— Да, — осторожно киваю. Все базы стипендий и грантов лежат в общем доступе, и если задаться целью, то эту информацию найти нетрудно.

— Один из них в Португалию?

Снова киваю.

— То есть вы хотите покинуть страну?

— Смысл не в этом, но такой возможности не исключаю.

— Что ж, — говорит, будто что-то решая, — Португалию я предложить не смогу, но если вы захотите рассмотреть Берлин, то я обеспечу вам грант Берлинского университета искусств. На факультет дизайна, они готовят большой социальный проект. Вы же знаете немецкий? — не вопрос, а утверждение. У меня на страничке висит микроинтервью с какого-то международного конкурса, где я весьма посредственно вещаю на языке Гёте и Шиллера.

— Это предложение от “Лиры”?

— Нет, лично от меня, — прищурившись смотрит поверх чашки.

— А вам зачем это нужно?

Переводит взгляд во двор и говорит:

— Можете считать это моим извинением за дочь… — поворачивается, — а можете воспринимать как возможность, поворот судьбы, который изменит вашу жизнь.

Поворот судьбы… Когда на девичнике количество пустых бутылок стало равно числу присутствующих девчонок, мы с Ладой уползли на “чердак”, забрав с собой лестницу. И там, под Twenty One Pilots и звуки изнасилования ханга состоялся мой первый разговор об измене мужа. Даже скорее обо мне. О Тиме Лада не сказала ни слова.

— А ты не думала, что это у вас не финал? — под конец спрашивает Лада.

Переворачиваюсь на живот и утыкаюсь лицом в подушку. Неопределённо мычу, потому что думала. И мне всё ещё страшно узнать ответ на этот вопрос. Потому игнорирую предложения мужа о встрече. Даже если он хочет всё объяснить. Дальше что? Любой наш контакт потребует принятия решений, а у меня с этим пока туго. Кладу вторую подушку на голову.

Лада не стала допытываться, она любит задавать вопросы, ответы на которые больше нужны тебе самой, нежели ей. Вместо этого она рассматривает карту Европы, которую я прикрепила на стенку поближе к изголовью ложа. Перед сном рассматриваю её в свете ночника и прислушиваюсь к тому, что мне говорят страны. Германия, кстати, тоже в числе тех, что были бы рады моему обществу, вместе с Данией и Португалией.

— Ну послушай, — легонько пихает в бок, — ты сейчас можешь не оглядываться ни на кого, делать то, что раньше не делала. Готовить только то, что ты любишь, полететь, куда хочешь…

— Лад, — выныриваю из подушечного укрытия, — в кулинарии процветает дискриминация одиночек. До чёрта блюд, где в рецепте три яйца. Пополам не делятся, а на одного — слишком большая порция.

— Скажешь тоже, проблема! Зови меня, — Лада любит мои гастрономические извращения, деликатно называя их экспериментами. — А как насчёт полететь? Боречка отпустит тебя снова в один отпуск?

Боречка отпустит. Уже отпустил. После нашего “свидания” с Тимом в башне, я поехала прямиком к Борису Марковичу и попыталась объяснить, почему я не стану работать с “Лирой”, и почему мне нужен ещё один отпуск. Подольше. Без сохранения. Возможно, в один конец.

О последнем он даже думать не разрешил, но дал мне полгода. Тогда-то я и раскидала заявки на грантов, один из которых в Португалии. Результаты по самому близкому из них будут только в июне, это почти два месяца ждать. Надо как-то продержаться. И вот теперь… Берлин.

Сизов одним глотком допивает эспрессо.

— Подумайте Сима. Как бы сейчас ни казалось обратным, у вас впереди прекрасная жизнь. Воспользуйтесь этой возможностью, — кладёт свою визитку ровно посередине стола, потом чуть сдвигает пальцами в мою сторону и, не прощаясь, покидает террасу.

Наношу блеск на губы и оглядываю себя в зеркало. Летящее длинное платье с нежным акварельным принтом, косуха, на одной ноге ботинок, на другой — туфля. Кричу за спину:

— Л-а-а-ад, ботинки или туфли?

— Пофиг! — выходит с пустым бокалом из комнаты, обнимает меня за талию и тянет к двери. — Опаздываем.

Неуклюже переобуваюсь, допиваю свой бокал и выскальзываю за ней.

Час назад я валялась на диване и малодушно читала о немецком проекте, участие в котором мне предлагал Сизов. Разумеется, я не намерена ничего от него принимать, но хотя бы посмотреть от чего отказываюсь.

