— Со вчерашнего вечера ищем, всех соседей обегали. Нету нигде — ну что ты поделаешь! — Видно, она хотела последние слова проговорить весело, шутливо.
Алеша почувствовал, как морозцем шевельнуло волосы на затылке.
— Что случилось-то?
Бабушка вздохнула:
— Все говорил… вот Алеша приедет, приедет…
Мать, стиснув губы, поставила на стол тарелки, побежала к печи; в суматошных ее движениях он почувствовал упрямство, досаду, страх.
— Что же случилось-то? — спросил Алеша, открывая чемодан и доставая подарки: матери — бусы, бабушке — платок, Маньке — капроновую куклу. Он подал матери бусы, улыбнулся по-мальчишески и сказал, глядя в ее убегающие глаза: — Это тебе, мам… И Володе подарок есть…
Мать взяла бусы, качнулась к порогу, ткнулась в притолоку и тяжело закашлялась слезами.
Алеша сопнул носом:
— Примерь, мам, подарок, примерь, однако…
— Что ж ему не то, что ж ему не так?! — закричала мать. У нее задрожала худая шея.
— Найдем, найдем мы его! — сказал Алеша уверенно, твердо и сам окреп от своей твердости. Стыдливо улыбаясь, он потянул мать за локоть, и она тихо пошла к столу, вытерла лицо, с нечаянной улыбкой глянула на бусы.
— Вчера под вечер все хорошо было, — рассказывала мать, доверительно поглядывая на Алешу и радуясь, что он хорошо ест. — Сидели, я из конторы пришла. Радио играло.
Алеша слушал внимательно и быстро ел. Бабушка молча кивала, Манька норовила вставить слово, даже вскакивала от нетерпения.
— Чай стали пить… — продолжала мать.
— Кто да кто чай стали пить? — быстро спросил Алеша.
— Ну, мы… все… — Мать покраснела.
— И дядя Паша! — сказала Манька и втянула голову в плечи.
— Кто он такой? — ровно спросил Алеша.
— Человек он здесь новый, но уже известный, механик, — сказала мать и спрятала руки со стола. — Сестра его продавщицей в сельпо, они родом из казаков. Он и в армии служил, и в Восточной Сибири работал на магистрали.
— Ага, — сказал Алеша. — Так. Ну, радио слушали, чай пили…
— Чай пили, — подхватила мать. — А Володька своими рисунками занимался на столе, вот тут… краски разложил, воду развел в кружке, ну, чисто мастерская… Да вот, смотри, какие он виды накрасил.
Мать указала в угол. Там висели на гвоздиках ссохшиеся акварельные этюды, целая стопка лежала в углу на скамье.
Здесь был голубой заяц, тощий и озабоченный, какой-то прозрачный, он мчал в желтых сполохах. Малиновые пики кипрея таинственно окружали старый колодец. Был еще странный пейзаж: лимонное небо над красными, почти пурпурными лесами, глубоко уходящими в сиреневые бездны. Это было пронзительно знакомо и вроде бы невиданно.
— Вишь ты, какие рисунки негодящие, — сказала мать, — он их не знай сколько каждый день наготавливает, да быстро так, ловко. Сидит и сидит, на улицу его не выгонишь. Угнется к столу и целую реку на столе разведет. Вот Павел Федорович и скажи ему: «Ты все мазюкаешь, а ничего не явственно, одни кляксы да кикиморы синие». Ну и стал у Володи рисунок брать, а кружка с водой опрокинулась.
— Как это она сама опрокинулась? — строго спросил Алеша.
— Дядя Паша опрокинул, — сказала Манька и тут же отклонилась от мамкиного шлепка.
— Кинулся Володя кружку поднимать, об угол стола стукнулся и, ровно телок, на Павла Федоровича кинулся. Да ведь с кулаками!
— Допек он его! — вдруг сердито сказала бабушка и постучала по столу темной рукой. — Допек!..
Мать оборвала ее:
— Кабы он не вцепился в Павла Федоровича, то и не случилось бы ничего этого! Он отцепил Володьку от себя, тот головой бодается, обзывает человека старше себя! Павел Федорович его и подтолкнул за дверь: охолодай, значит, маненько…
Алеша положил ложку.
— Как же так, за дверь? — спросил он, и сразу полосой вспыхнула бледная скула. — Мам, как же вы-то, а? На мороз!..
