели кололи мою кожу раскаленными иглами, или вырывали клок волос.

В их арсенале было так много методов причинить страдание, что я вряд ли вспомню и половину тех вещей, что эти ублюдки со мной проделывали. Профессиональные мучители, что запросто заткнут за пояс любого душегуба, наверняка могли заставить любого человека признаться даже в самом тяжком преступлении.

Проведя целую неделю без сна, я совсем лишился понятия времени. Дни и ночи смешались в единый круговорот боли и страданий. Я рыдал, я умолял о помощи, я обещал сделать все, чего они только пожелают, протягивая окровавленные пальцы с вырванными до мяса ногтями, но они не слушали.

Разумеется, я сдался.

Я признал, что я действительно совершил все повешенные на меня злодеяния.

Я хотел, чтобы меня повесили за шею, как безродного убийцу, ведь я на самом деле заслуживаю подобной участи.

Но хуже всего то, что мне было просто нечего предложить дознавателям.

Да, я взял на себя ответственность за убийство целого отряда бойцов ордена вместе с их командиром, но что дальше? Я не знал ни остальных членов Слуг смерти, ни где они живут, ни мест встречи этого проклятого Солусом культа.

К несчастью, именно эта информация и была им нужна, а потому пытки не прекращались.

Единственный человек, которого я мог сдать, был Тарл, ведь я знал, где он остановился. Однако как раз его судьба дознавателям ордена была известна — Тарла я и сам видел несколько раз, когда меня тащили по коридору мимо его камеры. Такой же разбитый и раздавленный, с лохматыми волосами, застывшими от сгустившейся крови — его участь была столь же незавидна, как и моя.

Спустя сколько-то недель жизни в аду, я начал понимать, что рассудок меня покидает. Я переставал различать людей, для меня они превратились в одинаковые безликие силуэты, которые существуют лишь для того, чтобы вызывать мучения.

Я путался в воспоминаниях. Они все перемешались, и события, которые происходили со мной еще в детстве, казались столь близкими, будто это было вчера.

В конечном счете все пришло к тому, что я перестал чувствовать боль — измученный бессонницей мозг стал отключаться прямо во время пыток, и в забытьи я находил спасение от самых мерзких и неприятных вещей, которые они со мной делали.

За время пребывания в этом ужасном месте я сильно исхудал, ноги перестали меня держать, а руки не слушались. Как бы то ни было, несмотря на все причиненные мне страдания, палачи будто жалели меня, не нанося действительно непоправимого вреда здоровью. Все их пытки были направлены лишь на достижение максимальных болевых ощущений, но в этом они действительно достигли небывалого мастерства.

Не знаю, сколько еще прошло времени, неделя, месяц или два месяца.

В один из дней, невероятно похожий на все предыдущие, в комнате пыток меня встретили не обычные дознаватели, а боец ордена Луцис. Один из тех, кто пытался поймать меня еще в подвале Симеона.

Солус великий, почему я не сдался тогда, когда у меня был шанс отделаться лишь парой тяжелых разговоров и несколькими днями в обычной камере? Зачем я вообще ввязался в эту авантюру, послушавшись Тарла и не убежав от него?

Хотел помочь Мариссе, спасти ее из рабства, и что теперь?! За время моего заточения с ней могло произойти все, что угодно! Она уже может быть мертва!

Либо ее все-таки отпустили, но как она изменилась? Простит ли она меня, что я так и не пришел ей на помощь? Ах, проклятье… Какая теперь разница, если я так и не выберусь отсюда? А судя по всему, отпускать меня никто не собирается. Так я и умру за преступления, которые не совершал, в застенках ордена Луцис. Святого ордена Луцис, призванного защищать людей от ужасов ночи.