Потом появился Тим… Что бывает, когда за спину ангелу становится бог? Можно больше не бояться взлететь слишком высоко или упасть и разбиться, из ограничений — только смелость и воображение. А свободу заменило знание, что в любой момент, что бы ни случилось, тебя подхватят крепкие руки.

Отлеталась. Чувствую фантомную боль в районе лопаток… Может, ещё отрастут?

Телефон вибрирует входящим сообщением от менеджера нашей фотостудии: “Сима, сразу, как выйдешь, к тебе на фото записалась Алёна Сизова. Говорит, вы знакомы, и ты её возьмёшь вне графика. Возьмёшь? Привет Байкалу!” Не раздумывая ни секунды, отвечаю: “Возьму”.

В студию приезжаю на час раньше срока. До конца отпуска остаётся ещё три дня, но я поставила съёмку на сегодня, чтобы оставалось время прийти в себя, если вдруг опять поломаюсь. Разумная Сима где-то внутри укоризненно смотрит и задаётся вопросом, зачем мы вообще согласились. Она взяла с меня обещание прекратить ад в тот же момент, как пойму, что не вывожу.

Обещали ясный день, но всё равно зажигаю несколько софитов, намечая, куда посажу Алёну, чтобы правильно лёг свет. Это сродни медитации — автоматические движения, которые не мешают течению мыслей, успокаивают и расслабляют.

Я готова к тому, что будет обычная съёмка, если её, конечно, можно назвать обычной. Мы не обсуждали образы, не обменивались примерами фото, не выбирали место и стиль. И главное, не сделали то, с чего вообще начинается любая подготовка — Алёна не озвучила запрос, что она ждёт от этой фотосессии. Мы даже не общались напрямую, только согласовали дату и время через менеджера.

Быть может, если бы Тим дал вменяемые объяснения происходящему, я не согласилась бы на это испытание, но чтобы двигаться дальше, мне нужны ответы. Я хочу понять мужа, понять себя, понять, как с нами случилась Алёна — это мой запрос на фотосессию. Даже если мы не поговорим, я много увижу в ней самой. Тело врёт намного меньше, чем язык.

А вот запрос Алёны мне только предстоит узнать, но и так понятно, что это не будет обычное “хочу почувствовать себя красивой” или звездой — оно в ней есть. Наверное, что-то нужно от меня? Но что? Всё, что можно было, она уже забрала.

Алёна появляется в дверях студии минута в минуту. Жестом показываю на напольную вешалку, где можно оставить пальто, и продолжаю регулировать высоту штатива. Сердце, которое до этого примерно себя вело, срывается вскачь. Кажется, что его удары разносятся по студии гулким эхом. Замираю и напоминаю себе, что могу уйти в любой момент. Немного помогает.

Поправив у зеркала и без того безупречную причёску, Алёна медленным шагом направляется ко мне. Оглядывает готовое к съёмке оборудование и с удивлением спрашивает:

— Вы правда будете меня фотографировать?

Поворачиваюсь к ней с камерой и делаю несколько кадров. Она морщится на мой ответ, но садится в приготовленное кресло. Её стиль сегодня — простота, чистота и ухоженность. Фактурное вязаное платье цвета пыльной розы, ногти с прозрачным лаком, нюдовые лодочки на каблуке. Расправленные плечи, ровная спина, мягкий наклон головы. Ей удивительно идёт утренний свет и лёгкое превосходство, с которым она смотрит на меня, то есть в камеру.

Алёна объективно красива. Старше меня лет на пять, семь? Я бы рада была найти изъяны, но не стоит врать себе, их нет. Пропорциональная фигура, высокая грудь, плоский, подтянутый живот, в меру округлые бедра. Даже маленький рост придаёт ей какую-то… хрупкость.

Кстати…

— Снимите туфли, — мой голос мне самой кажется чужим. В нём ни одной эмоции.

Алёна вздрагивает. Это первое, что она сегодня тут слышит.

— Простите что?

— Снимите туфли, — повторяю чуть громче.

Послушно скидывает на пол. В глазах — замешательство. Быстро снимаю, пока не ушло — оно идеально “сложило” образ. Не вижу в ней хищницу, скорее наоборот.

