— Она спит. Звоните утром, — ответила женщина и без прощаний положила трубку.

С того звонка прошло несколько дней. Я больше не звонил. Я был уверен, что попытаю удачу еще раз на следующий день, но в последний момент что-то надломилось во мне.

Марта… Похоже, ты теперь живешь с мамой…

Я не знаю, что с тобой было все это время, что ты успела рассказать ей, и какие мысли она поселила в твое сознание. Близкие люди умеют воздействовать на нас, умеют убеждать, если долго находятся рядом. Трудно и едва ли возможно сохранить трезвое суждение, живя в одном пространстве с тем, кто обожает насаждать свое мнение по поводу и без. Твоя мать именно из такого сорта людей. Ты сама об этом говорила мне не раз. Но ты была уверена, что это влияние на тебя минимально. Ты научилась держать дистанцию в том числе благодаря тому, что вы давно не жили вместе. Но даже тогда я понимал, что связь ваша не исчезла окончательно. Волей-неволей ее мировоззрение довлело над тобой. Ты страшилась быть на нее похожей, но так или иначе я улавливал меж вами общие черты. Генетика ли это или бессознательное чувство долга отрока перед родителем — я не знаю.

Знаю только, что сам немало копирую своего отца, хоть он отнюдь не был тираном. У отца я научился сдержанности, учтивому обращению с женщинами и бытовым делам. Я умел все, что умел отец: готовить еду, чинить краны, стирать и гладить одежду, менять колеса на автомобиле, класть плитку, обращаться с садовым и строительным инструментом. Но я совсем не умел просить прощения, не умел быть ласковым, когда встречал грубость. Не умел первым завести диалог, когда натыкался на молчание. Всему этому в какой-то мере научила меня ты, Марта. Однако сейчас я не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы устоять в схватке против мнения твоей матери. А я нисколько не сомневался в том, что она не возрадуется моему пришествию. Я ведь не Иисус.

В мыслях о том, как мне следует поступить, я провел почти неделю. И вот мы снова шли вместе с Чакки мимо того ювелирного магазина, где уже однажды останавливались поглазеть на витрину. Мы вообще часто ходили этой дорогой. Это был удачный маршрут от парка до дома, совмещающий в себе смиренную красоту осенних улиц и тишину бульваров. Но к витрине я старался близко не подходить. А в этот раз не сдержался.

Она нисколько не изменилась с тех пор, как я ее рассматривал, разве что огоньки зажглись еще ярче, потому что вечер был поздний. Завьюжила метель. Чакки в новой курточке, к которой уже привык, гордо вышагивал впереди на поводке, демонстрируя всем проходящим мимо людям и собакам, как он хорош собой. Из него бы вышел настоящий франт, будь он человеком. Кто знает, может, он и был им в прошлой жизни?

Я притормозил, чтобы завязать ослабший шнурок на ботинке, а Чак тем временем воспользовался случаем еще раз полюбоваться лампочками.

— Нравится? — спросил я его.

— Аф! — сказал Чак и поглядел на меня многозначительным собачьим взором.

— Может, нам с тобой тоже купить гирлянду к грядущему празднику, что скажешь? Повесим ее в комнате. Правда непонятно, в какой. Нам с тобой, парень, надо бы уже найти постоянное жилье.

— Аф! — сказал Чак.

— Ладно, идем.

Но Чак пошел не вперед по улице, а к двери магазина.

— Чакки, это не наша дверь.

Я потянул его назад, однако Чакки сопротивлялся.

— Идем, дуралей. Там ничего вкусного тебе не светит.

Чак не обращал на меня внимание и скреб дерево, которое легко мог поцарапать, тогда уж нам обоим влетит, что мало не покажется.

— Господи боже, идем!

Тут дверь открылась. Вышла женщина в кипенно-белой федоре и ворсистой шубе. Она с улыбкой посмотрела на собаку, затем на меня.

Мы коротко поклонились друг другу, и женщина ушла. А за ее спиной я разглядел стоящего в проеме мужчину, который придерживал ей дверь. Очевидно, продавец.

— Добрый вечер, пан. Желаете войти?

— Добрый вечер, пан, — сконфузился я и сильнее потянул к себе Чака. — Не в этот раз. Я с собакой.

