— А после сегодняшней операции? — спросила Ингрид.

— То же самое. — Титов не стал ничего уточнять, Ингрид все и так поняла.

— Есть, товарищ маршал, — она кивнула.

В операционной Ингрид и Виктор встали за стеклом.

— Начинаем, — распорядилась она, склонившись над коммуникатором.

Виктор посмотрел на ее волосы. Кончик зачесанных в хвост волос спустился на плечо и тонкой светлой кисточкой лег на воротник медицинского халата. Он вспомнил, как много лет назад она делала такую же прическу, когда готовилась к экзаменам. Склонялась над планшетом, задумчиво покусывала стилус. Сегодня она уже не была той девчонкой, но седых волос не видно в копне волос светлых, поэтому Ингрид выглядела моложе своих лет.

В операционной были только доверенные лица: трое проверенных Василием Павловичем специалистов. Все сотрудники подземного города подписывали соглашение о неразглашении, но за этими тремя хирургами служба безопасности следила особенно внимательно. Только они знали механизм вживления биосинтетического мозга в человеческую голову, поэтому вряд ли они когда-нибудь покинут Мирный.

Титов спрашивал себя, почему люди соглашаются на такую работу. Они прекрасно понимают, что допущены к сверхсекретным сведениям и останутся на военной базе до конца своих дней. Но ответ он знал: это были настоящие ученые, преданные делу до конца. Их занимала только наука, а на все остальное им было наплевать. Сам город не интересовал их, равно как и возможность когда-нибудь отсюда уехать. Все, что имело для них значение — это операционная, где они сейчас находились, и человек, что лежал перед ними с открытыми глазами, в сознании, но обездвиженный специальными препаратами. А Ингрид? Ведь она тоже скорее всего останется здесь навсегда. Или нет? Виктор знал, что позаботится о ней, чего бы ему это не стоило.

Человек на операционном столе замычал. Один из врачей сделал ему укол и мычание прекратилось. Теперь подопытный лишь хлопал глазами. Ингрид поморщилась.

— Педофил, — сказала Ингрид. — Осужден пожизненно за изнасилование и жестокое убийство восьмилетней девочки. Теперь он шпорцевая лягушка для исследований. Торжество справедливости?

Виктор не ответил. Ему было трудно судить о справедливости. Военным не стоит думать о таких вещах. Он выполняет приказы, а когда приказы отдает сам, то руководствуется лишь понятием долга. Если бы он думал о справедливости, пошел бы в судьи.

Кусок черепной кости, отпиленной лазерным ножом, аккуратно положили на столик. Подопытный замычал снова. Анестезиолог посмотрел через стекло на Ингрид. Та отрицательно помотала головой и поглядела на Титова.

— Еще одна доза анестезии может испортить результат эксперимента? — спросил Виктор в коммуникатор.

— Может, товарищ маршал, — кивнул анестезиолог. — Пациент оказался достаточно устойчив к обезболивающему. Мы можем ввести еще кубик, чтобы полностью снять болевые ощущения, но концентрация вещества в крови будет слишком высокой. Мы не знаем, как на это отреагирует биосинтетический мозг.

— Нет. Оставьте все как есть и продолжайте операцию, — распорядилась Ингрид вместо Титова.

И больше они не обращали внимание на непрекращающееся мычание, которое издавало тело на операционном столе.

Оказавшись вблизи человеческого мозга, «желток» задвигался. Из похожей на солнышко студенистой массы потянулись щупальца. Заинтригованный, «желток» постукивал по серому веществу коры, пациент дергал руками и ногами, накрепко привязанными к столу. Ингрид скрестила пальцы.

— Ну же, давай, — шептала она, и от ее дыхания на стекле образовалось пятнышко.

На этот раз «желтку» все понравилось. Щупальца разрастались, шевелились, окутывали открытый участок мозга, заползали дальше и дальше, пока не скрылись из вида внутри черепной коробки.

— Есть! — завопила Ингрид и подпрыгнула от радости.

— Ты гений! — Не сдержавшись, маршал развернул ее к себе и крепко обнял.

Оба замерли. Они понимали, что на них все смотрят, но расцепить объятия после стольких лет разлуки не было сил.

— Мисс Берг, — хирургу не было дела до чужих эмоций.

Ингрид оправила белый халат, Виктор откашлялся и отвернулся.

— Заканчивайте операцию, — распорядилась Ингрид. — И поместите пациента в специальный бокс. В лазарете его оставлять нельзя, мы не знаем, как быстро он восстановится. Его надо изолировать.

