— Ты сам себя проклял. Сам себя и спасёшь. Найдёшь, что потерял. Всё, что надо уже в тебе есть. Не останавливайся. Мир понимает, что ты хочешь сказать. Всегда есть ожидающие именно тебя. Тот, кто помогал, всегда рядом. Я чувствую его взгляд, я знаю, что он ведёт и меня. Верь и иди.

Посмотрел мужчина в глаза Серафима и увидел своё прощение. Он освободился, осознав путь, успокоился. Немного потеплело в груди.

— Оставайся, — предложил молодой послушник. — Найди себе место в общине, вспомни о даре. Есть внизу место для молитвы, да стены там пусты.

— Отшельник ты, а чужих привечаешь к себе, — удивился гость.

— Отшельник я до первого страждущего. Таким, как мы легче вместе.

Человек остался. Постепенно появлялись в уединённом месте новые пристройки, разрастался двор. Первый выпавший снег покрыл крыши. Для каждого нашёлся угол и лежанка, а дел всегда было много.

Ищущие слова Серафима продолжали приходить. Немного реже с наступлением холодов, но самые упорные. Тот беседовал, давал совет, оставлял жить или отпускал с миром. Немало историй пришлось услышать послушнику. Вся горечь чужая прошла через его сердце.

Изредка видел он в лесу дружину городского головы. Проезжали мимо, бряцая оружием, смотрели искоса, предупреждающе, недовольно сводили брови, наблюдая за появлением новой общины. Обо всём они докладывали хозяину, а Серафим помнил о тёмном огне, горящем у того в душе. Не принёс бы беды он им.

Пришлый бродяга Андрий, что нашёл свой путь, остался рядом. Нашлось для него дело. По-своему воплощал он дар для мира. Очень скоро все стены молельни были украшены росписью. С белёных стен подземного храма смотрел на людей оживший лик странника. Под его взглядом не утихал огонь дара.

Глядя на знакомый образ, выписанный мастерски и с душой, подумалось Серафиму, что следует расширить подземные кельи. Как бы ни пришлось им скрываться от напастей. Если увидит чужой фрески, не поймёт, пойдут кривотолки о ските.

От найденных чудом подземных сводов, укреплённый ход шёл дальше. До времени Серафим не трогал его. Теперь подошли сроки. Начали собирать запасы еды для долгого хранения.

— Чего ты опасаешься? — спрашивал Андрий, не понимая действий отшельника.

— Людской злобы и глупости, — отвечал Серафим и с большим рвением продолжал подготовку к неведомой беде.

Чувствовал Серафим скорое исполнение главного служения. Он много писал, оставляя слова в свитках. Не спал ночами, сжигаемый горячим словом. Полностью описал он всё, что привело его в скит, записал речи странника. Немало было и странного, что оставалось недоступно для понимания.

«…и вот достигло сердце моё утешения в обители. Долго шёл путь мой сюда, долго билось сердце о мир, разрываясь и плача, но теперь нашёл я, что искал и сопровождающий говорит голосом сердца. В словах его горит пламя неугасимое, перо торопится, не поспевая за голосом…»

Слова соскакивали с кончиков пальцев Серафима.

'Гори слово, гори ясно,

Коло-около поверни.

Моя воля, утро прясно,

Сердцу дорого, сбереги.

Что ушло вперёд, завяжи узлом.

Поверни назад словом огненным,

Отдаю-дарю, обернусь кругом,

Злом несломленный.

Плету ниточки, узелки туги,

Пути тонкие, неизбывные.

Пусть идут они от моей руки,

Возвращаются сердцу милые…'.

Зрело в Серафиме горячее слово, набиралось сил. Пришла зима с малым снегом. Лес почернел стволами деревьев и проталинами земли. Каждый день, уводимый сердцем, отшельник выходил под серое небо. Смотрел на тропки, ведущие к скиту. Точно ждал кого-то.

Вот как появится в его обители некто особенный, так и придёт время для служения. Не мог и догадаться он, кем будет новый гость. Разные люди нашли пристанище подле Серафима. Каждый нёс дар миру. И жили они, как братья рядом, поддерживая друг друга, крепли духом. Исцелённые уходили, чтобы помогать в иных землях. И всё не доставало Серафиму чего-то, чтобы полностью свершился путь. Он понимал и наставлял братьев, спасал погибающих, а сам оставался лишь половинкой от целого. Так и жизнь его сейчас была только половиной от главной цели.

