Тяжелейшие, невыносимые черты нищеты и горя находим мы в персонажах Нам Као. Мы глядим вослед им, печально и понуро уходящим вдаль, и невольно задаемся вопросом: чем же в конце концов завершится эта жизнь? Куда ведет она?.. Вопрос этот, по-моему, и есть ключ, раскрывающий нам сущность целого мира, сотворенного опытом и воображением писателя.

Чем кончат все эти люди? Куда занесет их судьба? И не являются ли нескончаемые их страдания, заблужденья и беды ступенями, ведущими к двери, за которой начинается другая, несхожая с этой жизнь? Герои книг Нам Као, написанных до революции, не отвечают, вернее, не могут еще ответить на эти вопросы, но в глазах их, прямых и честных, мы читаем: «Нет, человек, изнемогающий под бременем бесправия, нищеты и горя, не может так жить вечно. Он должен восстать, и он восстанет! Бедность, насилье и гнет приведут не к гибели угнетенных, а к изменению и обновлению жизни! Владычеству мрака положен предел, на дальнем краю неба занимается рассвет…»

Писатели, такие, как Нам Као, отнюдь не стояли вне общества, они находились в самой его гуще.

И — мы это ясно видим теперь — присущие обществу в прошлом нищета и упадок, равно как и начавшиеся в нем перемены, нашли отраженье не только в книгах писателя, но и в его собственной жизни. Реальность бытия — общественного и личного, точнее, нераздельный сплав их, — была сущностью книг Нам Као и как бы главным их действующим лицом.

Приятие революции, участие в ней стали принципом его жизни.

Именно в способе отражения действительности, тяжелой и мрачной, не оставлявшей, казалось бы, человеку иного исхода, кроме смерти, родилось понимание главных черт будущего и метода художественного его воплощения.

Нам Као стал революционером еще со времен подполья, когда готовилась Августовская революция сорок пятого года.

Революция победила. И тотчас, как это всегда бывало в истории, столкнулась с неисчислимыми трудностями внутри и вне страны. Писатель Нам Као с первого же дня принял на свои плечи нелегкую ношу ответственности и трудов, которые достались нам в то решающее для государства и нации время. Верный солдат революции, он шел в передовых рядах. Вместе с трудовым крестьянством устанавливал он новую власть на местах, в уездах; потом поселился в деревне и стал председателем сельской общины. Когда началась война Сопротивления против французских колонизаторов, пытавшихся силой оружия восстановить старые порядки, Нам Као работает в ежедневной газете своей провинции. Он пишет статьи, сжатые и доходчивые, чтобы люди, знающие грамоту, читая их вслух неграмотным своим землякам, могли донести до них смысл происходящего.

В общем-то, начиная с сорок пятого года, Нам Као все время писал для газет, работал в редакциях — сперва на равнине, в своей родной провинции Ханам, потом в горных джунглях Вьетбака, опорной базе нашего Сопротивления. Потому что он был убежден: отныне, лишь находясь в самой гуще жизни, участвуя в борьбе, в боевых действиях, писатель сохраняет возможность и право творить. Он считал, что истинное, большое творчество рождается в делах, в труде, пронизанном ответственностью перед жизнью. Он брался всегда за любое, самое трудное поручение. О том, как сочетались в его жизни убежденья и действия, идея и ее воплощенье в дело, рассказывает его дневник «В джунглях».

Участвуя в войне Сопротивления против французских колонизаторов, Нам Као постоянно выполнял сложные и рискованные задания — в районах, временно оккупированных захватчиками, или непосредственно на участках боевых действий. Закончив работу в тылу врага, он тайными партизанскими тропами возвращался на базу в горах Вьетбака. В 1950 году Нам Као принимал непосредственное участие в крупнейшей операции Народной армии, результатом которой явилось освобождение нашей северной границы. Победа, одержанная тогда над войсками французского экспедиционного корпуса в провинциях Каобанг и Лангшон, открыла рубежи революционного Вьетнама, воссоединившегося тем самым с другими странами социалистического содружества в единую семью — от Юго-Восточной Азии до Центральной Европы.

Затем Нам Као тайно возвращается на равнину, во вражеский тыл. В один из вечеров по дороге к его родным местам, в болотистой низине Хоангдан, неприятель обнаружил плетеную плоскодонку, на которой партизаны переправляли Нам Као вместе с группой политработников.

Он героически погиб в этом последнем своем бою на краю поля, неподалеку от деревни, где родился и вырос.

Творческий путь его после революции был недолог. Большую часть времени и сил он отдал работе, которую мы бы сейчас назвали организационной. Писал он мало. Но энергия его, его труд стремительным чистым ручьем влились в огромную реку, сокрушившую препоны прошлого и устремившуюся в будущее.

