– Достала она вас, – раздался за спиной Мурада вкрадчивый, с легкой хрипотцой голос.

Он обернулся. Из гостиной показалась Алла с чашкой кофе в руках. Эта женщина вставала поздно. Время к обеду – а у нее только завтрак. Мурад ничего не ответил, лишь кивнул в знак приветствия.

Алла присела на парапет, потягивая кофе.

– Нервы, наверное, на пределе? – с сочувствием в голосе произнесла Алла.

– Вы ее не любите, – констатировал Мурад.

– Я лишь отвечаю ей взаимной нелюбовью. Вы, должно быть, поняли, как сложно с ней ужиться.

– А вы хотя бы пробовали? – Мурад прищурился, бросив на Аллу мимолетный взгляд.

– Что?

– Подружиться с ней, найти общий язык, – пожал плечами Мурад, сунув руки в карманы брюк. Он поймал себя на мысли, что почему-то перед Аллой ему хотелось защитить Настю, встать на ее сторону. Что за блажь!

– Подружиться? – В голосе Аллы сквозило неприкрытое удивление.

– Почему нет? Вы не намного ее старше.

Алла долго молчала. Про кофе она будто забыла, и тот остывал в чашке, почти не тронутый.

– Мурад, – наконец сказала она мягким голосом, который словно обволакивал и убаюкивал одновременно. – С Настей невозможно дружить. Если вы этого еще не разглядели, то я открою вам глаза. Девочка избалована донельзя. Валера слишком мягок, слишком много баловал ее в детстве, баловал в юности, да и сейчас продолжает.

– Она избалована, не спорю, – согласился Мурад, – но вы, как мачеха и как более опытная, старшая подруга, ведь могли бы на нее повлиять.

– Вот уж нет! – фыркнула Алла. – Валера потакает ее прихотям. Не хватало еще и мне под Настю подстраиваться.

Мурад снова кинул на Аллу быстрый взгляд и тут же отвел глаза. Женщина откровенно его разглядывала.

– Вы мне показались человеком сильным, – сказала Алла, – но вижу, и вы угодили в ее сети.

Его взгляд взметнулся, остановившись на лице Аллы, где воцарилась понимающая сочувствующая улыбка.

– Настя умеет притворится этакой обиженной, никем не понятой маленькой девочкой. Стоит вам один раз пожалеть ее и дать ей это почувствовать – и она тут же сядет вам на шею. Не верите? – Алла рассмеялась.

Она залпом опрокинула в себя остывший кофе, встала с парапета, поставила чашку на столик и, подойдя к Мураду, легонько похлопала его по плечу.

– Вы уже размякли, Мурад. Да вы это и сами чувствуете.

Алла направилась к двери, ведущей в гостиную. Обернувшись, она сказала:

– Через несколько дней мы с Валерой уезжаем в Европу, как вы знаете. Будьте осторожны с Настей, не подпускайте ее слишком близко.

Улыбнувшись, женщина ушла. Мурад, нахмурившись, уставился вдаль. Что пыталась сказать ему Алла? Что Настя – хорошая актриса, которая умеет играть на чужих слабостях? Что вся эта ссора с отцом, ее отчаяние, – все это лишь попытка «приручить» его, Мурада, и заставить играть по ее правилам? Тогда почему не доиграла эту роль до конца? Не выжала его как лимон, чтобы окончательно растопить его сердце? Чтобы он ел у нее с рук, как это делал тот же Петечка, водитель Кирилл и наверняка многие другие? Или таковы были ее методы? Сначала разжалобить, а потом оттолкнуть, чтобы он думал и дальше, что ей очень плохо, чтобы его грызли сомнения, чтобы он сопереживал ей? Нет уж! Не на того напала! С Мурадом ее штучки не пройдут. Он же насквозь видит ее пустую натуру. С первой их встречи разглядел в ней глупую, не обремененную мозгами девицу.

Мурад ощутил, как в нем нарастает злость. Права Алла! Стоило паре слезинок выкатиться из Настиных синих, будто ангельских глаз, и Мурад тут же почувствовал жалость. Размяк! Идиот.

Глава 15

Настя решила изменить себе и на вечеринку на яхте не одеваться в своем любимом ретро-стиле. Она выбрала фиолетовое короткое платье с широкой бретелью через правое плечо. Верх платья до талии был усеян переливающимися кристаллами Сваровски. Бретелька платья переходила в прозрачную ткань на спине, по краям которой в ряд так же вились кристаллики. Прозрачная ткань спускалась до самого конца спины, выставляя ее в соблазнительном свете. Волосы Настя слегка завила и собрала кверху, чтобы они не мешали всем желающим глазеть на ее обнаженную спину. «Вот Мурад позеленеет», – злорадно подумала она. Настя уже давно приметила, с каким осуждением он смотрел на нее, когда она надевала слишком короткие наряды, слишком высокие каблуки, а уж про бикини и говорить было нечего. «Чертов консерватор и ханжа», – ругалась про себя Настя. Религия ему, что ли, не позволяла смотреть на красивых женщин? Хотя что-то Настя не видела, чтобы он по шесть раз на дню раскатывал коврик и утыкался в него лбом на восток.