Так проходила зима. Дороги и тропы занесло снегом, отрезав общину от остального мира. Перестали приходить паломники, но и соглядатаи от городского головы исчезли на время. Спокойно прошло холодное время. Подумалось даже Серафиму, что напрасно он озаботился припасами для хранения в подземелье, где стены упорно расписывал мастер Андрий при свете живого огня.

Но весна внесла сумятицу в размеренный уклад жизни скита. Солнце уже начало пригревать, снег таял, растворяясь в ручьях. Новые надежды дали ростки в сердце Серафима.

Алексей самостоятельно подвёл итог.

— Все ищут Сакральный Дар, а вы должны его… архивировать. Спрятать? Я верно понял?

— Икона — ценность, которую лучше не показывать, — Яр скромно цедил слова, будто боялся зайти дальше положенного минимума информации.

— Она на всех… так действует?

— Плюс-минус. Зависит от человека. Каждый испытывает индивидуальный набор состояний, — излишне академичный ответ военного прозвучал забавно.

Алексей улыбнулся. Вся злость на странных знакомых улетучилась после переживания «индивидуального набора состояний».

— Как оно работает? Кто изображён на ней…или в ней, — он помотал головой, не зная, как сформулировать вопрос. — Программа?

Историк весьма отдалённо имел представления о технологиях, но успел поразиться возможностями браслета на руке Ярослава. Почему бы и артефакту не быть подобной вещицей. Откуда и почему? Алексей каждый раз мысленно спотыкался об эту границу. Его словно припечатывало к прозрачной стене, за которой всё видно, но понять или прикоснуться нереально.

— Много вопросов, — рассмеялся Сашка, как будто рассеянно слушавший беседу, а сам ловил каждую фразу.

— Устроит ответ, что магия? — Вопрос и у Яра вызвал улыбку. — Артефакт с особой силой. Можно верить или не верить, но оно работает. Тот, кого ты видел и отправил нас за иконой.

— Допустим. — Сложив руки на груди, Алексей упрямо сжал губы, многое не сходилось, если следовать такой логике, да, и не каждый день тебе говорят о магии. — Только как изображение вашего…начальника оказалось на древней работе?

— Понимаю, — совсем не растерявшись, Ярослав провёл ладонью по коротким русым волосам, давая понять, что сомнения собеседника обоснованы. — Дело в том, что мы, как бы, из будущего.

— Ага, и так просто говорите об этом, — усмехнулся историк. — Нисколько не таились, показывая разные технические фокусы.

— У нас есть специальная штучка, — жизнерадостно улыбаясь, Сашка облокотился о стол. — Раз, и ты всё забудешь.

— И часто вы такие «штучки» применяете к живым людям? — У Алексея неприятно похолодела спина.

Совсем не хотелось историку однажды проснуться и полностью забыть целый кусок жизни. Он ярко представил чёрную дыру на месте воспоминаний и снова содрогнулся.

— Случается, — хором ответили неожиданные компаньоны.

Ярослав внимательно оглядел историка, придавая вес словам:

— Пойми, икона имеет не только историческую ценность. Нельзя, чтобы кто-то заинтересовался, начал выяснять, задавая те же вопросы. Кто изображён? Кто автор? Где и когда выполнена работа?

— Разве не мой предок написал её? Лука Богомаз.

— Нет, — коротко ответил Яр. — Другой человек. Один из твоих предков был иконописцем. Он обладал талантом. Занимался росписью в монастыре. Так случилось, что ему предоставили шанс спасти Сакральный Дар или уничтожить. Эта вещь была нужна для определённых событий, но не теперь. Любой историк уцепится за артефакт. Вот ты… Заинтересовался?

— Конечно! Трудно пропустить то, что все ищут. Подумать только, она столько времени была у меня в руках. — Осознание, что он упустил, внезапно полностью захватило Алексея. — Зачем же вы допустили, чтобы икона появилась?