— Да? — с сомнением переспросил я. — В таком случае, чем женский рот отличается от мужского? А?

На миг запнувшись, Крис посмотрел на меня и вдруг рассмеялся.

— Один-ноль, парень! Подколол!

Той ночью я засыпал почти счастливый. Или скорее пустой до той степени, что перестал испытывать какие-либо чувства к окружающей среде. Это и осчастливило меня. Засыпая, я что-то напевал. Потом стих. Потом была темнота.

Я открыл глаза и увидел чудесную золотисто-светлую дымку, похожую на то, что я видел сквозь твои волосы, Марта, когда ты лежала затылком к окну.

Отдельные волоски выпадали тонкими струями и образовывали что-то вроде паутины. Мне нравилось всматриваться в их невесомый хаос, угадывать очертания предметов, едва-едва видимых сквозь них. Ты вздыхала и встряхивала головой, убирая лицо глубже в подушку, в мою руку, которая онемела за всю ночь. Я продолжал искать глазами то таинственное сочетание света, волос и фантазии, пока не сталкивался с тобой взглядами.

— Давно не спишь?

— Не очень.

— Давай еще полежим, — ты делала вид, что вновь уснула, но не выдерживала и нескольких минут.

Я достаточно легко распознавал эту симуляцию, когда опускал ладонь к твоим бедрам и прижимался ею к волосам на лобке. Они уже были слегка влажными, но стоило быть чуть более настойчивым, и вот уже кончики пальцев погружались в теплый, густой, тягучий секрет, который мгновенно обволакивал их, и я больше не мог думать ни о каком сне.

Сегодня утром сон развеяло почти так же быстро. Еще не вполне понимая, что чахну от жары и прямого солнца, которое билось в незастеленное с ночи окно, меня затомило желанием. Было гораздо легче поддаться ему и сбросить самым тривиальным способом, чем искать причину, почему я не должен этого делать.

Потом я завтракал с кофе и мюсли, читал почту и работал.

С тех пор, как я очутился здесь, мне пришлось ступить на зыбкий путь фрилансового работника, хотя я сам всегда говорил, что вести дела с такими партнерами ненадежно, и старался обходить их как мог. Мне казалось, что нет ничего проще, как уйти от ответственности перед тем, кого ты ни разу не видел. Но большинство моих нынешних клиентов понятия не имели, кто я —сколько мне лет, брюнет я или блондин, какого я роста и даже каков мой голос. Все коммуникации я наладил в письмах, коротких, деловых, всегда одинаково подписанных: «Best regards, JR» — и все. Ни улыбок, ни личных данных, ни других контактов.

По большому счету, никому не было бы даже интересно знать, как меня зовут, если бы не обязательство платить за мои услуги по имени и номеру карты. Если эти данные можно считать личностью, то для всех, с кем я сотрудничал в данный момент, моя личность укладывалась всего в двадцать четыре символа — шестнадцать цифр и восемь букв.

И мне понравилось это чувство. Оно было новым, точным и безопасным. Например, никто не мог отчитать меня из-за своего дурного настроения, прицепившись к какой-то несуразной мелочи, потому что цепляться было не к чему. Я был призраком, профессиональной машиной, в которую загружали начальные данные, и точно в срок машина выдавала конечный результат. За него мне платили строго по прайсу и тоже в срок — так выглядели мои идеальные отношения с коллегами. И я не скажу, что очень скучал по разговорам в курилке и за ланчем, возможно, потому лишь, что мне самому нечего было рассказать, а рассказы о чужих детях, кошках и тещах утомили меня сразу, как только я стал одинок.

За свои услуги я брал умеренно, можно сказать, дешево. Я мог себе это позволить, потому что почти не тратился сейчас, а того, что получал, с лихвой хватало на мое ветхое жилье, кокосы, рис, бесперебойный интернет, а кое-что оставалось сверху. Я экономил и старался жить скоромно. Я даже не стал покупать себе вентилятор, когда обнаружил, что имеющийся в доме поломан. Я его починил. И теперь он обдувал мне спину, пока я загружал файлы в письмо и прислушивался, когда закипит чайник.

