— И пусть умрет! Пусть! К чему ей жить, если она вечно болеет? Сама мучается и людей мучает. Пусть лучше умрет! Эй, Бинь, — позвал он слугу.

Ответа не было.

— Куда запропастился этот поганец? — сердито спросил Диен у дочери.

— У него опять разболелся живот, и он отправился домой — запинаясь, ответила испуганная девочка.

— И этот еще! Чтоб ему тоже сдохнуть! Работать — так не заставишь, вечно со своим животом…

Диен вошел в комнату, сорвал с себя одежду и в изнеможении упал на постель, тяжело дыша, будто загнанная лошадь. Он все еще был во власти гнева и чувствовал себя настолько разбитым и несчастным, что готов был позавидовать любой бездомной собаке. С самого утра он ничего не ел, сбил в кровь ноги, обгорел на солнце. Чтобы сэкономить деньги, он отказался даже от чая, а сколько пришлось вынести унижений! Разве все это не ради семьи? Но жене на все наплевать. Ни одного слова благодарности и утешения. Не успел прийти, как она подняла скандал. И все из-за проклятых лекарств. Скажите пожалуйста! Не верит, что он забыл. Пусть бы и вправду хотел сберечь деньги. Ну и что же? Разве это дает право поносить его, как последнего негодяя? Зачем он экономит, ради кого мучается, отказывает себе в любой мелочи? Сколько раз жена сама говорила, что надо сшить ему новую рубашку? Он поддакивал, а у самого и в мыслях не было согласиться. В конечном счете все деньги идут на нее и детей. А теперь, видите ли, его называют бессовестным, деньги он жалеет… Для кого, спрашивается? «Довольно, — с горечью думал Диен, — нечего больше о них заботиться, уйду куда глаза глядят. — С каждой минутой он чувствовал себя все более несчастным. — Дети умрут? Пускай! Тогда жена хлебнет горя, поймет, как она была неправа!»

Его угрюмые мысли прервал голос жены, донесшийся со двора:

— Поди узнай, будет ли отец ужинать. Если он голоден, я что-нибудь приготовлю.

Диен проглотил слюну. Голод давно его мучил, но сейчас это доставляло даже какую-то горькую радость. Ему хотелось страдать еще сильнее. Поэтому, когда дочь вошла в комнату и робко спросила, хочет ли он есть, Диен сердито крикнул:

— Не буду я ужинать!

Девочка едва не расплакалась и выскочила во двор. Пошептавшись о чем-то с матерью, она снова подошла к отцу:

— Папа, ты, может быть, хочешь фасолевого супу? Мама сварит…

— Не хочу!

Видя, что муж рассержен не на шутку, жена сама вошла к нему в комнату.

— Разве ты уже поел сегодня? — ласково спросила она.

Диен не отвечал. Помолчав немного, жена продолжала:

— Но если ты и поел в полдень, то сейчас наверняка опять голоден. Или так устал, что рис в глотку не лезет? Давай я тебе что-нибудь другое приготовлю?

— Сказал, не буду, значит, нечего приставать!

Жена ничего не сказала и пошла укладывать ребенка. Ее расстроенный вид доставил Диену мрачное удовольствие. Но в этот момент он услышал, как по кирпичной дорожке застучали деревянные башмачки. Потом все стихло, а еще через мгновенье до Диена донеслись звуки, похожие на всхлипывание. Он догадался: это маленькая Хыонг обежала вокруг дома и остановилась за стеной напротив его кровати. Что она делает? Сморкается или плачет? Диен прислушался. Ну конечно, девочка плачет. Внутри у него будто что-то оборвалось. Горькие и злые мысли, еще мгновенье назад державшие его в своей власти, исчезли без следа. Диен представил себе опухшее, все в сыпи личико дочери, которая тщетно старалась сдерживать слезы. Еще совсем маленькая, она уже научилась плакать тайком и каждый раз старалась забиться подальше в укромный уголок, чтобы никто не услышал. Диен ощутил острую жалость. Несчастный ребенок! Мало того, что все время хворает, так еще с утра до вечера мать бранит ее, часто без всякой причины. Но удивительное дело! Думая об этом сейчас, Диен нисколько не винил жену. Ведь она горячо любила детей, потому и ругала их, не могла оставаться спокойной, когда что-нибудь случалось. Да и он сам сейчас обидел жену по той же причине. Поистине страдания ожесточают сердца. Люди ведь не святые, особенно те, кому тяжело живется. Кто может сохранить спокойствие и не стать сварливым и раздражительным, изнывая под бременем забот и тягот, которым нет конца? Если сам оказался жертвой несправедливости, чаще всего срываешь злость на близких. Никто не станет скандалить просто так, без всякой причины… И с женой он поссорился сегодня совсем не случайно.