— Это ничего. Вы всегда с собакой. Ваш компаньон? Дамы часто приходят со своими питомцами. Я не против. У меня самого есть собака. Заходите. Отогреетесь немного.

Мы вошли. Я придерживал Чака, чтобы он, не дай бог, никуда не полез. А продавец направился к оборотной стороне витрины, на которую я так нескромно глазел с улицы.

— Вы нас уже видели, пан? — спросил я у продавца.

— Ковач, — сдержано улыбнулся он в ответ. — Да, видел и узнал. У вас очаровательный пес. Вы присматриваете подарок?

Я глянул на Чака и подумал, насколько он действительно мог бы показаться кому-то очаровательным. Я ненавидел лесть, но мужчина все это произнес довольно спокойно, без заискиваний.

— Можно и так сказать, — неопределенно ответил я.

— Как я могу к вам обращаться, пан?

— Ривер.

— Пан Ривер, вы ищите подарок даме на Рождество?

Я также неопределенно кивнул.

— Колье? Браслет?

— Кольцо.

— Вас интересуют кольца с бриллиантами? Или с другими драгоценными камнями?

Я совсем растерялся, мне захотелось поскорее уйти.

— Знаете, пан Ковач, — сказал я. — Я пока точно не решил. Я не знаю, будет ли уместен такой подарок…

— Бриллианты — это всегда уместный подарок, — со знанием дела ответил продавец.

— Возможно, но вы не знаете всей ситуации, — начал я оправдываться.

— А зачем знать всю ситуацию? Ситуации всегда одни и те же. Мужчины приносят женщинам подарки, чтобы убедить их в своей любви. Если мужчина хочет извиниться, он приносит цветы. Если хочет просто напомнить о себе — мягкие игрушки, духи и конфеты. А если он хочет по-настоящему увековечить эту связь, он выберет что-то действительно ценное. То, что можно всегда носить при себе или же напротив — надевать только в самых исключительных случаях.

— Это весьма меркантильно, — заметил я.

Продавец развел руками:

— Вы хотели бы, чтобы было иначе, пан Ривер? Чтобы любовь снисходила на нас подобно сиянию небесных светил — бесплатно и безучастно? Может, для цветов и деревьев этого достаточно, но не для людей. Женщина будет любить вас и в горе, и в радости только с надеждой на лучшее. Любовь не выносит смирения.

— И вы считаете, что, получив драгоценный подарок, женщина получит эту надежду?

— Если к драгоценному подарку будет прилагаться ваше чистосердечное намерение по отношению к ней, то вполне вероятно.

Мы помолчали.

Чак сидел смирно и делал вид, что он вполне приличный пес, который не собирается шкодить в незнакомом месте. Но вдруг он встал на задние лапы и потянулся ко мне, опершись передними лапами в пальто.

— Мой друг, кажется, проголодался, — сказал я. — Нам надо идти.

— Вы так ничего не посмотрите? — спросил продавец.

— Извините, — сказал я, — сегодня я не готов к покупке.

— А когда вы будете готовы?

Я повернулся нему, нахмурившись.

Очень уж мне хотелось ответить в тот момент: «Не ваше дело, пан Ковач!», но продавец был вежлив и учтив со мной все это время. И, хоть я понимал, что его основная задача — как можно больше продать и как можно больше заработать, я оценил его умение красноречиво уговаривать. Он сделал комплимент моей собаке, но передо мной не выслуживался. Я уважал таких людей.

— Сколько стоит это кольцо? — я ткнул пальцем на витрину.

— Это? — он удивленно поднял брови, но цену назвал.

Как я и думал, это было недешево, но приемлемо в рамках выделенного бюджета.

— Вы знаете размер? — спросил продавец.

— Нет.

— Какие у нее руки?

— Красивые.

Он улыбнулся.

— Вы влюблены, — произнес пан Ковач как-то слишком мечтательно. — Это кольцо размера шестнадцать с половиной. Если у нее маленькая, аккуратная ручка, как раз должно подойти на безымянный палец. Давайте сделаем так. Вы купите его, но, если потребуется размер больше, вы придете вместе, и я заменю вам кольцо на подходящий размер.

Я занервничал.