Была еще одна причина, почему любопытство у моих клиентов в отношении меня никогда не превышало чисто профессиональный уровень. Дело касалось налогов. Пользователи моих услуг частично или полностью вели теневой бизнес. А людям, живущим в тени, мне в том числе, волей-неволей приходится довольствоваться малым. Я извлекал из этого максимальную выгоду. Впрочем, я никогда не жил на широкую ногу.

Я не гнался ни за деньгами, ни за славой, ни за громким эпатажем. Иногда мне кажется, что отчасти это разлучило нас, дорогая Марта. Нет, ты не требовала дорогих духов, нескончаемых поездок на море и шикарных ресторанов каждый вечер. Но тебе нравились красивые вещи, красивые места и красивые люди. Ты умела ценить красоту во всем, как умела ее найти и сберечь. А для меня воплощением красоты была ты.

— Ты очень красивая, — сказал я, когда мы сидели в кино, и свет от большого экрана падал тебе на щеки цветными яркими пятнами.

— Тс-с-с! Джей, мы не можем сейчас говорить! — шепнула ты, но улыбнулась.

Выходя из дверей кинотеатра, ты резко остановила меня.

— Знаешь, что я думаю?

Я подумал, ты хочешь высказаться о фильме.

— Нет, не о фильме, — ты повернула ко мне серьезное лицо. — Я скажу это раз и больше не буду. Потому что мужчина не должен этого знать. Но я все равно скажу. Это ты очень красивый.

— Я?

— Да, ты. А теперь поговорим о фильме.

Я обогнал тебя на два шага и встал точно напротив.

— Погоди. Выходит, ты познакомилась со мной, не потому что я галантно предложил тебе кофе, а потому что я красивый?

— Что в этом оскорбительного? Ты тоже познакомился со мной, не потому что хотел угостить меня кофе.

Получается, ты всегда осознавала свою красоту и была уверена, что в первую очередь я проникся к ней. Но все было не совсем так.

Твоя внешность, Марта, — овал лица, руки, губы, живот, пальцы на ногах, колени, позвонки, мочки ушей, соски, ногти, кончик носа — отличалась деталями, каждую из которых я любил и замечал. Но роднила и сближала нас не только красота и гармония в постели, но и то, что было за пределами физического. Ты мне не поверишь, конечно, но я едва запомнил твое лицо при первой почти мгновенной встрече, чтобы потом опознать его среди прохожих. Меня зацепил твой образ целиком. Именно за ним я помчался со стаканом кофе. Будь ты менее хамлива и не ударь со всей силы ту несчастную дверь, я, может, полюбовался бы тобой и только.

Чтобы влюбиться в тебя потребовалось всего мгновение, но в этом мгновении каждый штрих был невероятно важен.

Теперь мне отчаянно не хватало и твоей красоты, и твоей раздражительности, и твоего умения безрассудно смеяться по пустякам. Я пытался заполнить дыры внутри сердца красочностью окружающего мира. Потому что не мог отыскать ничего другого, столь же многогранного и непредсказуемого, под стать тебе, кроме самой природы.

Погода мне благоволила. Я оделся, чтобы прогуляться на рынок и к морю.

Помню, еще недавно мы ходили за покупками вместе, Марта. Я скорее не любил эти вылазки, воспринимал их как необходимость, чтобы ты не таскала в одиночку тяжелые сумки.

Больше всего меня раздражало то, что ты никогда не умела сосредоточиться на запланированных вещах. Идя в отдел с колбасами, ты могла неожиданно свернуть в галантерею и легко провести там полчаса, перебирая перчатки и заколки для волос. После чего о колбасе ты напрочь забывала и вспоминала только дома.

— Джей, а где салями?

— Салями?

— Да, салями. Мне нужна была салями для пиццы. Помнишь, я говорила?

— Помню.

— Тогда почему ты не напомнил мне об этом в магазине?

— Марта, но я ведь напомнил перед тем, как ты пошла выбирать перчатки.

— А после почему не напомнил?

— Наверное, забыл.

— Вечно ты все забываешь, — ворчала ты и потом нежно просила меня немедленно сбегать в гастроном.

Тогда наступала моя очередь ворчать, что пора бы научиться писать список покупок перед походом в магазин.