– Ты дом решила спалить? – снова рявкнул Мурад.

– Я… я поставила мясо запекаться и…

– И? – Мурад распахнул окно. В кухню тут же ворвался порыв ледяного ветра.

– Я забыла, – удрученно призналась Настя. – Зачиталась «Дубровского».

– Зачиталась «Дубровского»?

– Извини… – Настя почувствовала, как к щекам прихлынула краска.

– Господи. От тебя никакого толку! – ругался Мурад. – На пять минут оставить нельзя.

– Вообще-то, ты сам просил приготовить ужин.

– Вот именно – приготовить ужин, а не дом спалить. Как можно дожить до двадцати лет и ни черта не уметь, кроме развлечений и танцулек! Не женщина, а пустое сотрясание воздуха.

– Да! – тоже заорала Настя в ответ. – Я ничего не умею, я тупая никчемная дура.

Она с силой грохнула противень с обуглившейся курицей об пол и выскочила из кухни.

Настя расхаживала по комнате, металась из угла в угол, не в силах остановиться. Сначала она хотела собрать вещи и уйти куда глаза глядят, уехать из этого дома подальше, чтобы не видеть этого отвратительного телохранителя, который уже в печенках у нее сидел. Но куда тут идти? Даже такси не вызовешь. Плевать – лишь бы сбежать подальше от ненавистного Мурада. И вещи ей эти не нужны, не будет она ничего собирать.

Настя в два прыжка преодолела лестницу, разомкнула замки на входной двери и вылетела на улицу в джинсах и свитере, даже куртку не надела. В лицо ей бросился злой ветер, растрепал волосы, окатил холодом, тут же проникнув под свитер и в его широкие рукава. Настя сделала несколько стремительных шагов по дороге, почувствовала, как на лицо ей упали первые капли дождя. Она зло их смахнула ладонью. Дождь! Снова этот дождь. Увез ее из лета в осень, спрятал в безлюдном месте и теперь орет на нее по поводу и без.

Она злилась. Злилась на себя, что так сплоховала. Еще больше злилась на Мурада, что он, не задумываясь, кинул ей в лицо такие унизительные слова. Злилась и на Дубровского. Ведь это из-за него с Машей Троекуровой она, Настя, совсем забыла про готовящуюся курицу, даже ни разу, ни одним глазком не взглянула, как она там, в духовке, поживает. На курицу Настя тоже злилась. Чтоб ей неладно было!

Однако чем дальше Настя отходила от дома, тем менее уверенными становились ее шаги. Ярость смыло разошедшимся не на шутку дождем. Настя уже прошла метров десять вниз по дороге, когда осознала, что с гор сползли сумерки. Вокруг собирались неведомые тени, скользили по шуршавшей от ветра листве, скапливались меж валунами, окружали Настю, протягивая к ней свои полупрозрачные черные космы. Она вспомнила, как утром ей показалось, что кто-то следил за ней, и ее пыл тут же угас. В нерешительности Настя остановилась. Нужно возвращаться, но ведь Мурад наверняка еще сильнее будет смеяться над ней. От безысходности хотелось выть.

Обернувшись, Настя увидела приближавшуюся к ней фигуру.

– Холодно и дождь идет, – спокойно сказал Мурад и накинул на плечи Насти куртку. – Пойдем домой, я ужин приготовил.

Настя помотала головой, опустив взгляд в землю. Ей было стыдно смотреть ему в глаза.

– Пойдем, – мягко сказал Мурад и взял Настю за руку. – Заболеешь же.

И ей пришлось вернуться.

В кухне было холодно из-за открытого долгое время окна, однако дым и запах гари уже почти выветрился. На столе Настю ждали овощи, хлеб, спагетти с сыром. «Господи, уж макароны и я бы могла сварить… наверное», – подумала Настя. Черт ее дернул засунуть эту курицу в духовку.

«Не женщина, а пустое сотрясание воздуха», – эхом отозвались в голове слова Мурада. Влажные волосы завесили Настино лицо. Она ковырнула вилкой в тарелке и почувствовала, что влажными были не только волосы, но и лицо, по которому лились слезы.

Настя всхлипнула, вскочила и выбежала из кухни.

Ворвавшись в комнату, она уселась на подоконник, подтянув к груди согнутые ноги. Уткнулась носом в колени. Позади тихо открылась дверь, и Настя почувствовала, что Мурад теперь стоял совсем близко.

– Насть, ну что ты? – Казалось, телохранитель был растерян и не находил слов. – Если ты из-за курицы плачешь, не стоит она того.