– Пусть хоть локти себе пообкусывает, – усмехнулась Настя своему отражению в зеркале. – Ему не нравится, так другим понравится.

Настя спустилась в холл, ожидая увидеть в нем Мурада, но телохранителя нигде не было видно. Он что, решил устроить саботаж и не повезет ее на вечеринку? Пусть только попробует! В конце концов, она может и такси вызвать. Настя достала мобильник и вышла из дома. Мурад ждал ее у автомобиля, который услужливо подогнал к парадному входу. Настя сладко улыбнулась – мол, хвалю! – и, прошествовав мимо Мурада к двери со стороны пассажирского места, обернулась:

– Может, будешь так любезен и откроешь мне дверцу?

Он, ни слова не говоря, помог ей сесть в машину. С торжеством Настя отметила про себя, как почернели его и без того черные глаза, когда она повернулась к нему спиной и Мурад смог разглядеть все прелести ее коктейльного платья. Как бы ни старался он оставаться непроницаемым, Настя уже давно поняла, чем можно быть прошибить эту бетонную стену. Вон какие трещинки по ней зазмеились во все стороны!

– Куда ехать? – спросил Мурад, усаживаясь за руль. – В порт?

– Нет. В Гавань Беглеца. Ну, знаешь, пристань для частных судов, – объяснила Настя.

– Да знаю я.

Мурад выехал за пределы территории Чербицкого и вырулил на пустую трассу. Они хоть и жили в элитном частном секторе, но располагался он довольно далеко от города, поэтому движение здесь всегда было спокойным.

– Я уже в пути! – сбросила она голосовое сообщение в общий чат с Жанной и Анфисой. Почти мгновенно прилетело ответное сообщение.

– Мы тоже! – говорила Жанна. – Надеюсь, ты надела что-то гиперсексуальное, чтобы у Макса окончательно снесло крышу.

Настя довольно рассмеялась. Покосившись на Мурада, она увидела, как сильно, до белизны кожи в костяшках, он сжимает руль, как нахмурились его брови, как он упрямо смотрит на дорогу, делая вид, что услышанное его не касается.

– Что ты такой серьезный, – промурлыкала Настя. – Я вообще всегда считала, что телохранители – это такой же обслуживающий персонал, как домработницы или садовники. Вот уж не думала, что мне придется терпеть осуждение и косые взгляды от такого, как ты.

Мурад наконец-то бросил на нее сердитый взгляд, но промолчал. Настя вовсе не думала того, что говорила, и уж тем более ее не раздражал Мурад. Больше не раздражал. Однако после вчерашнего, когда он показал ей свое сочувствие и жалость, ей хотелось, чтобы он снова начал презирать ее, как это было в самые первые дни его появления в доме Чербицкого. Она знала, что никто и никогда в жизни ее не воспринимал серьезно. Да и не любил никто по-настоящему. Может быть, мама в детстве? Но маму Настя почти не помнила. Петя? Да, пожалуй, Петя ее любил бескорыстно, можно сказать по-братски, по-отцовски. А папа? Он ее любил, просто обожал, пока она была вот такой глупенькой дурочкой, как сейчас, пока не начинала делиться своими идеями и планами. Маленькая пустоголовая, но невероятно красивая пустышка. Вот кем ее все считали. Значит, такой она и будет. Главное – не видеть сочувствия в глазах сидящего рядом хмурого мужчины. Главное, чтобы он не испытывал к ней жалости. Этого Настя не терпела.

Чтобы попасть в Гавань Беглеца, им нужно было въехать в город, проехать его почти насквозь и выскочить с другой стороны.

Больше всего Настя любила ночь большого города. Они выехали из дома, когда закат окрасил горизонт последними всполохами от оранжевого до темно-малинового. Затем долго ехали полупустой темной дорогой, пролегавшей между полями с одной стороны и скалами с другой. А потом безлюдье загородной местности закончилось, и вдалеке показался огромный, взрывающийся мириадами неоновых огней мост. Насте он казался порталом в другой мир, за которым с наступлением ночи просыпалась жизнь: здесь гремела музыка, светились вывески ресторанов и ночных клубов, бурлили пешеходами ярко освещенные улицы.