Берлинский университет искусств, УДК, совершенно иная лига. И при других обстоятельствах это действительно была бы возможность перейти на следующий уровень. Но… Вздыхаю и откладываю ноут. Не так и уж и нужен мне этот трёхсотлетний университет, выпускающий в мир дизайнеров, художников, музыкантов, актёров и ещё, бог знает кого. Там всё время сумасшедший движ — какие-то выставки, концерты, чтения, спектакли в своём театре. Раньше мы залипали на выпускные постановки студентов УДК. Они очень вдохновляли.

А главное, пока об этом читала, я будто забыла, что происходит у меня в душе, в голове, в жизни. Словно это не я, а другой человек. С крыльями и планами. Жаль, не судьба.

Звук домофона. В мониторе маячит бутылка чего-то с пузырьками. Лада. Улыбаюсь. Меня настолько смутил Сизов, что я, как никогда, рада компании. Отпираю дверь и иду инспектировать холодильник на предмет компании пузырькам. Достаю дуэт малины с голубикой в контейнере. Больше ничего подходящего нет. И неподходящего, кстати, тоже — почти не ем дома.

Беру бокалы, поворачиваюсь к Ладе и понимаю, что одета она не для спокойного вечера с вином и сериалом.

— Собирайся, — подтверждает мою догадку, — пойдём в люди.

— В какие люди? — тяну вниз края домашней футболки.

— Да в любые уже, — оглядывает квартиру, — тебе тут не надоело?

Отрицательно машу головой, а сама с удивлением замечаю, что надоело. Идея пойти развеяться, как минимум, не пугает. А два бокала игристого так и вовсе сделали её привлекательной. Кажется, выздоравливаю.

Мы действительно опоздали. Концерт грузинской группы с трудновыговариваемым даже на трезвую голову названием был уже в самом разгаре. Весь народ столпился у сцены, но Лада ведёт меня в обратную сторону. Здесь свободно, несколько пар танцуют, кто-то просто общается. Из динамиков льётся мягкий фолк-рок, приятный вокал обволакивает. Слов не разобрать, но и без них он касается чего-то очень тонкого внутри, делая тебя немножко счастливым.

Площадка обустроена на крыше торгового центра и если подойти к ограждениям, можно представить себе, что летишь. Прикрываю глаза и впервые за долгое время чувствую лёгкость. Губы трогает улыбка. Здесь, в этот самый момент моя жизнь продолжается.

Когда Лада отошла поздороваться со знакомыми, ко мне привязался парень, который поведал о том, что сложное название группы в переводе означает “пассажиры”, пытался угостить коктейлем, узнать биографические данные и пригласить на танец. А я слушала его и думала, что рано или поздно мне придётся знакомиться с мужчинами. Другими. После семи лет брака эта мысль кажется дикой. Чёрт, прости парень, точно не сегодня.

Отклоняю все предложения разом, но парень слишком настойчив. Оглядываюсь в поисках Лады — не вижу. Разворачиваюсь, чтобы пойти поискать, и проваливаюсь в темноту карих глаз, в запах солнца, в глубокий низкий голос…

— А со мной потанцуешь, Сим-Сим?

Нервно перебираю мелкие пуговички на платье. Лёгкость, которая пела во мне ещё минуту назад, испаряется. Тело ватное, ноги тяжёлые, пульс частит.

— Смелее, — голос становится ниже и тише. Тёплая ладонь обнимает мою, чтобы осторожно и мягко притянуть к мужскому телу. Парень что-то возражает, но чем дольше я смотрю в глаза мужу, тем дальше становятся все посторонние звуки, пока не исчезают совсем. В мире только мы, яркие звёзды, крыша и волшебная музыка.

Я научилась засыпать одна, готовить для себя и не ждать в течение для сообщений с планами на вечер. Но абсолютно не знаю, что делать, как вести себя с чужим человеком, которого вопреки здравому смыслу чувствую близким. Не подготовилась, поэтому просто танцую.

Хотя кому я вру, непросто.

Во мне, как и в любом взрослом человеке, сто тысяч миллиардов клеток и каждая из них в тихой эйфории. Потому что я скучала. По прикосновениям, по дыханию у виска, по ощущению в его руках, когда он ведёт так естественно, что продолжаешь его движения не задумываясь. Невыносимо скучала. Это чувство ошеломляет. Хочется длить и длить его, пока не иссякнет, не истончится само… вместе с танцем.