Тим согласился!

Еле дождалась воскресенья, чтобы его выходной совпал со свободными часами в студии. Каждый пункт нашей сегодняшней программы вызывает у меня трепет. Съёмку мы разделим на две части. Первая — стандартные модельные позы мне на зачёт, а вторая — моя сумасшедшая идея, которую он поддержал.

Конечно, Тим знает, что такое блэкворк. Эта разновидность полинезийских татуировок сейчас очень популярна. Вся суть в заполнении больших площадей тела чёрным цветом, тогда рисунок складывается из оставшихся незакрашенными чистых участков кожи. Поэтому, когда я сказала, что мою модель нужно будет преобразить в стиле блэкворк, Тим помолчал, а потом рассмеялся и ответил, что купаться в чёрной краске он будет только за серьёзный гонорар. Или за свидание. Это и есть третий пункт программы.

Кажется, мы оба чувствуем, что телефонных разговоров перестало хватать, но я всё равно стараюсь не выпаливать сразу своё мысленное “дададада”. Скромно соглашаюсь попить кофе, несмотря на то, что никому в краске купаться не придётся, мне нужно будет нарисовать на нём лишь несколько контуров.

В назначенное время Тим ждёт у подъезда, эффектно опираясь на капот. Классические голубые джинсы, белая футболка — всё как я просила. Ещё в лифте даю себе установку не бежать, не порхать, не торопиться, но даже тяжёлые сумки с реквизитом и оборудованием не особенно сдерживают. Лечу.

Забирает пакеты и кофр с камерой. Сейчас точно спросит: “У тебя там кирпичи?” Все удивляются.

— У тебя там кирпичи? — ставит сумки на заднее сиденье и открывает мне дверь на переднее. Подаёт руку, с улыбкой оглядываю мою голову:

— Привет, красивый Сим-Сим, — здоровается бархатным низким голосом.

Тоже улыбаюсь, поправляя рабочую косынку. У меня их — как шапочек у хирурга, надеваю, когда кудряшки отрастают настолько, что начинают мешать. Сегодня она чёрно-белая с простым геометрическим рисунком — решила поддержать стиль его будущих “татуировок”.

— Привет. Сегодня будем бандой!

Студия залита солнечным светом. Крашеные кирпичные стены, огромные окна, широченные подоконники, потолки 6 метров — раньше это была обувная фабрика, а сейчас здесь фотошкола, студии, галерея, небольшое кафе и арт-пространство во дворе, с разноцветными гирляндами, столиками и небольшой сценой для музыкантов. Всё это в центре города.

Солнечные лучи режут крупные облака световыми мечами и под острым углом падают на дощатый пол, подсвечивая пылинки в воздухе. Представляю, как в них будет смотреться карамельный загар моей модели и начинаю спешить, пока солнце не ушло.

Расчехляю технику и без лишних реверансов бросаю Тиму:

— Разувайся. И носки тоже… — бегаю с барным стулом, соображая, куда посадить модель в этих волшебных лучах, и слышу сзади низкое и совсем не ласковое:

— А ещё что снять? — Тим так и стоит посреди студии с остальными пакетами в руках.

Оу. Кто-то не любит, когда им командуют? Я же совсем выключила неопытную девочку, которая с открытым ртом впитывает все знания на работе, и вечернюю телефонную Сим-Сим, страшно смущающуюся, когда в голосе собеседника появляется бархат.

На арене Сима с фотоаппаратом — жадное созданье с абсолютным нулём эмпатии, которому нужно поставить и уложить, согнуть и выпрямить кого и что угодно, хоть на пол, хоть в снег, лишь бы потом счастливо смотреть на распечатанный результат. Да, люблю печатать фото.

Нервно хихикаю и прикрываю глаза ладонью.

— Прости, я могу увлечься и вести себя неадекватно. Выгружайся там, — показываю на угол, где столпились штативы с софт-боксами.

— Увлечься — это хорошо, — насвистывая идёт в указанном направлении. Там же у напольной вешалки разувается.

Втыкаю в стереосистему флешку с In Extremo — любимый фолк-метал Тима. Хочется немного агрессии в воздухе, чтобы вытащить из моей модели в кадр силу с грубой брутальностью. Я показала Тиму свои наброски, он примерно представляет, что делать, но атмосфера должна помогать.

