Дверь открыла Леда. Андроид шестой серии, приставленный к Артуру, расставляла чай и печенье на подносе.

— Я думала, ты никогда не придешь, — вздохнула Леда.

— Как он? — спросил Сибиряк.

— Да все так же. Мычит, иногда совсем расстраивается, наверное, вспоминает что-то. Я стараюсь его успокоить.

Она взяла чайник с подноса, налила чай в чашку и вставила трубочку. Осторожно поднесла трубочку к губам Артура и подождала, пока тот начнет пить.

Сибиряк принюхался.

— Таежные травы?

— Ага, — кивнула Леда. — После такого чая он хорошо спит, не ворочается.

Сибиряк опустился на табурет возле инвалидного кресла, в котором сидел Артур.

— Привет, приятель, — сказал он по-английски и положил руку ему на колено. Теплый плед, которым Леда накрывала ноги Артура, колол ладонь Сибиряка. Артур чуть поднял голову, посмотрел на Сибиряка исподлобья, промычал что-то.

— Как твои дела? — поинтересовался Сибиряк.

Леда неодобрительно хмыкнула.

— Зачем ты спрашиваешь? Он же не ответит, — строго сказала она.

— Мне казалось, ему нужно общение, — начал оправдываться Сибиряк.

— Нужно. Но у тебя есть другой способ «поговорить» с ним, — пальцами она изобразила кавычки.

Сибиряк опустил глаза.

— Да, но… Я боюсь узнать, что Артур винит во всем меня, — пробормотал он.

— А ты не бойся, — со знанием дела заявила Леда. — Люди эгоцентричны. Нам вечно кажется, что мир наших знакомых вертится вокруг нас, а это вообще не так. Я подозреваю, что Артур о тебе особо не думает, и уж точно тебя ни в чем не винит. Загляни в его душу, и ты поймешь, что я права.

Сибиряк потянулся к Артуру, взял его руку в свою. Рука была бледной, холодной, и Сибиряк представил, как согревает ее своим теплом.

***

Сибиряк погружался во мрак. Скоро даже воспоминания о свете показались ему обманом. Он чувствовал, что парит в воздухе с открытыми глазами, но ничего не различал в кромешной тьме. Душа Артура была как дно Марианской впадины: ни луча света, ни искры надежды, и будто тонны воды давили Сибиряку на грудь. Ему было трудно дышать. На черном фоне вдруг появились золотые точки. Золотые круги размером с ноготь задвигались. «Светляки», — предположил Сибиряк и протянул к ним руку. Светляки закружились вокруг его пальцев, выхватывая из темноты один за другим указательный, большой, безымянный, мизинец. И танцевали, являя свету лишь малую часть Сибиряка, но и этого слабого свечения ему было достаточно, чтобы ощутить надежду. Эту надежду дала ему душа Артура. Они оба сейчас чувствовали одно и то же, вместе парили в сумраке одной души, слившись в единое целое.

Светляки приблизились к лицу Сибиряка. Он видел их крохотные глазки, которых ни за что не разглядел бы в реальности, но сейчас его глаза были глазами души. Черные горошинки разглядывали Сибиряка, бесстрастно, как порой смотрели на него глаза Артура, если тот поднимал голову к своему другу. Сибиряк улыбнулся, и свет десятка маленьких брюшек замерцал. Он снова поднял руку, чтобы дотронуться до одной из букашек, но светляки в испуге разлетелись кто куда. Они повисли во мраке над головой Сибиряка, как звезды в небе, и теперь там были тысячи светящихся насекомых, застывших где-то сверху над парящим в пустоте Сибиряком. Мрак понемногу рассеивался, как бывает если в ночном небе появляется луна. Сибиряк посмотрел вниз — просветлевшая бездна уходит в бесконечность. Сибиряк позвал Артура, но тот не откликнулся. Казалось, Артур забыл все слова на свете, вычеркнул их из своего сознания. Зачем? За ненадобностью. Сибиряк понял это, ведь все было так очевидно. После того, что произошло с матерью Артура, с его отцом, после того, что Артур сделал с Тобиасом, после того, как он потерял Эмму, единственную девушку, которую любил, ему нечего было сказать этому миру. И он замолчал, как смолкает оркестр, когда концерт окончен и зрители разошлись.

— Твой голос нужен мне, — ласково сказал Сибиряк. — Я ждал тебя тридцать лет. Может быть, Эмма еще жива, и, если ты заговоришь, мы непременно найдем ее. Вместе. Мы все исправим. Клянусь тебе.

