…Уже за полночь избу озарил алый свет за окном. На улице раздались крики…

Когда Даша и Глоус прибежали на пожар, к огню уже было не подступиться.

Бригадир Семен Грызлов в майке и в кепке, пятясь от пожара, сокрушенно говорил:

— Вообще-то клуб новый ставить давно пора, а вот инструмент дефицитный зря горит. Я эти электрические голубые гитары два года пробивал! Теперь без них крах всей нашей культуре.

— Семен Степаныч, подержи-ка пиджак, — вдруг застенчиво сказал Глоус.

Он снял рубаху и сапоги, остальное снять на людях постеснялся, хотя ему и жалко было новых штанов.

— Ты куда наладился? — недовольно спросил Грызлов, когда Глоус деловито направился в огонь.

Глоус легко взошел на горящее крыльцо, распахнул дверь и шагнул в бушующее пламя.

— От любви это он, — сказала Даша и всхлипнула.

А Глоус ударил в окно изнутри, зазвенели стекла, и на траву, под ноги Грызлову, полетел весь дефицит: дымящиеся гитары, тарелки и барабан. Затем односельчане увидели, как Глоус в самом пекле орудует огнетушителем. Через десять минут, когда только ядовитый дым валил от клуба, Глоус, чихая, спустился с крыльца. Ни один волос не подладился даже на его голове, хотя майка уже догорала. Грызлов схватил ведро с водой, хотел плеснуть на Глоуса…

— Не надо, — поспешно попросил Глоус. — Ни капли!..

Грызлов сказал сердито:

— Ты эти фокусы брось, Ефим, — я давно за тобой что-то замечаю…

— Да не Ефим он! — закричала Даша. — Надоел он мне, головешка! Воды пугается! Ить он с другой планеты прилетел, асбестовый этот. На место Ефима пристроился!

Грызлов строго оглядел ложного Тишкина:

— Вообще-то не без того. У Ефима левый глаз покашивал маненько, точно. А Ефим-то где?

Даша горестно вздохнула:

— С похмелья на энту планету махнул. Прилетели вот эти синие и заманули. Подменили мне мужика.

Грызлов прикурил от тлеющей глоусовской майки и внушительно возразил:

— Ежели Ефима по телевизору показали, значит, не зря он там. По делу.

— Да чего городишь? — вскинулась Даша. — По какому еще делу?

— Кому следует, тот знает по какому, — веско сказал Грызлов.

И Даша проговорила глухим, мокрым голосом:

— Не стану я жить с этим неумытым! Утащили мужика от живой жены!

Даша всхлипнула:

— Я сама туда полечу!

— На чем? — спросил Грызлов с досадой. — Из фанеры, что ли, чего сделаешь? Нет, ты уж не обижай гостя. А таких огнеупорных у нас раз-два и обчелся. Он в случае чего и в домну может влезть.

— Влезу, — сказал Глоус с готовностью. — Меня вот и током не бьет, Семен Степаныч.

— Это наш полезный актив! — заключил Грызлов.

Даша закричала:

— Пускай этот актив как прилетел, так улетает!

А на Рюме в подвальной комнате, освещенной допотопной электролампочкой, на колченогом стуле сидел Тишкин и ковырялся в разбитом черном ящике управления планетой. Сам он был тоже несколько разбит при падении, одна рука не действовала. Поэтому время от времени он нагибался и, помогая одной рукой, хватал зубами какую-нибудь проволочку.

В уголке у шкафа сидела Эйлурия и чинила разодранный пиджак Тишкина.

В соседней комнате стучали по чему-то железному.

За спиной Ефима под портретом молодого Лура с усами висела большая, сделанная от руки таблица Менделеева. Тишкин и Эйлурия тихонько напевали:

Прервав пение, Эйлурия тихо проговорила:

— Железо?

— Феррюм, — не сразу ответил Тишкин.

Снова запели…

— Медь? — спросила Эйлурия.

— Купрюм… — неуверенно сказал Тишкин и хотел повернуться к таблице, взглянуть.

— Не поворачивайся, правильно, — тихо сказала Эйлурия. — Водород?

— Ангидрид, — твердо и уверенно сказал Тишкин.

Из соседней комнаты вошел Ангидрид с гаечным ключом в руках.

— Довинчиваю Васю, — сообщил он.

— А как Лур Ионыч?

— Фаза не проходит. Просит мышьяку. Пока в обручах.

