А наутро русский таран пробил врата Итиля. У защитников надвратной башни не хватило кипящего масла, чтобы остановить его натиск. В разбитые ворота устремилась половецкая конница во главе с самим ханом Сакзем. Вслед за ними в город въехали дружинники князя Романа, а уж затем зашла аланская и касожская пехота. Сопротивление захватчикам оказывали лишь хорезмийские гвардейцы кагана, лично преданные ему. Городское ополчение и регулярная хазарская армия сложили оружие.

Сакзь ехал на коне по опустевшему городу, жители которого попрятались в своих домах. Теперь этот город должен был стать его городом. Город, названный его именем, ведь именно Сакзь и его люди первыми въехали в Итиль. Так обещал князь Роман. Если он сдержит свое слово — у половцев начнется новая оседлая жизнь. А русичи навсегда станут их союзниками, по крайней мере, для его племени.

Теперь у половцев будет целых три дня пограбить этот богатый город. Категорически запрещалось только устраивать пожары и убивать мирных жителей, кроме тех, кто будет оказывать сопротивление. Но об этом уже побеспокоился наместник Итиля. Все самое ценное итильцы успели спрятать, а от захватчиков все равно откупались серебром и золотом, но не жизнями. Итильцы для виду повозмущались, но в принципе, были не против. Как говорили хазары: «Спасибо, Боже, что взял деньгами».

Сакзь ехал и любовался прекрасным городом, какого впредь никогда не видал. Мог ли он подумать об этом раньше? Итиль, город, который для его предков был всегда чем-то недосягаемым, теперь будет его владением. Теперь он будет носить название Сакзин. Покойный хан Тарх мог бы гордиться своим вторым сыном. Все-таки хорошо, что он согласился на предложение русского князя. Хотя, если бы княжескую грамоту не привез муж его сестры, то, скорее всего, Сакзь бы не стал помогать вчерашним врагам. Хвала Тенгри-хану за то, что надоумил Сакзя семь лет назад не казнить попавшего к нему пленника!

На крышах домов Сакзь заметил заготовленные бочки. Вот о чем предупреждал хитрый хазарин — в этих бочках, видимо, было страшное зелье, способное воспламенить все вокруг. Неужели хазарский каган способен был уничтожить свой прекрасный город, лишь бы тот не доставался победителям? Впрочем, неважно, больше Итиль кагану не принадлежит. Осталось совсем немного, и эта война будет закончена.

Каган Исхак покинул Итиль. Он бросил всё: свой прекрасный, но не приспособленный к осаде дворец, все свои сокровища, и что было более ценно для него лично — все свои книги и научные трактаты. У него осталась только заветная пластина, с которой он не мог расстаться. Вместе с последней сотней преданных ему гвардейцев на большой галере вниз по реке он отплыл в свою неприступную крепость, которую соорудил на безымянном скалистом острове в Гирканском море. В этой крепости, из которой был только один выход, его никто не смог бы достать. Здесь можно дождаться последнего союзника — хазарский флот, бесполезно осаждавший ненужный уже Семендер. У захватчиков не было кораблей — так что на море Исхак смог бы еще одержать не одну победу. А дальше всё снова сможет повернуться в его пользу. Недаром же он избран Яхве.

Исхак бросил прощальный взгляд на город, который возродился лишь благодаря его воле. Итиль стоял всё такой же красивый, на берегу одноименной реки, неподалеку от ее впадения в Гирканское море. Где-то вдалеке были слышны крики, отдаленный шум битвы, но каган ожидал большего. Он хотел бы, чтобы Итиль пылал, чтобы пламя взмывалось до небес. Пусть бы сгорело всё, но не досталось врагам! Пусть бы сгорели все предатели, которые вынудили кагана покинуть свою столицу!

В крепости Исхак наконец-то ощутил спокойствие. Здесь можно было пережидать осаду сколько угодно. А в лабиринте, вырубленном возле главного входа в крепость, сотня воинов могла сдержать пару тысяч противников. Каган отправил весточку к адмиралу флота с требованием срочно отправить все суда к острову. Теперь бояться было нечего и осталось только дождаться погони.

