Прости меня, Марисса.
— Что, прости? — переспросил меня боец, который сидел перед табуретом на корточках. С трудом разлепив веки, я непонимающе уставился на человека, пока не понял, что последнее предложение произнес вслух.
— Неважно, — хрипло произнес я. — Это уже не имеет значения.
Мне давно не приходилось разговаривать вслух. Голос меня не слушался, но с каждым следующим словом он становился громче и тверже.
— Как ты? Живой? — участливо поинтересовался боец ордена. Я бы рассмеялся ему в лицо, если бы у меня были силы на смех. Вместо этого я лишь натянуто улыбнулся и промолчал.
— Что тебе нужно?
— Я просто хочу поговорить, — аккуратно сказал человек и доверительно приблизился. — Меня зовут Тарон. Тарон Прайд.
— Очень приятно познакомиться, — не смог я сдержать желчь. — Мое настоящее имя Рональд. Сын Даррена.
— Мне нужна правда, Рональд. Скажи мне ее, и я обещаю, что обойдусь с тобой по справедливости.
— Какую правду ты хочешь? Выбирай любую! Да, я убийца, глава Слуг смерти и просто подонок. Убиваю стариков и по утрам ем маленьких девочек. Доволен?
— Почему ты до сих пор не сдался? — проигнорировал он сарказм. — После всех этих пыток… Разве может человек это выдержать?
— Хочешь попробовать? Давай поменяемся.
— Я говорю серьезно, Рональд.
— А мне уже на все плевать. Лучше убей меня, и покончим с этим. Чего вам это стоит? Вам нужен виновный? Вот он я! Убейте, казните, сбросьте с Горы в кучу дерьма в данскере, как это уже со мной проделывали! Мне все равно! Только прекрати это!
— Послушай, — положил он руку мне на плечо, и даже обычное касание обожгло меня, словно огонь. — Мне очень жаль. Остальные бойцы ордена… Они готовы сгрызть тебя живьем за то, что ты сделал со звеном Трегони, что ты сделал с Амиленом. Не говоря уже о телах в подвале трактира на улице Десмоса Десятого. И все же… Я уверен в том, что если бы ты что-то знал, ты бы уже давно это выложил. Если бы ты и правда был тем человеком, что носил личину Мортеда Льюиса, а потом переселился в эту оболочку в злосчастном подвале дома на Складочной, ты бы сломался под пытками. Этого никто не выдержит. Так почему же ты молчишь?
— Потому, что я не виновен? Потому, что единственная моя ошибка заключалась в том, что я испугался вас, бойцов света, которые с оружием наголо ворвались к Симеону и видели, как я перерезал ему глотку куском битого стекла?
— Солус Великий… — прошептал Тарон и понурил голову. — Я верю тебе, Рон. Я верю. Я не знаю, как донести это остальным членам ордена. Амилен хочет, чтобы ты за все ответил, и он ни перед чем не остановится, чтобы вытянуть из тебя информацию об уцелевших Слугах смерти. И он готов пытать тебя, пока ты окончательно не лишишься рассудка.
— Зачем ты пришел сюда и говоришь мне все это?! — брызжа слюной, спросил я Тарона, тщетно пытаясь вырваться из цепей. — Если ты не можешь ничего сделать, просто уйди! Если боишься убить, так оставь меня в покое!
— Как раз об этом я и думаю! — резко ответил боец ордена. — То, что я хочу сделать, называют предательством. Меня самого могут судить, и это будет справедливо. Но я не могу допустить, чтобы на острове Луцис невиновного человека замучили до смерти.
— Неужели ты готов вывести меня отсюда? — недоверчиво поднял я одну бровь.
— Я сделаю все, что в моих силах. Я должен был убедиться, что ты говоришь правду, и что бы ни думал Амилен или Фаррел, я поверил тебе.
— Ты сможешь это сделать?
— Мне нужно подумать, как все обставить. Дай мне несколько дней. Сможешь продержаться?
— А что мне остается? — пожал я плечами настолько, насколько позволили тяжелые кандалы. — Скажи, чего ты хочешь взамен? Мне нечего предложить.
— Справедливости. Это единственное, чего я хочу. Ты должен быть на свободе, и только после этого я смогу сосредоточиться на поимке тех, кто ответственен за все это. Если, конечно, хоть кто-то из них уцелел.
