— Точно в безопасности? — спросил Сибиряк, переводя дыхание.

И словно ответив на его вопрос, полыхнула яркая вспышка, а через долю секунды их оглушила взрывная волна.

Артур лежал ничком на земле. Его инвалидное кресло осталось в обвалившемся блоке. Нестерпимый жар окутал все его тело, но в голове снова прояснилось. Он выходил из забыться, как поднимается с океанского дна глубоководная рыба. А для чего? Одному богу известно, что обитателю темноты понадобилось на поверхности — ей не место в солнечных лучах, среди плеска волн, под гуляющим над водой ветром. И все же, Артур очнулся. Открыл один глаз, потом второй, по очереди. Глубоко вдохнул и закашлялся. Мир вокруг него лежал в облаке дыма и дорожной пыли. Видно, все забыли об Артуре, занятые начавшимся пожаром. Лежа щекой на земле, он разглядел пару бегущих ног. Шум в ушах не давал разобрать голоса. Или это был не шум? Кажется, лопасти вертолетов кружились и кружились, от чего Артуру казалось, что он оглох, и звуки в его голове заменил непрекращающийся рокот. Он поймал себя на мысли, что ему все равно. За тридцать лет он привык игнорировать мир вокруг, и теперь тоже не желал иметь дело с реальностью.

Он снова закрыл глаза, на сей раз оба сразу, попытался уйти обратно в свою мглу. Перед ним в пустоте росло дерево его жизни. Сморщенные высохшие корни, корявые ветви, покрытые острыми шипами. Артур сложил крылья, зацепился коготками за ветку. Возле него висело гнездо. Сотканное из светлых волос, надежное, круглое, оно не давало ему окончательно кануть в бездну. Цитадель воспоминаний, которую ткачик свил из волос Эммы, защищала его от бескрайней пустоты вокруг. Много лет своей жизни он прожил на дереве, этой колючей сухой коряге, повисшей в невесомости. Порой в небе над ним появлялись воспоминания, они возникали, как северное сияние, и исчезали без следа. Артур наблюдал за ними из своего гнезда, единственного убежища. Чирикая, он призывал воспоминания остаться, но каждый раз они уходили, обрекая его болтаться в пустоте на своем дереве.

И вот теперь в небе снова зажегся призрачный свет. Артур выпорхнул из гнезда, сел на ветку, стараясь не поцарапаться об острые колючки. Свет обретал формы, становился ярче. Теперь над ним в небе висел огромный рождественский шар, внутри которого кружился снег. Артур боялся, что увидит там нечто плохое. Рождество редко бывало для него счастливым. Чуткий слух уловил перезвон колокольчиков. Карие глазки ткачика-Артура не отрываясь смотрели в небо. Он нахохлился, перья на спине приподнялись.

Шар неспешно опускался к нему, и воспоминание становилось все ярче. Артур взлетел, зацепился лапками за подвеску шара. Он опустил голову, внимательно глядя внутрь через стекло.

Шар ожил, внутри проявились знакомые очертания. Вот Габи подкатывает его кресло к высокому дереву, наряженному у окна ее Нью-Йоркской квартиры. Он не разбирает, что она говорит, только видит серебряные колокольчики и золотые, синие, красные шары, в которых отражается десяток Артуров и Габи одновременно. Почему именно сейчас он вспомнил о том Рождестве? Артур не чувствует, как дышит густой пылью на дороге Мирного, как чьи-то руки поднимают его и несут неведомо куда, и как спадает нестерпимый жар. Только звон колокольчиков и десятки отражений в разноцветных елочных шарах — это все, что сейчас его занимает.

