— Всегда получаю своё, — удовлетворённо, он вложил артефакт обратно в часы, постоял, покачиваясь рядом. — А теперь… — внезапно вытянувшись вверх, почти цепляя лампы на потолке, существо разом охватило взглядом тёмные углы и стойку бара. — Пора на охоту.

Одновременно со стремительным рывком охотника к стойке, Ярослав выскочил наверх, занял устойчивую позицию на столешнице, широко расставив ноги. Рука с браслетом взлетела вверх. Он быстро провёл ею над головой, создавая полупрозрачную завесу из голубоватых искр.

— Одарённым не вылезать! — Яр жёстко рявкнул на Алексея, попытавшегося сменить неудобную позицию.

Сашка дёрнул снизу за край куртки. Его лицо приняло оттенок не менее белый, чем кожа твари, зависшей над командой.

— Сиди уж! По нашу душу охотник.

Мир постепенно открывался перед послушником: медленно и неохотно. Понимание возвращалось.

— Серафим, — ласковый девичий голосок прозвучал рядом, тёплые руки коснулись лица. — Совсем плох.

Его подняли, незрячего и шатающегося повели куда-то. Долго лежал Серафим. Подносили воду. Много людей собралось вокруг. Он чувствовал их всех: они пришли к нему с добром и заботой.

— Дяденька, ты живой? — голос Дана сорвался, — вот-вот мальчишка заплачет.

За рукав дёрнул несколько раз, пока не успокоился, увидев улыбку отшельника.

— Живой, — прохрипел Серафим.

Другой, низкий мужской тон повинился:

— Опоздали мы. Собрались с мастеровыми да горожанами выйти против головы и дружины. Устали терпеть его поборы и указания. И не все тебя бранным словом поминали. Обитель защитить хотели. Туда пошли, сюда… — мужчина задохнулся, замолчал, не понимая, как осмыслить. — А и нет никого. И в городище нет. Пропали, точно и не было.

— Искать станут, — Серафим догадался, что говорит с плотником, отцом Дана. — Не нужно было себя под беду подставлять.

— Не станут, — отозвался человек. — Никто о них не помнит. Вроде был голова, а вроде и нет, а дружина к князю ушла в большое войско. То все знают.

— По правде, — третий, молодой и высокий голос, добавил. — Мы и сами уж не помним, как его звали.

— Может Серафим? — робко предположили среди людей.

— Точно! Да! — загудело роем.

— Вспоминается мне, — солидно протянул неизвестный старик. — Вспоминается, что и правда, Серафимом звали нашего голову.

Лёгкая рука Аксиньи гладила по волосам, а больше Серафиму и не надо было ничего, но слова мастеровых взволновали. Он-то помнил правду.

— Ошибаетесь вы. Простой послушник я.

Он тяжело сел на лежанке, темнота перед глазами таяла, обращаясь в туман, из которого проявлялись образы. Простые, встревоженные лица людей излучали тепло и сочувствие.

— Как же ошибаемся⁈ — удивились наперебой. — Ты нас, добрый человек, не бросай. Нам без головы в городище никак нельзя. А тебе мы доверяем. Не обманешь, рассудишь, по совести.

Загалдел народ, напирать начал. Тут и Аксинья поднялась, закрыла собой Серафима.

— Он подумает, позже решит. Отдохнуть ему нужно, — аккуратно, но напористо выпроводила гостей.

Свои скитники разошлись порядок наводить. Хоть повернулось вспять время, да всё равно где-то огнём прихватило сруб, где-то пристройки покорёжило, разметало скромный скарб.

— Рядышком сядь, — Серафим опирался о край лежанки руками, трудно ему пока было.

Недолго они молчали. Аксинья глаза опустила, в щербатый пол глядела.

— Зачем на пику кинулась? — строго спросил скитник.

— Надо было, — она ниже опустила голову, но немедленно выпрямилась, в глаза посмотрела. — Помочь тебе. Иначе не получилось бы.

— Он велел?

— Да. И сама знала. Всё вышло, как обещал.

— Дальше-то что? — растерялся разом Серафим. — Пустой я, Аксиньюшка.

Она потянулась, взяла его за руку, крепко сжала. Спокойнее стало. Не совсем пуст был послушник. Огня и стержня не ощущал в груди, но тёплое солнышко согревало душу. Особенно, если рядом Аксинья.