Мы немного помолчали. Где-то вдалеке забрезжил слабый огонек надежды, но я не позволял ему разгореться — слишком многое мне пришлось пережить, и призрачный шанс на спасение не мог перекрыть весь тот ужас, который преследовал меня последний месяц.
— Держись, Рональд, — вновь повторил Тарон. — Мы что-нибудь придумаем. Держись.
Прошло еще три дня. Дознаватели приходили реже, однако суть их визитов нисколько не изменилась. Те же вопросы, прогоняемые по кругу. Те же опостылевшие уже пытки, от которых я благополучно сбегал в измененное состояние сознания и оставался в беспамятстве. К вечеру третьего дня мне даже принесли ужин — пара вареных яиц и какая-то каша на воде, которые я смолотил в считаные мгновения, даже не почувствовав вкуса.
Само наличие аппетита убедило меня в том, что я еще поживу. Значит, оставалось лишь дождаться исполнения плана Тарона. Учитывая, что от меня в этом вопросе ровным счетом ничего не зависело, я молча сидел в своей камере и кормил клопов, думая о том, что сделаю первым делом, как окажусь на свободе.
Во-первых, нужно было сходить домой, поговорить с соседями. Быть может, Мариссу все же отпустили? Ведь не изверги они какие-нибудь, чтобы невинную девушку хладнокровно убивать? Небось отправят восвояси, может, и заплатят за молчание… Хотя не думаю, что Велизар боится общественного поругания — с его возможностями и влиянием он запросто отмахнется от любого обвинения, как от клеветы, и доказать у жертвы ничего не выйдет.
Что ж, если Марисса будет там, я сразу же схвачу ее в охапку, не вырвется. Мы уедем отсюда прочь, на самый край Ригиторума, и пусть все это останется лишь страшным сном, который мы больше никогда не будем вспоминать. Только бы с ней все было в порядке! Солус, если ты меня слышишь, пусть Марисса будет жива…
Но что я буду делать, если от нее так и не будет никаких вестей? Хватит ли мне сил, чтобы подняться на Гору в поиске ответов? Если раньше я мог расчитывать на помощь Слуг смерти, то теперь от них осталась лишь жалкая горстка, да и то разрозненная, залегшая на дно от ищеек ордена Луцис.
А, неважно. Если с моей Мариссой что-то случилось, если она до сих пор не вернулась домой в добром здравии…
Велизар умрет.
Я знаю это так же точно, как и то, что мой разум трещит по швам. Но я обещаю, что сохраню рассудок хотя бы до того момента, пока не буду стоять над остывающим трупом придворного мага.
С этими мыслями я провалился в поверхностный сон, который в любой момент мог прерваться очередным болезненным ударом, хотя в последние несколько дней даже чертовым дознавателям наскучило постоянно за мной следить.
В конечном счете мне даже удалось немного поспать.
Следующее “утро” началось с привычного стука по глухой двери камеры. Смотритель, которого вроде звали Фран, со скучающим видом отворил смотровое окошко и заглянул внутрь. В его заспанных глазах с прожилками сосудов я не мог прочесть ничего, кроме всепоглощающей скуки.
— Вставай, Рональд, — проговорил он, нарочно сделав акцент на моем имени. Мол, ври, что хочешь, но я-то точно знаю, что никакой ты не Рональд.
Не ответив ни слова, я привычным движением встал с лежанки и вытянулся в полный рост. Не скажу, что мне это легко далось — мышцы болели как после тяжелого трудового дня в шахтах Угольных гор, а голова гудела, будто церковный колокол.
— Поживее! — раздраженно повысил голос надзиратель и отворил дверь, а сам отошел чуть в сторону. В его руке многозначительно покачивалась дубинка, которой он не стеснялся прохаживаться по моим измученным бокам, если я вдруг плелся слишком медленно или делал не то, что от меня требовалось.
— Иду, иду, — буркнул я и побрел вперед, как покорный агнец. Было время, когда я пытался сопротивляться, кричал и вырывался из цепких лап смотрителей. Кусал их за пальцы и пинался, однако исход всегда оставался тем же. Я быстро понял, что смысла в сопротивлении никакого, и дознаватели в любом случае получат то, что хотят. И хотя сейчас надзиратель был всего лишь один, я даже не думал о побеге — шансов вырваться из главного храма Луцис посреди Минакса было просто невозможно. Особенно такому израненному и слабому.