Вообще, в фигуре, позах, жестах, взглядах Тима сосредоточено много энергии, как будто под кожей дремлет опасная сила, дающая право и власть. Именно это ощущение мешает обманываться его обычной расслабленностью. А еще глубже, под твердыми мышцами и сухожилиями, как под бронёй, живет нежность. Я её точно слышала, когда мы оба уставшие заболтались до трёх ночи и заснули с невыключенными телефонами.

Под баллады немецких парней быстро снимаем классические позы. Обычно у моделей движения заучены до автоматизма, а Тиму я подсказываю:

— Руку к подбородку, за голову, обопрись на стену, сейчас серьёзный, полуулыбка, порычи.

Спортивные и экспрессивные позы тоже идут на ура. Он снова с лёгкостью снимает футболку, играя мышцами. Солнце подсвечивает мягкий рельеф его кожи, волосы, разливается золотом в карих глазах. Будут отличные фото, думаю, зачёт я сдам с лёгкостью.

А потом мы начинаем дурачиться. Я беру пульт от фотоаппарата и дистанционно снимаю, как мы оба принимаем одинаковые няшные позы из аниме и хохочем. Слышу сбоку низкий голос с улыбкой:

— Покажешь это кому-нибудь — убью.

— О, не волнуйся, это для моей личной коллекции, — легко парую я.

— Есть личная коллекция? — оживляется Тим, а потом его озаряет догадка с тем самым портретом, — А хотя постой…

Меня, как в первый раз, заливает смущением.

— Ничего не было, забудь-забудь! — умоляюще постанываю.

Но он задумчиво смотрит. Остатки веселья ещё искрятся в глазах, но их сменяет другая эмоция — интерес. Паникую. Сейчас мы весь рабочий настрой собьём, а снимать самое интересное.

Усаживаю Тима на барный стул, достаю банки с аквгримом, спонжи, трафареты и хирургический скотч. Ему как раз звонят с работы, и он отключается от реальности, погружаясь в объяснения.

Увлечённо расклеиваю по нему трафареты для чёрных контуров будущего рисунка. Профессиональным взглядом ещё раз отмечаю красивое тело, твёрдые грудные мышцы, мерно вздымающиеся от дыхания, ровную кожу почти без родинок и пигментных пятен, перекаты рельефа на плечах, когда он автоматически пытается мне помочь разгладить скотч и получает по рукам. А не надо мешать работать.

Начинаю заполнять контуры краской. Спонжи в этот раз не очень, грим разбрызгивается, ложится неровно. Пробую наносить руками. Дело идёт быстрее, но в какой-то момент будто открывается шлюз и меня топит в ощущениях живой, горячей гладкости, по которой скользят пальцы, той опасной энергии, что бужу в этот самый момент. Вдруг чувствую запах его карамельной кожи под парфюмом и сам парфюм… Цитрус, смола, бергамот, шалфей. Я трогаю Тима и мне очень нравится.

Глубокий выдох. Сима, вернись на землю. Поднимаю взгляд и, не успев вдохнуть, снова тону, но уже в глубине карих глаз, едва прикрытых пушистыми тёмными ресницами. И мне страшно, что я так и останусь в них, не смогу вырваться, просто не захочу, а он сам не отпустит.

Когда Тим перестал говорить по телефону? Когда умолкла музыка? Когда весь мир затих настолько, что я слышу частые удары его сердца? Или это моё так бьётся?

Силой отрываю взгляд, прочищаю горло, пытаюсь минимально прийти в себя. Его пальцы подрагивают, грудь вздымается, и под аккомпанемент нашего прерывистого дыхания я заканчиваю рисунок, больше не поднимая на него глаз. Мои щёки пунцовые, потому что, проходясь по нижним краям контуров, я отчётливо вижу реакцию здорового мужчины на прикосновения женщины.

Модель готова, можно снимать. Нужно выставить кадр, подсказать позу… Встречаемся глазами, и я получаю именно то, что хотела: взгляд Тима с моего портрета, который грязно, пошло, развратно хочет меня.

Голос окончательно сел и вместо всех инструкций просто шепчу ему:

— Смотри на меня в камеру также, пожалуйста…

Наше время

Меня будят горячие губы. Мягкие, неспешные движения по шее, ключицам, груди. Скольжение по плечу до сгиба локтя… поцелуй. Тёплое дыхание на запястье и поцелуи на каждой фаланге пальцев. Наши кисти крепко сплелись, чтобы не расставаться, даже если тела жаждут их прикосновений. Пусть справляются губы. И глаза. Ими тоже можно ласкать.