— Я с Даниелем договорился, он ждет нас завтра, Питер. — Джо закурил «Гавану».
— Слушай, а ты до сих пор революционер? — я так и не полюбил сигары. И мне и вправду было интересно самоощущение Джо.
— А чего сразу хамить то? — засмеялся Джо — понимаешь, то, что я теперь богат все запутывает. Сам не могу понять, мне революции не нравятся потому, что я видел практику в Индокитае, или потому, что познакомился с коммунистическими теоретиками здесь?
— Ну, если учесть, что в Индокитае воплощают теории, рожденные в местных бистро…
— Ты не представляешь, Грин, насколько резва и привольна мысль, когда не нужно каждый день вкалывать.
— Скажи честно, белых вырезаем?
— Если только мужчин.
— Ну и смысл? Пару поколений, и все снова станут белыми.
— Ты слабо революционно подкован, Питер. Любой школяр в «Двух макаках» тебе скажет, что все будут желтыми. И это основной тормоз теории социализма. Убивать белых ради желтых?!
— А без убийств?
— Ты же видишь, что Айрин настроена серьезно. Да и Катарина твоя, что-то мне подсказывает, тоже не будет сдерживаться.
— Запиши для памяти, что реакционеры — это прежде всего женщины.
— Слушай, давай еще по бокалу? И мы тогда с тобой любого Сартра с Манкузе за пояс заткнем.
— Тебе что, понравилось обожание студенток? Да и вообще, я сторонник идей Кропоткина…
Утром, оставив девушек отсыпаться, мы поехали к мсье Мэтьюру. Джо, в рамках ассимиляции во Франции, купил себе Citroën DS. Он ему неожиданно понравился. Всю дорогу до офиса он рассуждал, что так все и начинается. Сначала машина понравится. Потом Париж. А потом подумаешь, да ну ее эту Америку. Я его успокаивал, что Америка ему никогда не нравилась. Потому что, откуда тогда мечты о революции? А вот Франция понравилась сразу, ведь на баррикады совсем не тянет. Нет, Грин, давай напишем книжку, и этого Сартра все же заткнем за пояс? И уведем молодежь. Если только на танцы, Джо, на Рю де ла Пе. Это ты видел социализм вблизи. А они себе все придумывают. Здесь вон, даже песенки негров, считают музыкой протеста. Радио Тур Эйфель с утра гоняло рок-н-роллы, которые во Франции сейчас мегапопулярны.
Даниель Мэтьюр — высокий, подтянутый дядя, лет под пятьдесят. Исполненный чисто галльского шарма и обаяния. Несмотря на наше знакомство, и соседство с Джо, он, похоже, хотел отделаться лишь вежливой, короткой беседой.
Вряд ли он ждал какого то внятного разговора. У меня сложилось ощущение, что он считал нас чем то типа золотой молодежи, что пытается замутить что то от безмозглости и самонадеянности. Плюс, мы это с Джо не обсуждали, но у меня крепло подозрение, что он слегка неровно дышит к Айцрин. Было впечатление, что он хоть и не расист, но задет тем, что Айрин совершенно не замечает его. Усаживаясь напротив него за журнальный столик, я подумал, что было бы проще, если б Айрин в него втрескалась. Смешнее всего, что отношений, и даже секса, у них бы не случилось. Просто его эго осталось бы не потревожено. А так— вполне приятный мужик, со взглядом с поволокой.
Тем не менее, начали разговор с обозначения статуса. Меня, как представителя банка, имеющего доступ к кредитованию из ФРС. А Джо, как сотрудника Союза Угля и Стали, кооптированного Германией.
А потом я изложил свое предложение. Построить по заказу цепочку нефтепереробатывющих производств, включающую в себя и ГСМ и нефтехимию. Финансирование кредитованием, под либор плюс один. Возможны правительственные гарантии. Закрытие сделки — по сдаче объекта, договором цессии с кредитором. Присутствующий здесь мистер Оттам, будет выполнять роль координатора между немецкими, голландскими и бельгийскими смежниками. Руководитель проекта, господин Хофман-старший. Наш общий друг Карл — координатор другой немецкой части проекта, где ваше производство, мсье Мэтьюс, лишь один из сегментов.
Выслушав все это, мсье Даниель стал лишь несколько менее вальяжен. Разве что, во взгляде появилось сожаление.