Мать точно одеревенела, тающим голосом докончила:
— Он-то его на минутку за дверь, а Володька тут же обратно вскочил, пальтишко схватил, шапку и побег! Мы за ним… Куда!.. Темно!
Алеша встал, костлявым кулаком потер подбородок. Мать виновато посмотрела на него, вздохнула — весь в отца. И отец так же вскакивал и тер кулаком подбородок в трудные минуты.
— Ну и тип ваш Павел Федорович, ну и личность скверная! — сказал Алеша.
Мать сжала губы.
— Ты прежде разберись, сынок…
— Будем искать, найдем. — Алеша решительно вышел из-за стола. — Я сейчас пойду в сельсовет.
Алеша надевал пальто, когда дверь открылась и в избу вошел, привычно шагнув через порог, незнакомый человек в коротком черном пальто, в красном шарфе, и, как только гость растерянно метнулся от Алеши черным взглядом и беззастенчиво улыбнулся бритым свежим лицом, Алеша понял, что перед ним Павел Федорович. Не таким, совсем не таким виделся он Алеше в озлобленном воображении. Ни свирепого заросшего мурла, ни мутных глаз. Павел Федорович быстро взял Алешину руку в свои холодные жесткие ладони (Алеша не мог простить себе, что не выдернул тут же свою руку) и совсем по-свойски, очень приветливо сказал:
— Здорово, Лёкса!
Алеша промолчал, чувствуя, что это человек, каких в деревне он не знал, — далекий, непонятный.
Павел Федорович снял шапку, волосы у него оказались глянцевитые, на висках колечками, вдоль щек стрелками бакенбарды.
— Вот ты, значит, какой, — довольно миролюбиво проговорил Павел Федорович, разглядывая Алешу. — Давно тебя ждали. Хорошо, что приехал до родного дома.
Павел Федорович говорил добродушно, даже улыбался, но Алеша почувствовал, как сохнет в горле от жгучей обиды: ведь из-за него ушел из дома Володя! Захотелось крикнуть Павлу Федоровичу в румяное его лицо: «Вы сюда не ходите!»
Но мать стояла рядом… Она положила руку Алеше на затылок, ласково, как когда-то в детстве, поворошила волосы и сказала шутливым голосом, скрывая волнение:
— Вот теперь вас два мужика в доме. Дело пойдет, наладится.
— А как же, конечно! Договоримся, — подхватил Павел Федорович и начал расстегивать пальто.
Алеша нагнул голову, упрямо сказал:
— Я еще в сельсовет должен успеть… Так что пойдемте на улицу. Там и поговорим. Володю надо искать.
— Ну что ж, верно! Идите поговорите, — поспешно согласилась мать, глядя на Павла Федоровича просящими глазами.
Павел Федорович вздохнул, погладил плоский затылок и не очень охотно проговорил:
— Что ж, пойдем побалакаем…
— Зачем вы прогнали Володю? — спросил Алеша, искоса глядя на большое, плохо различимое в сумерках лицо Павла Федоровича.
— Вранье, Алексей, выдумки, — возразил Павел Федорович. — Я его в лес не угонял, не прятал никуда… И не буду я с тобой разговаривать, если ты как следователь цепляешься! Ф-фу, я воды зашел попить, а ты тут допрос учиняешь.
Алеше стало вдруг так странно, что идет рядом человек, которого почему-то любит мать. Кто он такой, откуда?
— А у вас дети есть? — вдруг спросил Алеша.
— К душе подбираешься? — сказал Павел Федорович и остановился, нахмурясь. — «Прогнал Володю»! Тоже, сказал… Да куда он пропадет в родной деревне!.. Ты погоди, я зайду в этот дом, мы тут с сестрой квартируем.
Павел Федорович остановился около синего дома с желтой резьбой на окнах. Алеша удержал его за руку:
— Подождите! Я понимаю, вам все равно, что чужие пропадают мальчики, но у вас хоть страх-то есть?
— Какой страх? — с любопытством спросил Павел Федорович.
— Перед судом! Если, не дай бог, что случится, я разобьюсь, а вы от ответа не уйдете!
— Ты вон что… — Павел Федорович надвинулся на Алешу, дохнул на него. — Парнишка сам сбежал! И без всякой причины!
— Вы его будете искать вместе со мной!
Павел Федорович распахнул пальто, покрутил головой.
— Слушай, юный следопыт, чего ты мне приказы разводишь? Чего? На бога берешь?
— Я хочу знать, кто вы такой!
— Погоди!
