Если прикинуть, в среднем на острове через каждые сто метров находился минимум один массажный салон, а в местах наибольшего скопления туристов их концентрация достигала какой-то невероятной плотности, что можно только диву даваться — как они вообще выживают при столь низких ценах и невероятной конкуренции? Ответ, и на этот вопрос, и на предыдущий прост: почти каждая массажистка готова была предложить так же интимные услуги, которые стоили уже значительно дороже.
Так что в этом плане Пенни мало чем отличалась от всех остальных. Потому я не видел смысла выискивать ближайший салон, до которого от моего поселка было минимум пару километров по дороге вдоль побережья, раз уж Пенни согласно приходила ко мне домой и выполняла все, о чем я просил, и даже иногда то, о чем не просил, — прибиралась, мыла посуду, стирала вещи. Казалось, все это доставляет ей натуральное удовольствие.
Я смотрел на нее и думал, в чем секрет этой вопиющей покорности?
Когда мы жили с тобой вдвоем, Марта, многие работы по дому мы делили пополам. Я не гнушался готовкой или уборкой, не стремился взвалить на тебя все хозяйство целиком, а ты не стремилась стать домохозяйкой. До того момента, пока не потеряла работу.
Все произошло спонтанно, хоть и ожидаемо. С приходом нового управляющего многие работники твоей компании уволились добровольно. Тебя держались из-за большого стажа и опыта, но в итоге и это не спасло, когда новоиспеченному руководителю взбрело в голову учредить свои порядки, которые зачастую попахивали банальным самодурством.
Ты называла его «гребаным импотентом», и я склонен скорее верить в такую версию, потому что к тебе, насколько я знаю, он никогда не приставал как мужчина, но регулярно давил своим начальничьим положением.
— Представляешь, этот гребаный импотент заявил, что все должны быть в офисе за полчаса до официального начала рабочего дня! И что будет проверять лично!
— Он приезжает раньше всех?
— Нет! — полыхала ты еще сильнее. — Он звонит в офис и устраивает перекличку по телефону!
— Тогда вы можете договариваться, кто из работников в какой день придет за полчаса и скажет, что все на месте.
— Мы так и делаем, — важно усмехнулась ты. — Все равно этот козел ни за что не поднимет свои булки, чтобы приехать в такую рань.
Тебя уволили после того, как ты сообщила по телефону, что все сотрудники явились вовремя, но в этот раз «гребаный импотент» захотел услышать каждого работника лично. И, конечно, подделать голоса всех двенадцати человек ты бы не смогла.
Уволили тебя в тот же день. Фактически без оплаты, которая полностью ушла на штрафы за несоблюдение рабочих предписаний. Нашлись и свидетели, которых ты, Марта, покрывала, но свидетельствовали они отныне против тебя.
Ты плакала и не могла понять эту человеческую подлость, не могла найти оправдания жестокости, бессмысленности, полному отсутствию логики. Да я и сам не знал, как объяснить все это, и еще больше не знал, как утешить тебя. Я только мог убеждать, убеждать и еще раз убеждать, что катастрофы не случилось, что все наладится со временем, а ты обязательно найдешь лучшее место в другой компании.
К сожалению, поиски затянулись, и это сказывалось на твоем самолюбии и настроении. Я со своей стороны предпринял все возможные меры, чтобы увеличить свой доход. Я не был богат, и судьба не грозила мне внезапным наследством, но я всегда считал деньги просто инструментом, ресурсом для чего-то более важного. Сами по себе банкноты не представляли для меня ценности. Зато ценным оказывалось то, что я мог на них купить.
Как те билеты в Париж.
Ты помнишь их, Марта? Помнишь два картонных прямоугольника с шифрами имен и дат под ламинированной поверхностью? Помнишь, сколько радости и горя они принесли нам?
Мы поссорились в тот вечер. Ты рыдала, билась в агонии и твердила, что никуда не поедешь. Я не знал, кого мне больше жалеть: тебя, истекающую слезами и ругательствами, или же себя, проторчавшего в офисе десятки сверхурочных часов, чтобы заработать на эти билеты. В любом случае, я совершил ошибку и не мог себя простить.