— Понимаете, парни, — сказал он нам вполне по свойски — Мы, сейчас находимся в зоне политической турбулетности. То, что вы говорите, было страшно интересно года четыре назад. Но сейчас, я шагу не ступлю, без одобрения такого проекта профсоюзами. Потому что платить неустойки из-за забастовок, я просто не смогу. А на снисходительность профсоюзов, по контрактам с бошами, рассчитывать не стоит.
Я закурил, и внимательно посмотрел на промышленника. А чего собственно стесняться?
— Видите ли, мсье Даниель. Завод нужно будет строить в СССР. Это не только снимет противоречия с профсоюзами и компартией. Но и позволит запустить еще пару проектов, не уведомляя профсоюзы о конечном потребителе. Финансирование, при корректности заявки, вполне реально. Поэтому, не углубляясь в детали, просто скажите, сколько может стоит первоначально озвученный объем?
Вот тут-то его проняло по-настоящему. Он немедленно, как ненужный пиджак сбросил всю свою вальяжность и взялся за нас. После часа обсуждения,— вы же понимаете, что конечная цена зависит от исходного сырья для переработки? После уточнений, и даже переговоров, с вызванными к директору специалистами, он заявил:
— Первоначальная оценка— семьдесят пять миллионов франков. Но, по опыту, мсье, двадцать пять процентов можно добавлять смело.
— На том и поладим, мсье Мэтьюр. На следующей неделе, в Бонне, начнутся переговоры по этому, в том числе, вопросу. Если есть желание, прилетайте.
И мы, все трое, засмеялись, снова перходя в режим хороших знакомых, обедающих иногда вместе, по соседски.
Возвращаясь обратно, Джо заявил что дело в шляпе. На мои сомнения, он сообщил, что мы этих русских к ногтю и делать политику. Сместим Де Голля, и разгоним красных. Нельзя Францию коммунистам отдавать. Я пробурчал, что даже с первым пунктом — русских к ногтю, сплошные сомнения.
А Оттам, вдруг, на полном серьезе, рассказал, что министр иностранных дел СССР, Андрей Громыко, бывая в Париже, навещает очень дорогую любовницу по имени Мартина. Я ее видел, Питер, видная такая дама, живет на набережной Августинцев, в роскошной квартире. В соседней квартире живет моя сокурсница. Тоже очень дорогая? Да в том то и дело что нет! Семья состоятельных буржуа. Но весь их дом таким соседством недоволен. Если в Бонне начнут ломаться, навестим министра!
Я вздохнул, что вернулся бы в Прованс.
— Вам что, не надоело сидеть, выпивать, есть и ничего не делать? — заржал Джо.
— Как это может надоесть? Ты шутишь?
— Ты что, не понимаешь, что вокруг люди веселятся, живут, путешествуют?!
— В мире, Джо, полно придурков.
— Я понял, Грин, что лучше всего вопрос шантажа русского министра обсуждать с Кэт. Ты теперь человек никчемный…
Когда самолёт оторвался от полосы в Орли, Кэт взглянула на хмурого меня и засмеялась:
— Шииии. Ничего тебе мама не сделает. Перестань трусить.
— Знаешь, тебе повезло, что я сирота. Потому что я и отомстить не могу. Так бы ты у меня сполна узнала, про китайские церемонии то.
— Питер. Она знала, что я уехала к тебе. И ты ей нравишься.
— Ничего, что мы даже не виделись?
— Пффф…Ты неделю таскался за мной повсюду! Маме все уши про тебя пожужжали!
— Таскался?! Я пошёл, Кэт. Стюардесса, остановите самолет, я выхожу.
Катарина взяла меня под руку, положила голову на мое плечо, и попросила не особо шевелится. Потому что если не даешь девушке ночью спать, то постарайся не мешать это делать в самолете. И уже через пару минут сонно сопела.
Я не то что бы нервничаю. Но все эти ритуалы. Знакомство с Софией Уффельхайм, что выразила желание нас встретить в Мюнхене…А на горизонте маячит еще и дедушка.
Так то и вправду, за десяток дней проведенных в Мюнхене, я познакомился с кучей народу. Женская часть этой публики, не особо скрывали любопытство. А мужчины были … светскими. Легкими как пробка, и скользкими как мыло. Потому что ни одной более менее содержательной беседы у меня с ними не случилось.
Хофман смеялся, и говорил, что ты теперь понимаешь, Грин, как меня занесло в Индокитай? А если добавить, что Кэт повсюду таскала меня за собой, то я тебе сочувствую не просто так, а со знанием дела.