Габи садится перед ним на ковер, кладет ему на колени планшет и показывает новость. С экрана Артуру улыбается Эмма. Она выглядит не слишком счастливой, скорее, задумчивой, словно просто приподняла уголки губ по приказу фотографа, но сама не чувствует того, что хочет показать людям. Габи скролит новость. Артур смотрит на праздничное творение Эммы. Огромная рыбина, тело ее прозрачно, а вся полость набита рождественскими символами. Вместо сердца у нее обернутый в голубую фольгу подарок, перевязанный красным бантом, вместо желудка — венок из омелы, вместо кишок — длинный полосатый леденец. Чего в рыбине только нет, и все это Эмма сделала из разноцветного стекла. Казалось, стоит парочке тросов оборваться под весом ее творения, и рыба разлетится вдребезги. С тех пор, как он видел Эмму в последний раз, прошло много лет. Он даже не мог сказать, сколько, но судя по фото она успела повзрослеть, и даже немного состариться. По крайней мере вокруг ее глаз он заметил морщинки. Габи снова пролистала страницу до фотографии Эммы. И правда, морщинки были тут как тут. Где-то внутри Артура поднялась тоска, она сковала его сердце, и он на миг перестал дышать. Он закрыл глаза, почувствовал, что Габи сняла планшет с его коленей, погладила его по голове. Он услышал как шуршат ее тапочки по мягкому ковру гостиной. И мрак опять поглотил его. Артур болтался в пустоте, но теперь он знал, что ему есть за что зацепиться. В то Рождество он впервые увидел вместо собственных рук мягкие серые крылья. Он доставал из тайника своей души один за другим светлые, будто выжженные солнцем волосы — все они принадлежали ей одной, Эмме — и плел из них свою цитадель, свое гнездо, благодаря которому у него хватило сил прожить еще много лет. Если бы не Эмма, Артура давно не было бы на свете. Он погрузился бы в беспросветную тьму, в которой не за что ухватиться, угас бы на глазах у Габи, и даже она, любящая его всем сердцем новая мама, не смогла бы ничего с этим поделать. Но он жил. И теперь, изредка выныривая в реальный мир, он оглядывался по сторонам, но Эммы не было, и он снова садился на свое корявое дерево, забирался в свое гнездо, в ожидании чуда. Может быть однажды он откроет глаза, и Эмма будет рядом? Артур старался не думать об этом, он просто ждал, ведь маленькие птички умеют ждать.

— Господи, господи, господи, — шептала Леда, сложив ладони. Она не знала ни одной молитвы, и просто твердила одно и то же, чтобы хоть немного успокоиться. Она сидела на земле, ее лицо было все в грязи, на подбородке алела рана.

— Ты как? — Сибиряк потряс ее за плечо.

Леда только зажмурилась и снова повторила свою нехитрую молитву.

— Это же там, — она указала дрожащим пальцем в сторону карьера.

— Я знаю, — спокойно сказал Носов. — Не бойся. Там есть системы защиты персонала. С Ингрид все будет хорошо.

Сибиряк посмотрел в сторону карьера «Мир». Подземный город изрыгал пламя из всех своих выходов. Дым поднимался к небу, где-то белый, где-то черный. В небе кружили десятки дронов, а в сторону карьера неслись пожарные машины и бежали андроиды.

— Помоги ей, — взмолилась Леда, глядя в глаза Носову. Она схватила его за руку и не желала отпускать прежде, чем он не даст ей клятву.

— Я сделаю, что смогу, обещаю, — заверил ее Носов. В его голове зародилась идея.

Когда Сибиряк обернулся, капитана уже не было, а Леда, чуть успокоенная обещанием спасти ее мать, вытирала грязным рукавом слезы. Сибиряк взял ее за плечи, помог подняться.

— Артур в безопасности, — сообщила Ай Пи.

— А где Четверка? — спросил Сибиряк.

— Она руководит андроидами, которые участвуют в спасательной операции.

Сибиряк кивнул.

— Надо найти место, чтобы переждать. Куда ты отнесла Артура?

— Пойдем, — Ай Пи позвала их за собой.

Они пропустили колонну спасательной техники и перешли дорогу. Военные бегали кто куда, но теперь в их передвижениях появилась слаженность. Старшие по званию отдавали приказы, стараясь задействовать каждого.

Сибиряк вспомнил хаос, царивший в аэропортах и на железнодорожных вокзалах. Беспорядок, который убьет больше людей, чем сама катастрофа. Но военные были обучены грамотно реагировать экстренных ситуациях, и через пару минут уже действовали четко. Никто не кричал, не паниковал, несмотря на всеобщее движение, Сибиряк и Леда ни разу ни с кем не столкнулись.

— Здесь, — коротко сказала Ай Пи, указывая на надувной тент временного госпиталя, под которым санитары раскладывали койки для раненых.

Сибиряк потянул Леду внутрь. Они быстро нашли Артура. Его посадили на койку, и он, свесив ноги и опустив голову, все так же смотрел в никуда.