– Да при чем тут курица? – Настя подняла на Мурада заплаканные глаза.

– Если из-за меня, то я тем более не стою твоих слез.

– Нет, – мотнула она головой. – Ты прав, во всем прав. Я никчемная. Я не приспособлена к самостоятельной жизни. Я ничего не могу, – рыдала Настя. – Я привыкла, что мне все подают на блюде с золотой каемочкой. Я бездарное ненужное сотрясание воздуха.

– Насть. – В голосе Мурада послышалось раскаяние. – Я вспылил, я вовсе не хотел этого говорить.

– Да брось, – махнула она рукой. – Ты все правильно сказал. Не ты первый. Думаешь, отец мне такого никогда не говорил? Да я слышу это почти каждый день. И от него, и от Аллочки. Друзья – и те меня считают глупой куколкой, пустышкой.

Мурад дотронулся до Настиной щеки, вытер слезы и мягко сказал:

– Ведь важно не то, кем тебя считают окружающие, а то, кем ты являешься на самом деле. Докажи, что ты лучше и выше всего этого.

– Не хочу я никому ничего доказывать. Пусть думают что хотят.

– Не им, – сказал Мурад и присел на краешек подоконника рядом с Настей.

Она вопросительно посмотрела на него.

– Не им, – повторил Мурад и заправил ее белый локон за ухо. – Себе.

Настя снова всхлипнула, но глаз с Мурада не спускала. Он вытер кончиками пальцев ее слезы, обнял, умостившись сзади, и Настя спиной прижалась к его груди. Она чувствовала в своих спутанных волосах его дыхание, ощущала тепло его тела, впитывала его силу. Насте не хотелось, чтобы он выпускал ее из объятий, чтобы ушел, порвав ту тоненькую ниточку, которая вдруг, так неожиданно для Насти, связала их. Мурад, будто поняв, что сейчас нельзя, ни в коем случае нельзя оставлять ее одну, тихо сидел, прижимая Настю к себе, слегка касаясь губами ее волос, всматриваясь в сгустившуюся тьму за окропленным дождем окном.

Глава 28

Спустившись на кухню, Мурад застал там Настю. Помещение полнилось ароматом ванили и свежеиспеченных блинчиков. Взгляд Мурада упал на большую иллюстрированную книгу с рецептами.

– Нашла у тебя на одной из полок, – не поворачиваясь к Мураду, сказала Настя. – Оказывается, если знать, сколько и чего добавлять, то можно запросто испечь блинчики.

Мурад полистал старую книжку.

– Я тоже по ней учился готовить, – улыбнулся он.

Настя покосилась в его сторону.

– А я думала, ты это умел чуть ли не с рождения.

– Ну, какие-то элементарные вещи я действительно мог делать уже в детстве. Видел, как мама готовила, хотя в нашей семье было не принято, чтобы мужчина ошивался на кухне, даже если ему пять лет от роду.

Мурад разлил свежесваренный кофе по чашкам, а Настя поставила на середину стола стопку блинчиков. Они были неказистые: какие-то – круглые, какие-то – с неприлично большими дырочками, у некоторых слишком зарумянилась одна из сторон.

– Уродцы, – вздохнула она.

– Главное, что не такие черные, как вчерашняя курица, – засмеялся Мурад и отправил первый блинчик в рот. – Мм, а вкусно.

– Правда? – недоверчиво спросила Настя.

Мурад кивнул и потянулся за следующим. Когда и после второго Мурад одобрительно хмыкнул, Настя решилась и сама попробовать. Оказалось действительно вкусно. Может, чрезмерно сладко, но вполне съедобно.

Настя чихнула, и Мурад тут же с подозрением покосился на нее.

– Простыла?

– Да нет, просто в носу зачесалось. А твоя мама, где она? – вдруг спросила Настя, и Мурад понял, что ей давно было любопытно задать этот вопрос.

– Мама живет в Ойсхаре, с сестрой и ее семьей.

– У тебя сестра есть? – удивилась Настя.

– Есть, – кивнул Мурад. – Две старших сестры и три младших брата.

– Ого, не знала, что у тебя такая большая семья. Наверное, здорово иметь столько родных братьев и сестер.

– Наверное, – пожал плечами Мурад и уловил непонимание в Настиных глазах. – Мы не очень близки.

– Почему?

– Трудно объяснить. Моя жизнь… Моя работа – она не совсем соответствует представлениям родственников о том, чем бы мне стоило заниматься.