И еще он подумал, что нельзя винить кассира на почтамте, который так грубо обошелся с ним. Наверное, у этого кассира огромная семья и он так же беден. После целого дня работы, с головой, распухшей от цифр, счетов, невыполненных поручений, этот человек, усталый и издерганный, возвращается домой. Но и дома ему нет покоя. Старшие дети орут и дерутся, младшие ревут, жена молчит и дуется либо закатывает истерику, а ночью рассказывает о своих бесчисленных заботах. Кредиторы приходят требовать уплаты долгов. Он вынужден вникать в десятки хозяйственных дел, изыскивать деньги… Наконец он засыпает… И видит во сне, что он выиграл по лотерее, а утром просыпается с горьким чувством разочарования, снова идет в свою осточертевшую контору и снова видит лица опостылевших клиентов. Каждый норовит пролезть к окошку и получить деньги первым…

Диен вдруг вспомнил мелкого чиновника, бывшего соседом в ту пору, когда он еще работал учителем одной из частных школ в пригороде. У чиновника была большая семья: пятеро детей, жена, мать, теща и сестра. Он вечно ходил в потрепанном костюме, в рубашке, пестревшей заплатами, с воротником, протертым насквозь. Вот уж кто действительно не знал, что такое тишина. В доме у него вечно плакали дети, свекровь ругалась с невесткой, сестра подпускала шпильки обеим. И каждый винил в своих бедах другого. Должно быть, поэтому чиновник не очень-то спешил домой по вечерам и возвращался, когда на улицах уже зажигались фонари. Он усаживался и, ни на кого не глядя, поспешно съедал несколько чашек риса. Потом брал зубочистку и ложился, но отдохнуть ему никогда не удавалось. Теща донимала своим брюзжанием, жена — плачем и жалобами, обе старались привлечь его на свою сторону. Не зная, за кого вступиться, бедняга молчал со страдальческим выражением лица, недвижно, как мертвец, и на глаза его часто навертывались бессильные слезы.

Однажды Диен встретился с ним в харчевне. Чиновник вошел, осторожно пробрался к столику в самом дальнем углу и уселся лицом к стене. Заказав пять котлет по-сайгонски, он с наслаждением принялся их уплетать. Затем поднялся и тихонько выскользнул на улицу. Лицо его сияло от счастья. Был конец месяца, и государственным служащим, очевидно, только что выдали жалованье. Диен ясно представил себе, как этот человек пришел сюда полакомиться тайком от жены и детей.

Уныние и тоска сжали сердце Диена. Теперь он уже сочувствовал кассиру, затеявшему с ним утреннюю стычку. Бедняга наверняка испортил себе настроение на весь день. Ведь и самому Диену не раз приходилось расстраиваться из-за пустяков. Господи! Разве мало забот у обоих? Так если они не в силах помочь друг другу, зачем же причинять новые неприятности? Диен горько раскаивался в своей несдержанности. Жалость вытеснила из сердца все другие чувства. Ему было жаль жену, детей, жаль всех, кто страдает, подобно ему. Ему хотелось прижать к груди и утешить всех несчастных.

Глаза Диена стали влажными от слез.

— Хыонг, поди сюда, детка, — ласково позвал он дочку.

Быстро вытерев слезы, девочка прибежала и робко остановилась возле кровати.

— Что, папа?

— Ложись здесь, я буду обмахивать тебя веером.

Видя, что муж больше не сердится, в разговор вступила жена:

— Идите лучше сюда. Пусть Хыонг ляжет с братом. Он уже уснул, и ты будешь обмахивать сразу двоих, а я пойду достану немного риса и поставлю варить. Оставшийся от завтрака рис я отдала детям — ведь я тоже с утра ничего не ела.

1942

Перевод И. Быстрова.

Дорогой Ким!