— Вернётся сила, — она уверенно говорила, словно точно знала, что, да как случится. — Много у нас дел.

— Странник так же сказал.

— Значит тому и быть. Помоги людям, Серафим.

— Смогу ли?

— Ты время против естественного круга повернул. С остальным управишься.

Она отвернулась. Высвободила ладонь, поднялась, собираясь уходить. Не отпустил Серафим, поймал, удержал, обхватив стан. Как сидел, заглянул в глаза.

— Со мной останешься? Не монах я, Аксинья. Не принимал пострига. В миру станем жить, как честные люди.

— Ведьму замуж берёшь, — не улыбнулась даже, но взгляд жизнью зажегся, светом, что так был мил Серафиму. — Не боишься? А люди, что скажут?

— Не пугливый я, — легко рассмеялся бывший послушник. — И умом своим привык жить. Люба ты мне, Аксиньюшка. Знаю, до края света со мной пройдёшь, не упрекнёшь, не предашь. И я тебя не предам. Вместе да с братьями поможем людям.

Несколько дней Серафим набирался сил, много говорил с местными жителями и с братьями по обители. Не все, несущие дар, сразу приняли решение вернуться к людям. Многие помнили о бедах и гонениях. Серафим не торопил их, предложил остаться на старом месте, но сам собирался в городище. Исполнено было его служение.

Постепенно возвращалась и прежняя сила. Как Аксинья обещала, так и случилось. Сталь окрепла, помогая принять новую долю. Не ждал, не звал он такого будущего, но горожане и мастеровые из поселения признали Серафима своим головой. А прежнего будто и не было. Удивлялся бывший послушник, как смог время изменить, вернуть дорогих сердцу людей, как стёрлись из памяти людской те, кто желал зла.

Посоветовавшись с Аксиньей, он осторожно свернул свитки, бичевой перевязал и отнёс в Троицкий монастырь. Строгий игумен Илия склонил голову перед Серафимом.

— Благодарю за работу. Господь даст, хорошее получится из новых ростков. Во всём можешь положиться на меня.

Свитки игумен спрятал в тайном месте, в монастыре, а молодой городской голова почувствовал себя свободнее, словно тяжкий груз с плеч упал. Вместе с юной женой они прошли по городищу и поселениям, оглядели всё, народ о бедах расспросили. Долго говорил Серафим с людьми, видя, как оживают их тусклые глаза, как светлеют лица. Всегда были рады здесь несущим дар.

Немалая казна осталась после сгинувшего прежнего хозяина, да и недовольных много. Трудились бывший скитник с женой и братьями из обители. Мастеровые и горожане от работы не бегали и уважали голову, который, казалось, очень давно заботится о жителях. Опасался Серафим, что не признают его люди местного князя, но и они не вспомнили о прошлом, как будто так и надо.

Допоздна горели огни в доме Серафима и Аксиньи. Вдвоём они вышли на резное крыльцо, посмотреть на засыпающий городок. Тёплый свет вокруг стального стержня ярко горел в душах.

— Прав был странник, — вздохнул Серафим полной грудью, приобнял любимую жену. — Много у нас ещё дел.

— Мы справимся, — прильнула щекой к его плечу Аксинья, но неожиданно руками всплеснула. — Придумала!

— Чего ещё⁈ — рассмеялся Серафим затеям милой, привык уже к неугомонной натуре.

— Чтобы главные ворота сами запирались, — она в дом побежала, за чистые листы схватилась. — А ещё для мужиков из дружины люльку на башню быстро подниматься. Там такая ручка будет…

Аксинья без конца говорила, объясняя, загораясь от новых идей, рисовала на свитках, а Серафим улыбался, всем сердцем радуясь, как же правильно у них всё сложилось, сплелось нитями-путями. Даст Господь, и дальше так будет. А коль придётся, то вновь отправятся в дорогу туда, где нужен свет дара, отданного им странником.

Алексей, Сашка и Яр не видели, что происходит. Звонкие, вибрирующие удары подсказывали, что существо пытается пробить защиту. Браслет на руке Яра пищал, а сам военный тараторил:

— Срочно! Дело тридцать четыре дробь пятьдесят восемь. Особый отдел. Охотник класса «А». У меня двое одарённых! Заряд тридцать процентов!