Что же сейчас я вкладывал в это понятие? Мою видавшую виды турку, газовую плиту и кровать? Или несколько квадратных метров пляжа, где я обычно отдыхал? Или же кафе Сэма, случайных знакомых, буддистские храмы, километры дорог и частые ливни?

Моим домом была надежда. Но озвучить ее в словах я пытался вот уже не один десяток листов, и все без толку.

Я протискивался в людской массе и задыхался сырой агонией утопленника. То ли из-за жары, то ли из-за чрезмерной влажности, то ли из-за скуренной ганжи я тяжело дышал.

Я остановился, чтобы купить бутылку воды.

— Привет, сосед.

Я повернулся и увидел ее.

Ту самую девушку, которая расхаживала в желтом лоскутке на бедрах в окне напротив. Уж не знаю, какого цвета было на ней белье сейчас, но выглядела она, как и многие туристки здесь: сверху — бикини от купальника, снизу — джинсовые шорты, которые ты, Марта, обозвала бы «шлюшными» и еще долго бы кривилась ей вслед.

Ты терпеть не могла чересчур откровенную одежду на девушках. Но не потому, что она доставляла дискомфорт лично тебе, а потому что тебе казалось, будто я их замечаю первее тебя и глаз оторвать не могу.

Впрочем, подумай ты так сейчас, ты бы не ошиблась.

— Привет.

— Что, дивная ночка была? — девушка кивнула на бутылку воды в моих руках и засмеялась.

— Обычная.

— Понятно, — она оглядела меня с ног до головы. — А ты всегда такой неразговорчивый?

— По-разному.

— Ну, тогда, может, пару коктейлей тебя разговорят? Я ведь твоя должница.

— Я не пью алкоголь.

— А-а-а, вот оно что! А я все думаю, чего ты такой странный! Так ты из этих, как их, «анонимных алкоголиков»? Приехал попуститься на свежем воздухе?

— Считай, что так.

— Понятно, — она хмыкнула нагловато и провела кончиком языка по нижним деснам. — А чем тебя можно угостить?

— Колой.

— Колой?

— Колой.

— Ты любишь эту дрянь?

— Не особо.

— Тогда будет тебе кола.

Ее звали Саша. И приехала она сюда, как я предположил ранее, одна. Саша оказалась моей соотечественницей. Она бранилась не в пример воспитанной девице, курила как станционный грузчик и, что называется, лояльно относилась к выпивке.

Едва подойдя к барной стойке, она смело заказала себе два «Джека» и колу для меня.

— Почему два? — спросил я.

— Вдруг, ты захочешь присоединиться? — она засмеялась и толкнула меня в бок. — Шучу! На твой священный обет покушаться не стану! Но мне-то расслабиться можно?

— Можно.

— Ну, а тебя как зовут?

— Джет.

— Дурацкое имечко. Сам придумал?

— Не хуже твоего. Но можешь звать меня Джей.

— Джей… — она как будто распробовала мое имя во рту. — Да, так лучше. Ну что, Джей, давно ты тут?

— Относительно.

— От жены сбежал?

— А ты от парня?

— Пошел ты! — Саша подтолкнула ко мне стакан. — Пей свою колу и рассказывай, что хочешь. Я всему поверю.

Виски улетучивался из ее бокала еще быстрее, чем она успевала покурить сигарету, а курила Саша одну за одной. О себе она поведала, что занимается фотографией, учится в гуманитарном лицее, здесь впервые. Из этих небогатых сведений сложно было составить ее полный портрет, но о большем распространяться она явно не собиралась. Можно сказать, такая позиция меня вполне устраивала. Я лишь попытался узнать ее возраст.

— Зачем тебе? — переспросила Саша на мой вопрос.

— Хочу быть уверен, что тебе законно продавать виски.

Она расхохоталась.

— Не волнуйся, мальчик. Моя мама давно не против.

— Почему?

Саша скосила на меня глаза, поджигая очередную сигарету и низко наклонившись над барной стойкой.

— Потому что умерла, — сказала она и помолчала. А потом добавила: — Но тебе не обязательно мне сочувствовать.

Сочувствовать я не стал, но понял, что это, возможно, единственное, что она рассказала о себе откровенно.

