Но серебристая струя сбила его с ног. Тишкин схватил Лура под мышки, подтащил к роботу Васе. И они встали все трое, спина к спине, подпирая друг друга.
— Понаделают из нас снегурочек, — сказал Лур и заплакал; слезы сосульками застыли у него на щеках.
Струи снега били в них с двадцати метров.
Планета медленно леденела… Города становились похожими на айсберги. На улицах стихали разговоры, крики, споры, ссоры. Рюмяне с удивленными лицами застывали, точно гипсовые памятники самим себе…
Дольше всех не сдавалась Эйлурия, окруженная бунтующими женщинами… Прижимаясь друг к другу, спи повторяли все жалобнее:
— Тишкин… Тишкин… О Тишк…
И наконец тоже застыли посреди площади, будто групповой монумент…
Марзук, согнувшись над рычагами и кнопками машины, бормотал в экстазе:
— Начинается эра великого анабиоза… Хватит огня, тепла, испарения, кипения! Спать, спать, шлафен! На сорок тысячелетий я усыплю и заштабелирую всех вас вместе с вашими идеями, любовью и рацпредложениями.
— Бюрократическое рондо он играет, дай бог всякому, — заметил Лур, задремывая. — А вообще-то он глубокий дилетант…
Тишкин завозился в ледяной корке и прохрипел:
— Уши вянут от такой волынки… Как бы отключить этого химика, Лур Ионыч?
— Спокойной ночи, Фима, — пробормотал Лур, покорно закрывая глаза. — Вероятно, мы не увидимся. Марзук вызвал на себя весь мировой холод… Он и сам замерзнет, самоучка…
Над Марзуком уже выросла небольшая классическая пирамида из прозрачного льда… Но и внутри нее, цепенея, будто муха в январе, он продолжал давить на кнопки, дергать рычаги.
Тишкин дернулся, пробуя выломиться из ледяной корки, постучал робота Васю но жестяному темени:
— Слышь, Василий, вдарь меня чем-нибудь потяжельше… Я этому Марзуку не на елке достался…
Железным кулаком Вася двинул Тишкина в бок, раз, другой, третий… Лед затрещал, и Ефим выкарабкался из него, будто из разбитого яйца. Он огляделся и увидел, что вверху, в вихрях снега, раскачиваются провода высоковольтной линии. Тишкин откинул крышку на темени у Васи и вымотал метров десять проводки. Верный Вася все понял и включил надпись у себя на спине:
«Приму весь вольтаж на корпус».
Ефим прикрутил к концу провода болт и предупредил:
— Ведь сгоришь, Вася, синим огнем.
«Шуруй», — ответил Вася и пошел навстречу машине.
Едва Вася припал железной грудью к машине, Тишкин раскрутил болт на проволоке и, точно лассо, метнул его наверх на высоковольтный провод, а сам прыгнул в сторону, головой в сугроб.
Ослепительная гигантская искра с адским треском расколола синюю мглу. Снег взрывался и таял вокруг горящего Васи и горящей машины. Спину Тишкина обдало горячим банным паром…
Взрывом Марзука отбросило в сторону.
…Тишкин встал; увязая в грязи, побежал к Васе и увидел дымящийся железный слиток, покрытый окалиной. Ефим снял кепку и глухо проговорил:
— Сгорел на работе товарищ…
Он обернулся и увидел Лура. Выжимая талую воду из рубахи, тот удивленно говорил:
— Сколько тысячелетий прошло, Ефим Петрович?
Не отвечая, Тишкин поднял слиток и тяжелым шагом направился к Марзуку, который сразу же встал на колени и бухнул в ноги Ефиму:
— Товарищ Тишкин, бейте, но не убивайте!
— Возьми вот это, дубина! — сказал Тишкин, подавая ему слиток. — Убью, если Васю мне не сдублируешь! Чтоб один к одному — до последней заклепки! И чтоб по-быстрому, а то мне лететь пора…
…Вокруг звенели ручьи, пахло гарью и весной, паром исходили поля…
Глава четырнадцатая
Серебристый шар стоял на пригорке. Около него копошились рюмяне, звонко тукали молотки. Вокруг порхали первые живые бабочки… Вдали пролетел, треща крыльями, птеродактиль. Первый червяк вылез из почвы…
Поодаль Тишкин умывался перед дорогой в речушке. Вода покамест еще отдавала химией, но первая рыбешка уже норовила вылезти на берег, топорщила плавники, будто крылья.
«Обратно же, эволюция и у них зачинается, — подумал Ефим. — Скоро гады пойдут, тритоны… А вообще-то долго еще ребятам тут ковыряться…»
Он утерся, закурил последнюю сигарету и пошел к шару.
