— Как ты держишься?

Я пожимаю плечами.

— Отстойно.

Он сжимает меня.

— Все в порядке. Теперь я здесь.

— Похоронное бюро не откроется для публики еще полчаса. Теперь внутри только семья.

— Ты хочешь войти?

Прерывисто вздыхая, я киваю.

— Я его еще не видела. Я хочу, пока не стало слишком поздно и я не упустила шанс.

Он продолжает обнимать меня, пока мы входим. Мы ждем, пока одна из моих тетушек закончит.

Страх сковывает мой желудок, когда мы приближаемся к моей очереди. Я не смогла увидеть его, как только вернулась домой. Это первый раз, когда я встречусь с ним лицом к лицу с тех пор, как он скончался.

Подушка, на которую можно встать на колени рядом с гробом, странно ощущается на моих колготках. Все свежие цветочные композиции щекочут мой нос своим сильным ароматом.

Я смотрю на пастельно-голубую подушку, заставляя себя поднять глаза. Моя грудь вздымается от волнения.

— Все в порядке. — Истон гладит мою спину, опускаясь на колени рядом со мной. — У тебя есть столько времени, сколько тебе нужно, Майя. Дыши ради меня.

Я не готова, когда поднимаю взгляд.

Неправильно видеть, как он лежит так неподвижно. Такой жесткий.

Всякий раз, когда я заставала его дремлющим на диване, когда я посещала его дом в старших классах, он крепко спал с открытым ртом, храпя достаточно громко, чтобы разбудить соседей по обе стороны молочной фермы.

Он как восковая кукла. Его руки сложены на животе. Они гораздо более хрупкие и костлявые, чем когда я видела его в последний раз.

Сжимая губы, я набираюсь смелости, чтобы взять его за руку. Испуганный звук застревает у меня в горле.

— Холодный, — шепчу я.

Холодный. Жесткий. Он не мог держать меня за руку, как держал, когда я была маленькой девочкой.

Истон накрывает мою руку своей. Я закрываю глаза, когда на меня нахлынывает еще больше воспоминаний о дедушке.

Все время, которое мы проводили вместе в конюшне. В тот день, когда он подарил мне шляпу Donnelly Dairy, которую я так люблю. Когда я была младше и так взволнована, когда мы с Райаном остались с ночевкой у него на ферме. В мой первый раз, когда сломалась машина, я позвонила ему, чтобы он объяснил мне, что делать.

Он всегда был рядом, а теперь его нет.

В моей голове я слышу его голос, называющий меня цыпленком.

Я закрываю лицо, дыхание учащается до резких вздохов. Истон помогает мне подняться на ноги и заключает в свои объятия. Он отводит меня от гроба, чтобы найти нам уединенный уголок для моего нервного срыва.

— Я знаю, детка, — хрипло говорит он. — Я знаю.

Когда я успокаиваюсь, он массирует мне затылок. Я поднимаю голову с его груди, хмурясь при виде мокрого пятна и туши, размазанной по его рубашке. Я думаю, что смыла всю косметику, которую нанесла повторно после службы.

— Ты сейчас в беспорядке. Мне жаль.

— За что ты извиняешься? Брось. — Он берет меня за руку и находит ванную. — Меня не волнует мой костюм.

— Почему я не могу остановиться? — Я бормочу. — Никто так не теряет самообладание, как я.

— Потому что потеря чертовски болезненна. Каждый справляется с этим по-разному. Так что не стыдись — выплакайся. Чувствуй все, что ты чувствуешь, до тех пор, пока не будешь держать это в себе. Поверь мне, это не сработает. — Его губы печально кривятся. — Это все равно всплывет.

Он роется в корзине с туалетными принадлежностями, находя упаковку салфеток для макияжа. Взяв меня за подбородок, он осторожно вытирает мое лицо прохладной, успокаивающей салфеткой.

— А как насчет тебя?

— Не беспокойся обо мне. Я в порядке. — Закончив, он смачивает толстую салфетку и прикладывает ее к моим опухшим глазам. — Как это ощущается?

— Хорошо, — бормочу я.

Несколько минут спустя он отбрасывает влажную салфетку и убирает волосы с моего лица. Мои губы дрожат, не совсем складываясь в улыбку.