Помню, как нам с тобой, Марта, было непросто первое время посвящать друг друга в прошлое, сколько ревности, негодования, обид это вызывало. Ранило скорее не то, что какие-то вещи случались с нами раньше, а то, что все это происходило друг без друга, до нашего знакомства. Как будто мы были вольны не ошибаться и оставаться незапятнанными до нашей встречи.

Доверие сердечное появлялось в нас постепенно и росло гораздо медленнее доверия в постели. Почему-то людям чуть менее сложно скинуть с себя одежду, чем приоткрыть тайну, скажем, пятилетней давности. И ведь что удивительно: чем старше эта тайна, тем плотнее вокруг нее занавес. Например, признаться в том, что воровал деньги из материнского кошелька в восемь лет гораздо труднее, чем выложить, что стащил с работы упаковку бумаги для принтера, хотя по стоимости обе кражи эквивалентны, а спрос со взрослого обычно выше по сравнению с ребенком.

Я полагаю, все объясняется тем, насколько глубоко пронзило нас то или иное событие. А события из детства зачастую сакральны, основополагающи для наших личностей. Оттого нам не хочется лишний раз касаться их. И больше всего тревожит не отношение собеседника к услышанному, а то, что подумают о нас теперешних.

Ты долго не рассказывала об отце. Отнекивалась, уходила от расспросов, юлила и превращала в шутку. Но, чем дольше я не имел представления об этой части твоей жизни, тем сильнее понимал, как много она значит для тебя. И что бы ты не говорила в последствии, я знал, какая боль сопровождала все твои игривые реплики.

— Представляешь, однажды я получу письмо об огромном наследстве! — шутила ты. — Мой папаша-старикан помрет, а я останусь единственной наследницей!

— Я бы не слишком рассчитывал на это.

— Ты прав. Этот козел наверняка успел состряпать еще несколько детишек. Что ему стоит!

— Ты бы обрадовалась, узнав, что у тебя есть братья или сестры?

— Еще чего! — кипела ты. — Они в любом случае мне не сестры и не братья!

— Но ты ведь говорила, что хотела в детстве сестру.

— Да что за глупости?! Никогда я такого не говорила! Это просто детские причуды! — ты тотчас отворачивалась и заводила иную тему, далекую от семейных проблем.

И я не смел заново возвращаться к болезненным обсуждениям.

А в случае с Сашей болезненным для нее было буквально все, что хоть сколько-то затрагивало ее личность.

Так что к концу третьего часа общения я не знал о ней ровным счетом ничего, зато успел пересказать свои познания об острове, а она успела напиться в хлам.

Я отвез ее домой на своем байке. Допускать ее за руль было опасно и для нее, и для окружающих.

Саша кое-как перешагнула сиденье, держась за мое плечо, и тряхнула головой, которая, по всей видимости, здорово кружилась.

— Твою мать… Почему ты меня не остановил? — раздосадовано ворчала она.

— А ты бы послушала? — усмехнулся я, провожая ее к дому, где она жила.

— Тебе хорошо, Джей. Ты не пьешь.

— А зачем пьешь ты?

Она посмотрела на меня лукаво и улыбнулась.

Мы почти доплелись до лестницы, по которой ей предстояло забраться к себе наверх. Хотя я за нее не переживал: для человека, выпившего не менее трехсот грамм виски она выглядела сносно, я только слегка направлял ее за локоть и контролировал, чтобы никуда не сбежала, потому как Саша уже порывалась отправиться погулять в город.

— Ты зайдешь? — спросила она, когда мы остановились.

— Зачем?

— Как это «зачем»? Ты что, не хочешь меня трахнуть?

— Хочу.

Она засмеялась и поцеловала меня в губы.

Давненько я не целовался с настолько пьяной женщиной, но ее поцелуй, хоть и смердел табаком и виски, пленил меня в момент первого же соприкосновения. Я не устоял и ответил на него.

Саша мгновенно отстранилась.

— А я тебя обломаю, понял? — она ткнула пальцем мне в грудь, но секунду спустя снова заключила в объятья.

На этот раз я отошел первым, не в силах еще раз вытерпеть отказ.

— Иди спать.

— Не пойдешь ко мне? — она закусила губу. — Ну же, давай, мальчик, попроси.