Удовлетворённо смотрю в монитор на камере, внутренне поражаясь себе: я действительно фотографирую любовницу мужа и считаю её красивой. Может быть, с санитарами Тим был не так уж неправ.

Работаем дальше под шорох наших движений и звук срабатывающего затвора. В каждой съёмке наступает момент, когда модель открывается. Профессионалы уже приходят в этом состоянии, а обычных людей нужно к нему подвести. И я жду, когда Алёна откроется, мне кажется, тогда я пойму что-то важное.

Она знает свои выгодные ракурсы и занимает классические позы. Думаю, по роду деятельности ей часто приходит позировать. Но в какой-то момент её взгляд действительно меняется — чётко ловлю это камерой и только когда прослеживаю его направление, понимаю природу искренности и восхищения, с которыми Алёна смотрит на… Тима.

В дальнем углу студии у входа в административную часть на стене висят несколько призовых работ с разных конкурсов и одна из них — Тим с нашей первой фотосессии. Алёна, как заворожённая, босиком подходит к снимку, забивая на съемку, и целую вечность рассматривает тело моего мужа, расписанное моими пальцами. Не поворачиваясь, произносит:

— Вы знаете, что я заболела Тимуром , когда увидела это фото?

Сглатываю кислоту.

— Скажете, такого не бывает?

Бывает, я тоже…

— Получается, что увидела его первый раз вашими глазами. Жизнь любит пошутить, не правда ли? — её превосходство идёт крупными трещинами, — Фонд изучает работы перспективных фотографов и мне принесли ваши. Я долго не знала, что на фото — ваш… Тимур. Там стояла фамилия Орлова. А когда узнала, что он женат, было уже поздно. Да и не изменило бы это ничего.

Сцепляет руки в замок за спиной и неловко переступает босыми ногами, будто пол стал внезапно холодным.

— Вы теперь догадываетесь, что “Лира” не случайно выбрала компанию Тимура? — поворачивается и опирается спиной на стену рядом с Тимом, опускает глаза, рассматривая пальцы на ногах. — В него невозможно не влюбиться.

Набираюсь смелости посмотреть на неё не через видоискатель. Прямо, открыто. Не знаю, что она видит в моих глазах, потому что прочищает горло и продолжает:

— Я, наверное, должна извиниться перед вами… Это я попросила отца настоять на вашем присутствии в “Агате”, но не знала, что будет так… — запинается, подбирая слово.

Что ж помогу:

— Больно?…

— Да.

Вскидывает взгляд, а потом опускает и кивает.

— Вообще, не думала, что вы согласитесь сегодня… — обводит рукой пространство.

Набирает полную грудь воздуха, словно решаясь на что-то, и снова смотрит на меня. В глазах: неуверенность, сомнение, страх.

— Серафима…

— Сима, — автоматически исправляю.

— Сима, отпустите его…

Кровь бросается в лицо, и щёки печёт так сильно, что я с трудом подавляю порыв прижать к ним ладони. Отворачиваюсь и насколько возможно медленно отхожу к окну. Сбегаю. Разумная Сима бьёт кулаком по тревожной кнопке — я должна идти не к окну, а к двери, но процесс уже запущен, и ответы Алёне рождаются один за другим:“Не держу”, “Если он захочет, его никто не удержит” и даже ”Не отпущу”, но отвечаю совсем другое:

— Я бы предпочла быть подальше от… ваших отношений, — голос не слушается, выходит тихо. К тому же я стою спиной и никак не могу повернуться и сказать это в глаза, потому про “отношения” приходится повторить дважды, пока слова, отражаясь от массивного стекла в окне, не долетают к Алёне. Пару раз шумно вдыхаю, пытаясь унять тошноту. В этой студии доисторические рамы — деревянные, с облупившейся краской — в сочетании с голой кирпичной кладкой откоса получается хороший фон для фото, но плохой для того, кому нужен хотя бы глоток свежего воздуха.

— Пару свиданий трудно назвать отношениями, — голос пропитан горечью. Нахожу её слабое отражение в окне, вижу, как она, окончательно потеряв броню превосходства, снова поворачивается к Тиму и продолжает с надрывом:

— Сима, вы любили когда-нибудь так, что не могли дышать?

Нет, с ним я, наоборот, дышала глубже.