Однако и немногими своими вещами, созданными после революции, такими, скажем, как его дневник «В джунглях», рассказ «Взгляд» и несколько других новелл, Нам Као воочию показал и читателям, и собратьям по творчеству, какими должны быть идеалы, личное мужество и ясный бескомпромиссный путь истинного таланта. Произведения эти учат нас: так и только так должен работать, мыслить и жить большой писатель. И поныне для каждого из нас рассказ Нам Као «Взгляд» остается творческим манифестом подлинно революционной литературы.

Прошло уже более полувека с тех пор, как зимой двадцать четвертого года первый вьетнамский коммунист, товарищ Хо Ши Мин, приехал в Советский Союз, в Москву. И проторенный им путь связал воедино наши народы и страны. Братская дружба наша выдержала испытание временем и огнем.

Но кажется, будто совсем недавно товарищ Хо Ши Мин прошел мимо забеленного снегом окна в Оболенском переулке. Ведь именно ему обязаны мы, вьетнамцы, нашим сегодняшним днем…

Я гляжу на русскую зиму — белоснежную, сверкающую, как мечта. И, дописывая это свое предисловие, вспоминаю Нам Као. Вспоминаю, как мы вместе бродили по ханойским улицам, как в самые нелегкие дни поддерживали друг в друге силы и веру и прозревали далеко впереди светлые горизонты.

Нам Као нет больше с нами. Но честный, ясный голос его сердца звучит сегодня и здесь, на земле Октября, открывшего человечеству путь к свободе и счастью.

То Хоай

Москва.

Декабрь 1977 г.

Перевод М. Ткачева.

Он шел и ругался. Так бывало всегда: когда кончалось вино, он ругался. Вначале он проклинал небеса. Впрочем, не такой уж это большой грех. Небеса ведь никому не принадлежат, и никто за них в обиде не будет! Потом он начинал поносить весь род человеческий. Да только людям от этого ни жарко, ни холодно: ведь ругать сразу всех — значит никого не ругать. Придя от этих мыслей в ярость, он принимался бранить жителей деревни Вудай. Но ведь наверняка каждый из них слушал и утешал себя: «Ко мне-то его ругань, конечно, не относится». И все молчали. Хоть бы кто-нибудь поперек слово сказал! Так нет же, черт побери, будто воды в рот набрали. И без того тошно, а тут еще злость не на ком сорвать. Да и что толку ругать проклятых крыс, забившихся в свои вонючие норы. Хоть бы один дьявол попался на глаза! Никого! Где взять денег на выпивку?..

И наконец он спросил себя, какой трижды проклятый мерзавец породил его на свет божий, где на него валятся одни несчастья? Кто он, этот негодяй? Ответ на этот вопрос известен был только небу. Сам Ти Фео его не знал, не знали и остальные жители деревни Вудай.

Как-то раз много лет назад кто-то из крестьян отправился на рыбную ловлю и увидел на берегу реки, возле заброшенной печи для обжига кирпича, ребенка. Утро выдалось холодное, с обильной росой, и малютка, завернутый в старую юбку, весь посинел. Крестьянин подобрал его и отнес слепой вдове. Вдова продала ребенка бездетному ремесленнику, но тот вскоре умер, и мальчик остался беспризорным, скитался по деревне, нанимаясь то в один, то в другой дом на случайную работу[3]. В тот год, когда Ти Фео исполнилось двадцать лет, он батрачил у старосты, ныне господина советника, Киена. Ходили слухи, что третья жена старосты, несмотря на свою молодость, прихварывает и заставляет Ти Фео растирать себе ноги, живот, спину… Было также известно, что, когда господин староста направлялся в сельскую управу, вид у него был весьма грозный и вся деревня побаивалась его, однако дома он находился под башмаком у жены. Жена была в расцвете лет, пышная и розовощекая, а староста уже в годах и к тому же постоянно кряхтел от ревматизма. Что ему оставалось делать, как не бояться жены и не ревновать ее? Некоторые утверждали, что староста ревнует жену к молодому здоровому батраку, но молчит из страха перед ней. Многие были уверены, что батрак хорошо сумел использовать благосклонность своей госпожи и изрядно нагрел руки на хозяйском добре. Словом, каждый судил по-своему, и никто не знал, где правда. Только в один прекрасный день батрака схватили и отправили в уезд, а оттуда — в тюрьму. Неизвестно, сколько он там просидел, но лет через семь или восемь Ти Фео неожиданно появился в деревне. Его с трудом можно было узнать. Лицо темное, обветренное. Голова обрита наголо. Зубы белые, как у собаки[4]. Одно слово — бандит! Взглянешь на него — и кровь стынет в жилах. Одет он тоже был не как все: черный шелковый костюм и желтая рубаха нараспашку, а под ней видна голая грудь с татуировкой. Чего там только нет: драконы, фениксы… Руки тоже все расписаны. Посмотришь — сразу умрешь от страху!