Ему отчаянно хотелось, чтобы Артур произнес хоть что-нибудь, снял с него груз вины, который Сибиряк сам на себя взвалил. Он снова посмотрел на небо. Светляки, ставшие звездами, падали вниз. Один за одним, тысячи светящихся точек валились с небосклона и гасли на полпути. Артур хранил молчание, ему было все равно. Он жил в своей тьме, а надежда зажигалась в нем и росла, превращаясь в тысячи огней, но вскоре гасла.

Сибиряк не хотел уходить ни с чем, тяжесть давила ему на сердце все сильнее. Он попробовал сделать глубокий вдох, но почувствовал лишь боль в груди. Он зажмурился от боли, а когда открыл глаза, перед ним в пустоте парило дерево. Его ветви без листьев поросли колючками. Он коснулся ветки, на которой висело круглое гнездо, и внутри раздалось пение птицы. Сибиряк узнал эту мелодию, песню стеклышек, что качаются на деревьях. Так звучал сад на Норт-Бразер, сад, украшенный Эммой. Чистый перезвон, музыка ветра и разноцветных осколков. Из гнезда выглянул ткачик. Он испуганно посмотрел на Сибиряка и спрятался в своем убежище. Сибиряк дотронулся до круглого гнезда — на ощупь он понял, что оно свито из белых волос Эммы.

— Что бы тогда ни случилось, мы были счастливы на острове, — прошептал Сибиряк.

В гнезде снова, теперь уже грустно, запел ткачик.

Сибиряк и Артур вместе открыли глаза в комнате. Леды не было, она ушла, чтобы не мешать волшебству, на которое был способен Сибиряк. Андроид закрылась в своей подсобке. Они с Артуром остались вдвоем. Сибиряк так и сидел у его кресла, но теперь Артур держал его руку в своей. Он смотрел на Сибиряка осознанно. Значит, не все еще потеряно и Сибиряк может достучаться до Артура. Он улыбнулся другу, но Артур не улыбнулся в ответ. Его глаза теряли свет разума, гасли, как те светляки, что освещали мрак его души. Через минуту он снова глядел в никуда, а его рука, сжимавшая ладонь Сибиряка, совсем ослабела.

Сибиряк встал. Наступила ночь. Как долго они пробыли вместе в темноте души Артура? Он поднял свалившийся на пол плед, накрыл своего друга, погладил его по щеке и вышел. Теперь он по крайней мере знал, что Артур принял для себя решение: он дал обет молчания, обет забвения, не в силах смириться с тем, что пережил. И Сибиряк молился о том, чтобы понять, как исцелить не разум Артура, но его душу.

Леда и Сибиряк встретили Носова в столовой. Как обычно, тот прихлебывал сладкий чай, с аппетитом хрустел шоколадным печеньем и листал ветку общего чата.

Четверка и Ай Пи уже были здесь. Теперь Ай Пи нравилось быть среди людей, и, хотя она по-прежнему скрывала свою эмоциональность, но в толпе чувствовала себя, как дома. И сейчас, в переполненной столовой, ей хотелось как можно больше услышать, понять и почувствовать.

— Какие люди! — Носов привстал, пожал Сибиряку руку, кивнул Леде. — Макаров в Москве. Они готовятся к празднованию по случаю назначения Титова. Меня он вроде как оставил за старшего.

— Не только тебя, Олег, — усмехнулась Леда. — Тебе не по чину здесь командовать.

— Так-то оно так, но именно на меня Макаров возлагает большие надежды, — парировал Носов.

— Еще бы ты думал иначе, гордец, — фыркнула Леда.

— Между прочим это я руководил операцией в Голландии, — высокомерно произнес Носов.

Леда открыла рот, чтобы напомнить ему о Габи Хельгбауэр, но тут же осеклась.

— Чувствуете? — вмешалась в их пикировку Четверка.

— Толчки, — сказала Ай Пи. Она уже подключалась к общей информационной ветке. Андроиды первыми получали сообщения о сейсмической активности. Интеллектуальные машины должны были позаботиться о людях, поэтому были в курсе всех событий.

— Да, есть сообщения, — доложила Четверка. — Прогнозируют сильное землетрясение. Оранжевый уровень.

В столовой стало заметно тише, на полках с напитками слегка приплясывали стаканы. Все вокруг насторожились, прислушиваясь к словам андроидов.