Билеты оказались невозвратными. Жилье в Париже стоило баснословных сумм, а ты говорила, что я дурак, потому что не посоветовался с тобой. Но только лишь по этой причине я был дураком?
Я поймал в курилке Башо и припер его к стене, пока он не сдал мне номер телефона своего какого-то то ли кузена, то ли племянника, которым Себастьян однажды хвастал, что тот поступил в Парижский университет. Так я смог найти маленькую квартиру-студию в предместье Парижа, в юго-восточной части. Несмотря на дальность расположения, добраться туда можно было на двух электричках за сорок минут из центра. Я разузнал о магазинах и кафе, прикинул бюджет и осторожно пересказал тебе все подсчеты.
— Это слишком дорого, — отозвалась ты, когда я смолк. — Мы не можем себе этого позволить.
— Марта, послушай…
— Не хочу ничего слушать! Мне отказали уже на пятнадцатом собеседовании! Когда это уже все кончится?!
— Милая, — я попытался взять тебя за руку, но ты вырвалась. — Ну, погоди ты. Этот месяц как-нибудь протянем. Потом съездим в Париж, отдохнем. И ты с новыми силами будешь искать работу.
— Как я могу отдыхать, когда не знаю, чем платить следующий месяц за квартиру?!
— Я найду деньги. Время еще есть…
— Ты так спокоен, потому что квартира записана на меня! Потому что в крайнем случае ты…
— Марта! — рассердился я и прикрикнул.
А ты ударила по столу и побежала плакать в ванную.
Вот так мы и порешили, что вскоре отправимся в самый романтичный город на земле.
2 сентября
Я старался изо всех сил, чтобы понять страхи и горечь, которые рвали тебя на части, и лишний раз не заикаться о том, как тяжело мне. Не могу сказать, что я по-настоящему страдал, но и не стану отрицать, что тогда неоднократно представлял наше расставание.
Это были мысли не всерьез, скорее страшные сны, в которые я погружался добровольно, чтобы ответить себе, в чем истинная причина этих невзгод.
В деньгах? Их хватало. На самое необходимое, но хватало.
В уничтоженной карьере? Я знал наверняка, что поиски рано или поздно приведут к успеху — иначе быть не могло.
Или же все-таки причина состояла в том, что мы с тобой, дорогая Марта, изжили наши отношения и надоели друг другу?..
— Давай заведем собаку.
— Что? — я отвлекся от книги, чтобы посмотреть на тебя.
Ты сидела на полу в одном тонком свитере, даже белья на тебе не было. Ты часто так одевалась, не взирая на мои протесты.
— Собаку. У тебя ведь была собака. И у меня была. В детстве. Я притащила домой уличного пса. Мама сначала хотела его выставить. Но потом сжалилась. И он остался у нас жить на какое-то время. Но еще через время она отдала его другим людям. Сказала, что там ему будет лучше. Она почти не появлялась дома, потому что работала на трех работах. А я была еще маленькая, чтобы самостоятельно заботиться о нем. Он был довольно большой пес. Его звали Джек.
— Джек… — пробубнил я в задумчивости. — Марта, но ведь я тоже почти каждый день на работе.
— Я все равно дома сижу.
— Хорошо. А что будет, когда ты выйдешь на работу?
Ты передернула плечами:
— Тогда и посмотрим.
— Марта, пойми, я люблю собак. Но мы не можем относиться к собаке как к игрушке.
— Это ведь не дети…
По твоему потерянному взгляду я начал догадываться, о чем ты на самом деле печалилась в тот момент.
Я вздохнул:
— В каком-то смысле это дети. Причем дети, которых и ты, и я скорее всего переживем.
— Ты скучаешь по Доре?
— Скучаю, — помолчав, признался я.
— А я скучаю по Джеку.
Скучаешь ли ты теперь по мне, Марта? Я не был твоим псом, но я был предан тебе не хуже стаффордширского терьера. Но раз за разом увязал в одной и той же беспощадной мысли: без меня тебе будет лучше. Ведь я не мог подарить тебе собаку, как и детей. И, возможно, сейчас ты намного счастливее и смеешься еще чаще? Сейчас, когда меня уже нет рядом…