Решив быть хоть в чем-то полезной, я прижимаю его к стойке, когда он пытается выйти из ванной. Он покорно позволяет мне делать все, что в моих силах, чтобы стереть пятна от макияжа с его рубашки. Я не уверена, сделала ли я лучше или хуже.

— Надо было надеть черное, а не белое, — говорит он, фыркая. — Все в порядке. Этот пиджак немного тесноват, но, думаю, я смогу застегнуть его, если ты хочешь.

Я качаю головой. Мы задерживаемся в ванной еще на мгновение, но я не могу прятаться вечно. В конце концов, мы выбираемся обратно.

После просмотра большая часть моей большой семьи и близких друзей отправляется в паб, который любил дедушка, чтобы отпраздновать свою жизнь. Все больше воспоминаний о временах, которые мы провели здесь, захлестывают меня, пока они смеются и произносят тосты за дедушку, рассказывая истории о хороших временах и плохих.

Мои тети помогают папе поднять настроение, пока он сам не рассказывает большинство историй. Они смеются и плачут, их слезы окрашены искренним счастьем и любовью к мужчине, который был опорой всей нашей семьи.

Истон посмеивается над забавными эпизодами, продолжая обнимать меня. Возможно, мое сердце сейчас разбито, но я так рада, что он здесь, со мной. Я прижимаюсь к нему головой, встряхивая ее, когда он пытается заставить меня что-нибудь съесть.

— Ты просто нужен мне, — шепчу я.

— У тебя есть я. Вот, хотя бы откуси от хлеба. Это поможет твоему желудку успокоиться.

Это занимает у меня всю ночь, но я съедаю маленькие кусочки.

Он прав. Еда действительно помогает.

К тому времени, как мы возвращаемся из паба в дом моей семьи, проходит несколько часов после наступления темноты. Истон идет за мной наверх и усаживает меня на кровать, снимая с меня каблуки, чтобы растереть мои уставшие ноги. Я откидываю голову назад с благодарным вздохом.

— Ты лучший.

Уголок его рта приподнимается.

— Это то, к чему всегда я стремлюсь. Скажи мне, что еще тебе нужно прямо сейчас.

Я прикусываю губу, обдумывая это.

— Прогулка.

В его красивых теплых голубых глазах появляются морщинки, когда он начинает напевать мелодию для припева песни I'm Gonna Be (500 миль) группы Proclaimers. Мой высокий, мускулистый парень-хоккеист опускается на колени у моих ног, напевая песенку, чтобы сказать мне, что он пойдет куда угодно ради меня — со мной.

Трещины в моем скорбящем разбитом сердце сливаются воедино, когда оно набухает в моей груди нежным сиянием. Несмотря на то, что все это так сложно, я знаю, что со мной все будет в порядке, потому что он всегда рядом, чтобы подхватить меня, когда я упаду. И я тоже хочу быть для него таким же утешением.

Впервые за последние несколько долгих, изматывающих дней на лице появляется искренняя улыбка.

— Вот моя девушка, — бормочет Истон.

Я прикусываю губу.

— Ты уверен? Я могла бы пойти одна. Ты, наверное, устал. Тебе нужно поспать, так как тебе рано вставать.

Его пальцы обхватывают мои лодыжки, скользя вверх по икрам.

— Что я говорил о том, что ты выходишь одна?

Я наклоняюсь вперед, чтобы обнять его, мне не нужно повторять его обещание, когда он впервые узнал, что я люблю гулять по ночам, чтобы успокоить свое беспокойство.

— Хорошо. Не думаю, что мне нужна долгая прогулка.

— Переоденься, пока я сбегаю к машине за сумкой. Я взял у Рейган еще кое-что из твоих вещей перед сегодняшней тренировкой. Я почти уверен, что она положила с собой твои кроссовки.

Как только я надеваю удобную одежду для прогулки, я становлюсь у стены с фотографиями. Даже если Истона не будет со мной, когда мы похороним дедушку, я думаю, со мной все будет в порядке. Его совет, данный ранее, когда он вытирал мой макияж, не выходил у меня из головы всю ночь.

Я не знаю, буду ли я когда-нибудь полностью готова попрощаться с дедушкой, но я могу позволить себе чувствовать все, что мне нужно.