Руки были изуродованы и полностью вымазаны кровью, и только сейчас я смог оценить, что натворил: зажигалка полетела прямиком в окно, которое я прикрыл, уходя. Хорошо, что по ту сторону находился задний двор дома, и обычно там никто не ходил, тем более ночью.

Кстати, зажигалку я так и не нашел. Еще неизвестно, существовала ли она вообще или просто померещилась моему больному сознанию. Я был убежден, что точно видел ее в своих руках, но примерно с той же убежденностью припоминал, что выкинул ее сразу после нашего расставания.

Я осмотрел и перебинтовал раны. Только одна оказалась довольно глубокой — рядом с большим пальцем левой руки. В остальном я отделался царапинами.

Помимо рук, меня беспокоило страшное похмелье, каких я давненько не испытывал. Наверное, лишь в студенческие годы я знавал нечто подобное. И то, тогда организм был явно свежее, а сейчас же я был настолько разбит, что едва перемещался от комнаты до туалета. Меня тошнило и рвало невыносимо, каждые полчаса. Я бы просто упал в кровать и умер тут же, но вынужденно двигался, продолжал жить. И эта жизнь совсем не радовала.

Помню, как однажды я здорово приложился к алкоголю на корпоративной вечеринке, незадолго до нашего с тобой расставания, Марта.

Стоял февраль. Мы праздновали десятилетие фирмы. Тогда напились все, включая меня, Башо и остальных коллег. По такому случаю «развязался» даже наш директор. Такой, лысый и ужасно неприятный — Марта, ты должна его помнить. Но и этот гад мне тогда показался довольно милым. Все-таки чудесными свойствами обладает виски! Из вышколенных педантов он создает развратников, из тихонь — заводил, из благородных дам — распутных девок, а из строгих руководителей — веселых парней, которые умеют отплясывать не хуже Мариуса Петипа.

Я вернулся домой к полуночи, рассказал тебе, как все прошло. Я вещал с таким азартом, что не сразу заметил твое непримиримое, мрачное лицо. Ты молча дослушала, а затем влепила такую пощечину, что я аж протрезвел.

— Марта, за что?.. — ставя на место челюсть, спросил я.

— А ты не знаешь?!

— Нет…

— Кто она?! — заорала ты.

— Кто… она?.. — с тупым видом повторил я.

— Кто эта мразь, с кем ты танцевал?!

— Елена?.. — с трудом припомнил я.

— Елена?.. — ты будто бы восторженно подняла брови, но ни о каком восторге, ясное дело, речи не шло. — Елена, значит? Та самая Елена, которая приперлась к вам месяц назад в короткой юбке? Эта шлюха?

Месяц назад в нашем коллективе действительно случилось пополнение. И об этом я тебе тоже рассказывал еще раньше. Рассказывал, как мы хохотали над короткой юбкой новой секретарши. Да-да, именно с ней в итоге переспал Башо.

— Нет, — кое-как объяснил я, покуда ты снова меня не ударила. — Нет же! Я танцевал с Еленой из бухгалтерии. Марта, ей пятьдесят три. Она замужем! О чем ты?!

— Ты только что сказал!..

— Бога ради, я сказал, что танцевал с Еленой!

— Надо было сразу уточнить, — отчеканила ты и даже не извинилась.

Полагаю, ты не поверила мне тогда. И только одного не понимаю — почему?

Ни разу не случалось такого, чтобы ты, дорогая Марта, уличила меня во лжи. Я, конечно, не претендую на святость и вполне способен на ложь, если того требуют обстоятельства. Так что мучаясь похмельем, чтобы отвлечь мозг, я пытался отыскать какой-то момент, где я тебе соврал.

Ах, да, вспомнил.

Я врал, что бросил курить. Врал совершенно скотски. Но, удивительная штука, я ведь сам доподлинно верил, что говорю правду. Например, я выкуривал не целую пачку, как раньше, а только пять сигарет. После чего заявлял: «Да, я бросил».

— И совсем не курил?

— Совсем. Только чуть-чуть.

— Джей, ты же обещал!

— Да-да, я стараюсь. Я очень стараюсь.

Но распрощаться с никотином при тебе оказалось невозможным. Наверное, я не относился к этому достаточно серьезно. Это было тем обещанием, которое дают, скрестив пальцы за спиной: не буду больше есть сладкое на ночь, больше не буду материться, не буду смотреть телевизор, а буду читать книги, буду бегать по утрам, буду звонить маме раз в три дня, не буду больше вспоминать этого человека…

И все равно соблазняешься на кусочек торта, ругательства вырываются сами собой, телевизор гипнотизирует, а на звонки никогда нет времени. Да и человека забыть не получается на одном честном слове. Не получается, и все тут.