Из звенящего водой овражка поднялась женщина в надвинутом на глаза платочке. Подбежала, порывисто схватила за рукав:
— Ефим, возьми меня с собой!
— Зря ты, Луша, — возразил Ефим смущенно. — Даша тебе глаза там обязательно выцарапает.
— О, я скроюсь от ее ревнивого взора! — заверила Эйлурия ломким голосом. — Я незримо буду реять вблизи тебя! Цветком в палисаднике, грушей в саду, электролампочкой… Ведь ты веришь в платоническую любовь, в биотоки, флюиды, телекинез?
— Где уж там… — вздохнул Тишкин.
Эйлурия широко раскинула руки:
— Тогда лучше убей меня, раствори, энтропируй!
— Исключительно зазря хочешь аннулироваться! — сердито возразил Ефим. — Давай по делу говорить. Подбей Лура Ионыча на такой факт… Пущай он со своими ребятами из Мозгоцентру расстарается и столкнет ваш Рюм с застарелой орбиты. Как съедете с орбиты, так и жмите в окрестности Земли. Тогда мы с тобой по-соседски где-нибудь и встренемся. На покосе там, на симпозиуме… Чуешь? Согласная?
— Чую! Согласная! — пылко воскликнула Эйлурия. — Чао!
…Тишкин поднялся, встал в круглой двери корабля и вдруг обеспокоенно скрылся внутри шара. Оттуда донеслось пыхтение, грохот. Затем Ефим вытащил и вытолкнул в дверь всклокоченного Марзука.
— У нас и своих хватает эдаких-то! — сказал он и толкнул Марзука в толпу провожающих.
Проводить Тишкина пришли без малого все жители планеты…
Показалась толпа голубых рюмянок, которая несла плакат с аршинными буквами: «Мама, я Тишкина люблю».
Марзук вдруг деловито выкрикнул из-за спины Эйлурии:
— Сдвинем с нуля деторождаемость!
Открывая прощальный митинг, Тишкин сказал:
— Дорогие рюмляки! Бросайте вы эту вашу… — тут Ефим остановился, подбирая подходящий эпитет, а затем продолжил: — …никудышную жисть. Ну на что она у вас похожа? Баб не видать, мужики все синие… В общем, вношу предложение! Первое: в корне покончить со старым. Зажить, как в древности, по-человечески. Создать колхоз «Светлый Рюм».
Поскольку я отказываюсь от должности председателя в связи с отлетом на родину, избрать председателем Лура Ионыча…
Сквозь толпу провожающих к Ефиму протолкался опечаленный робот Вася.
— Фима, заберите меня с собой, — попросил он тихо.
Тишкин вздохнул и сказал:
— Рад бы, мил человек. Но здесь ты нужнее, Василий. Ты за Марзуком доглядывай, друг…
Лур протянул Тишкину подарок, два выходных хитона, мужской и женский, и с грустью сказал:
— Фима, не забывай нас! В дни получки обязательно выходи на связь в девять утра, как договорились.
…В четверг после небольшого дождика без особого шума Тишкин опустился на колхозный выгон… Когда он ступил на порог родного дома, Даша едва не запустила в него половником, потому что ошибочно приняла его за Глоуса. Но Ефим рассеял ее заблуждение, когда вручил ей бусы и газетный кулек с конфетами-подушечками…
Глава пятнадцатая
Как стало известно, недавно делегация колхозников в лице Ефима Петровича Тишкина возвратилась в родной колхоз с планеты Рюм, где она побывала в соответствии с программой межпланетного культурного обмена. Корреспондент «Научного вестника» посетил Ефима Петровича в его загородном доме в деревне Верхние Тишки. Ниже мы публикуем репортаж корреспондента «НВ».
— Как долетели, Ефим Петрович?
— Спасибо, хорошо. Как раз уложился в два световых года, хотя…
— Как вас принимали на Рюме?
Ефим Петрович улыбается:
— Очень по-дружески. Выстроился, конечно, почетный караул академиков, рукопожатия, цветы, объятия, возгласы привета…
— Скажите, какие проблемы волнуют Рюм?
— Проблем у них невпроворот. Куда ни плюнь — проблема. Вот взять Марзука, этого, самого синего. Он беспременно норовит всех жителей в сон загнать, проще говоря — в анабиоз. А они не спят. Так, покемарят малость и опять… шу-шу-шу… проблемы подымают. А он тоже, конечно, уперся. Такой мужик хлопотливый, вроде нашего бригадира. Сейчас он угомонился. Как зачал оледенение свое проталкивать, мы с простыми рюмяками дали ему по шапке, он сразу лапы кверху.