Ингрид повернулась к Виктору.

— Пойдем на свежий воздух, — попросила она. — Я из лаборатории больше недели не выходила.

В кабине стеклянного лифта они поднялись на поверхность. На ярком солнце Ингрид прищурилась, потерла глаза.

— Я знал, что у тебя все получится, — сказал Титов.

— Я не могла подвести тебя, — улыбнулась Ингрид.

— Ты меня никогда не подводила, — заверил ее Титов.

— Разве? — спросила Ингрид, и в ее голосе прозвучала грусть.

— Не надо об этом, — попросил Виктор.

Они стояли молча, под весенним ветром, прислушиваясь к шелесту листьев и пению птиц на ветвях.

— Что ты планируешь делать дальше? — спросил Титов.

— Посмотрим, на что будет способен подопытный недели через две, и как вообще синтетик приживется. Потом будут дополнительные исследования, надо убедиться, что инородное тело в мозгу абсолютно безопасно для организма и не нарушает его функции.

— В случае с синтетическим мозгом мы должны контролировать его развитие до заданного предела, — добавил Виктор. — Нам просто нужно решить, насколько высокий интеллект мы хотим получить в будущем.

— Мы проведем ряд экспериментов. В итоге получится человек, который моментально принимает решения, и не на основе эмоций, а на основе мгновенного анализа данных. В стрессовой ситуации люди подчиняются инстинктам, а надо, чтобы они подчинялись логике. Как живая машина. Эти люди возьмут все лучшее от искусственного интеллекта и от человека. Два в одном: безупречные солдаты, способные анализировать терабайты данных за секунды, при этом обладающие интуицией человека и его моральными качествами, понятием долга и чести. Машины с сердцем. Разве это не прекрасно? Новая раса.

— Не стоит мыслить такими категориями, — перебил ее Титов. — Обычным людям в мирной жизни это не нужно. Только для выполнения военных задач, не более того.

— Почему? — спросила Ингрид. Как и многие ученые, она не признавала границ возможного, и предвидела, что в данном случае наука может изменить все человечество.

Но Виктор Титов был другим.

— Потому что мой долг — защищать людей. Таких, какие они есть, а не создавать новые расы. Такими вещами занимаются ослепленные амбициями безумцы. Сумасшедшие, возомнившие себя богами. Их дорога лежит прямиком в ад. Я никогда не поступлю так с гражданскими людьми, за жизнь которых я отвечаю.

— А твои солдаты? — поинтересовалась Ингрид.

— Каждый из них будет подписывать согласие. Сначала возьмем несколько десятков добровольцев. Если все пойдет хорошо, их товарищи сами захотят пройти через процедуру.

— А если не захотят? — спросила Ингрид.

— Я знаю свою армию. Они пришли служить Родине, это их выбор.

Ингрид пожала плечами.

— Ладно, — заключила она. — Мы поработаем над процедурой вживления, чтобы пациенты вообще не испытывали боли. Тут есть над чем подумать.

Титов взглянул на браслет.

— Мне пора. Слушай, — он немного смутился. — Прости, что обнял тебя. Я не сдержался.

— Ничего страшного, — хихикнула довольная Ингрид. — Мы еще и не такое с тобой делали.

— Не хулигань, — в тон ей ответил Виктор и тоже засмеялся.

Ингрид проводила его взглядом. Она постояла еще немного под ярким солнцем, расслабившись и ни о чем не думая.

Красные, синие, желтые и зеленые ленты колыхались на ветвях. Ветра не было, деревья не качались, но ленты были все в движении, казалось, что духи тайги, которым они подарены, играли длинными полосками ткани. Узел на одной из лент развязался, будто бы сам собой, и красным змеем ткань полетела в небо. Там она кружилась, поднимаясь все выше над кронами сосен, над верхушками берез. Вокруг шептались голоса: древний язык тайги, на котором говорили ее бестелесные, невидимые глазу обитатели. В шапках снега под деревьями виднелись крохотные следы. Заячьи? Возможно. А может быть и нет. Здесь было святилище духов тайги, их место, их территория, куда человека допускали только с одним условием — принести в дар цветную ленту. Потом загадать желание. И духи, удовлетворенные, отпускали просителя с миром, а если лента им нравилась, то непременно желание исполняли. Так жила тайга тысячи лет, пока прежний мир не рухнул вместе с его легендами и преданиями. Старые ленты, истрепанные ветром, выцветшие под дождями, теперь болтались на ветках. А новых не было.