— Может, заглянешь к нему? — осторожно спросил Ефим Эйлурию, перекусывая проволоку зубами.

Она быстро и покорно встала, подошла к двери, остановилась. Тишкин из-за плеча, исподлобья глянул на ее вздрагивающую спину. Ангидрид бесшумно вышел.

— Ефим, ты думаешь о Даше? — спросила Эйлурия.

Тишкин крякнул и проговорил суровым, почти митинговым голосом:

— Какие причины нашего разгрома? Выступили с одним портретом и с одной трехколесной колясочкой против большой химии!

— Ты не можешь ее забыть? — спросила Эйлурия дрожащим голосом.

— А Марзук лютует! — воскликнул Ефим и, взволнованный, вскочил со стула. — Пока мы тут раздвояемся!

— Ты меня не любишь, — горестно и твердо заключила Эйлурия.

Ефим сердито проговорил:

— Завтра он нас всех посадит в колбу. И подсыплет туда и феррюма и купрюма, — он показал рукой на таблицу. — Всего Менделеева!

В дверях появился Ангидрид, на лице его был написан ужас.

— Он не дойдет до этого! А? — спросил он растерянно.

— Чем мы эту химию побьем? — спросил Тишкин. — Против ее надо что-нибудь из земли.

И вдруг Тишкин схватил Ангидрида за руку.

— Под ногтями-то? — сказал он изумленно. — Как у землемера!

— Это когда я коляску вырывал, — пояснил Ангидрид смущенно.

— Где? — закричал Тишкин.

— Там, в погребке, такая влажная, черная, рыхлая…

— Тащи! — закричал Тишкин.

Ангидрид бросился в соседнюю комнату. Тишкин опрометью за ним, ударился плечом о косяк.

Через секунду, держа в кулаке что-то черное, он вернулся обратно и завопил радостно, точно матрос на мачте Колумбова корабля, впервые увидевший Америку:

— Земля-а!

Все кинулись к нему. Из соседней комнаты легким шагом подбежали сестры-полуневидимки. Громыхая, как разбитое ведро, в дверях возник робот Вася.

Как заправский агроном, Тишкин растер землю между пальцами, понюхал, дал всем понюхать, сорвал кепку, высыпал в нее землю и радостно выдохнул:

— Земля… Землица…

Он свалился на стул… и вдруг начал остервенело стаскивать с себя сапог.

Перевернул сапог над столом. Из него высыпались струйки зерна.

— Прихватил на память, когда в корабль садился, — соврал Тишкин. — Сортовая пшеничка. Считайте.

— Двадцать пять всего, — сказала Эйлурия.

Тишкин снял второй сапог. Из него вывалилось лишь несколько примятых лепестков травы.

— А это луг будет, — сказал Тишкин.

Босой Тишкин и рюмяне стояли как завороженные над рассыпанным зерном. Двадцать пять пузатых зерен отливали золотом и воском. Рядом чернела влажная земля.

От волнения Тишкин почесал одной ногой другую и сказал, указывая на стол:

— Зачнем сельское хозяйство по всей форме. Все вступаем в колхоз «Светлый Рюм». Министром предлагаю товарища Ангидрида, а председателем «Светлого Рюма» товарищ Эйлурию. Главная задача — сохранить зерновой запас, пока не найдем посевные площадя.

Ефим взял зерно в горсть и стал раздавать его всем, говоря:

— Товарищу министру четыре, пересчитай. Сестрам по три. Товарищ Эйлурии пять. Остальные мне. Каждый хранит при себе, где ему виднее. Беречь пуще глаза. В случае чего живьем не даваться.

Неожиданно в дверях раздался слабый голос:

— А как с животным миром?

Все обернулись. В дверях стоял бледный Лур, стянутый обручами.

— С животным миром зарез, — сказал Ефим и, подойдя к президенту Мозгоцентра, стал снимать с него обручи. — Хотя бы какого поросенка на развод.

Из заднего кармана штанов Ефим достал хвост воблы и, протягивая его Луру, сказал сокрушенно:

— Вот и вся живность.

Лур почтительно подержал хвост на ладони и сказал с восхищением:

— Большая редкость!

И вдруг он впился в хвост глазами, отделил от него комочек и спросил:

— Икра?

Затем он поднял комочек на кончиках тонких пальцев:

— Вы знаете, что все млекопитающие произошли от рыб?