Впрочем, погоня долго ждать себя не заставила. Через неделю прибыли три галеры из Итиля с русскими воинами на борту. Около трех сотен русичей. Смешно! Скоро все они полягут на проклятом острове. Противники разбили на каменистом берегу небольшой палаточный лагерь. Неподготовленность русичей ввергала хазарского кагана в недоумение. Неужели они надеялись взять эту крепость, не соорудив даже захудалых осадных лестниц? Вдруг среди русов каган заметил старика в звериной шкуре. Он показался Исхаку странно знакомым. Где же они могли встречаться?

Русичи не спешили атаковать. Вперед вышел необычный старик и что-то закричал на хазарском. Ветер донес до Исхака, стоявшего на крепостной стене, лишь обрывки фраз.

«Ты… давно… часть… у меня…». Зрачки Исхака расширились, и глаза готовы были выпрыгнуть из орбит — в руках старика он увидел часть пластины, за которой охотился так долго. Она была так близка впервые почти за сорок лет! Рассудок старого кагана помутился — он не стал ждать ни своих собственных кораблей, ни пользоваться явным стратегическим преимуществом. Исхак приказал немедленно организовать вылазку с ночной атакой на врагов.

Надо отдать должное гвардейцам кагана, бились они отважно, несмотря на троекратное преимущество противника. Тем более, что внезапного нападения не удалось — их уже ждали. Пластина Кудеяра была хорошей приманкой. Все хорезмийцы полегли в этом неравном бою. Но Исхак не обращал внимания на доблестное сражение своих гвардейцев. Воины ему нужны были в качестве отвлекающего маневра. Он чувствовал небывалый прилив сил — с колоссальной уверенностью, походкой двадцатилетнего юноши, а не семидесятилетнего старца, каган спешил навстречу бессмертию. Кроме того, собрав наконец весь артефакт, он надеялся заполучить власть над временем.

— Оставьте меня! Дальше я сам! — крикнул каган кинувшимся его сопровождать гвардейцам.

С легкостью зарубив по пути одного за другим троих противников, Исхак ворвался в палатку, где должен быть обитать нужный ему старик. И действительно, на походном столике его цепкий взгляд увидел недостающую часть той самой пластины. Вдруг дорогу ему заступил старик в звериной шкуре. Теперь в его руке был не привычный суковатый посох, а обнаженный меч.

— Отойди с моего пути и не мешай мне взять то, что по праву должно принадлежать только мне. И, клянусь Яхве, я разрешу вам отсюда убраться живыми, — надменно бросил Исхак.

— Нет уж, каган, это тебе придется отдать то, что ты отнял у меня много лет назад, — возразил незнакомец.

— Так это ты был тогда на руинах Беленджера? За тобой я безуспешно гонялся столько лет? А ты трусливо от меня убегал… Видишь, судьба привела тебя снова ко мне. Последний раз предупреждаю, отдай пластину по-хорошему. Все равно ты не умеешь ей пользоваться. За эти годы я стал правителем великой страны, а ты как был оборванцем, так и остался.

— Надо было убить тебя еще сорок лет назад, сколько жизней можно было бы сохранить! — возмущенно воскликнул Кудеяр.

— Ты думай, с кем говоришь, гой! Чьих жизней? Тех, кто никогда не будет благодарен за все, что делаешь для них? Тех, кто будет роптать, даже если ты будешь осыпать дождем из золота и серебра? Тех, кто и имени-то своего написать не может? Я, и именно я создал державу, которая способна была бы покорить весь мир, если бы вы мне не помешали.

— А я жил в лучшем государстве на свете, где каждый человек мог свободно трудиться и получать достойный заработок за свой труд. Каждый мог обеспечить себе безбедную старость, и был уверен в завтрашнем дне. А такие, как ты, всегда вредили и через тысячу лет не перестанут вредить простому человеческому счастью.

— Не бывает таких государств и не будет никогда! — бросил каган, — Каждому свое — кто-то должен править, а кто-то подчиняться и беспрекословно выполнять волю правителя. Лишь единицы могут пробиться с низов к вершинам власти, и я тому подтверждение. Свобода — слишком ценный дар, и нельзя ее раздавать всем подряд. Так что не говори небылиц!