Я улегся в кровать и ненадолго заснул. Что-то снилось нехорошее. Я просыпался, вздрагивая, и вновь засыпал. До вечера мой несчастный желудок выворачивало наизнанку неоднократно. Я пил воду и силой мысли пытался унять боль в голове. Буддисты верят, что все покоряется силе мысли. Видимо, у моей мысли было недостаточно сил.

Я смог более-менее твердо стоять на ногах, когда уже смеркалось. Нужно было что-то поесть. Но та еда, которая у меня имелась, либо предполагала длительную готовку (на что я был явно неспособен), либо была мне противопоказана (свежие фрукты, скорее всего, полетели бы обратно — ярко и со вкусом).

Я отправился к Сэму.

Его в кафе не было, но была Пенни, которая узнала меня и тут же принялась причитать на своем наречии, откуда я разобрал только, что хреново выгляжу, и то — благодаря интонации.

— Пенни, пожалуйста, принеси мне рис. Самый простой. Вареный. Без специй.

— Ох, сэр! Ох, сэр! Вы желаете пиво? Пиво, сэр?

— Нет, Пенни, — я уже начинал раздражаться. — Я не хочу пиво.

— Пиво. Том-ям. Пиво и том-ям. Вы почувствуете лучше, сэр.

— Пенни… — сдался я и уронил голову на стол, потому что стесняться было уже нечего. — Господи боже…

Она погладила меня по голове.

— Не надо, — заныл я. — Просто принеси мне еды.

Ее шуршащая одежда сделала вокруг стола еще несколько беспокойных кругов и отдалилась, свидетельствуя о том, что Пенни все-таки ушла выполнять заказ.

Конечно, она принесла пиво. И том-ям тоже принесла, и целую большую пиалу риса. Я ел как контуженный слон — медленно-медленно поднося палочки ко рту, затем медленно-медленно пережевывая. А Пенни все это время стояла рядом и смотрела. Других гостей в кафе не было, а мне было настолько тяжко разговаривать, что я ее не гнал.

Каким-то чудом я справился с рисовыми зернами, голод был утолен, а тошнота перестала то и дело подкатывать к горлу, улеглась и прислушивалась к полученной пище.

Я отдал Пенни тарелку, но, отлучившись на минуту, Пенни сразу вернулась и стала настойчиво подталкивать ко мне острый суп. Я боролся с ней и пытался объяснить, что и в лучшем своем состоянии недолюбливаю том-ям. Однако Пенни была непреклонна. Я зачерпнул пару ложек для ее успокоения, но от пива отказался наотрез.

Когда я решил уходить, Пенни все порывалась проводить меня. Ее горячая забота могла бы доставить мне радость, не будь я настолько разбит. Но, не чувствуя почти ничего, кроме раздражения, я даже прикрикнул на Пенни и уплелся домой.

Уже закрывая калитку, мне почудилось, что за мной кто-то наблюдает. И в тот же момент я споткнулся о хозяйскую курицу, которая пыталась проскочить у меня между ног и удрать на свободу. Я схватил птицу, выругался на нее, швырнул во двор и полез в свою берлогу, чтобы уснуть больным, тревожным сном.

Мне снился ливень. Густой, сине-серый, он полосовал меня ледяными до жгучести каплями, а я куда-то шел, я что-то искал. Мне было страшно и холодно, но я продолжал идти. И вдруг я понял, что оказался в той ночи, когда погибла мама.

Шел точно такой же беспросветный дождь. Автобус, в котором она возвращалась с работы, выехал на встречную полосу. Я хотел ее встретить и нес еще один зонт к остановке, но она так и не приехала.

С тех пор мы с отцом жили вдвоем. Он не пытался приводить новых женщин. Я даже не знаю, была ли у него подруга. Наверное, он решил, что мне ни к чему новая мать, а может, просто слишком уставал на работе, и было уже не до романов.

О своей родной матери я забыл практически все. И я даже никогда не рассказывал о ней ни бывшей жене, ни тебе, Марта. Мне было нечего рассказать. Возможно, именно тогда я приучил свою память моментально уничтожать воспоминания о женщинах, которых больше нет в моей жизни. Так было с мамой, с бывшими любовницами, с женой. Со всеми, кто пытался оставить свой отпечаток в моей душе, но оставил лишь пробел. Не получилось только с тобой, моя дорогая Марта.