— Отлично вложился в огонь, я смотрю. Возможно, у меня вышло бы лучше, но ненамного.
— Про… демонстрируй, — кивнул я, всё ещё тяжело дыша после спонтанного каста. — Впереди ещё одна ползёт.
Неудавшиеся эксперименты Ордена безраздельно хозяйничали в катакомбах. Некоторые, как забракованные големы, тупо шли или ползли навстречу, другие поджидали в засаде, третьи крались за нами в темноте. Я чувствовал сквозь одежду, как медленно нагревается окровавленный обломок, но рядом с Маэстусом опасность была не слишком высока. Я жёг аберрации «Языком», одну особо настойчивую пришлось угостить «Когтем». Маэстус, доказав в начале, что его «Язык саламандры» не слабее моего, дальше пользовался смертоносными залпами костяных шипов и копий. В ближнем бою его коса превращала целых тварей в две половинки тварей, а металлическая рука вбивала их в стены, оставляя некрасивые мокрые пятна.
Когда благодаря карте мы добрались до запертой двери, ведущей в блок с заключёнными, наш счёт по мобам составлял где-то 13 — 6 в пользу Маэстуса. Глядя на его самодовольную лыбу, я напомнил, что из нас двоих мир спас только один, да ещё и проклятье Владыки за это огрёб. Он напомнил, что нужно уметь с достоинством принимать поражение, что я и сделал. За это ему пришлось выбивать дверь, и к моему немалому удовольствию, та долго не поддавалась.
Получено опыта — 1900!
— Аура подавления. Ну разумеется.
— Подавления чего? Магии?
— А ты соображаешь, — саркастически хмыкнул Маэстус. — Иначе бы Зервас могла просто проснуться и свалить, охраны-то нет.
— Значит, если за нами что-то приползёт, мы особо не поколдуем, — нахмурился я.
— Мы дверь своротили, а заклятье было завязано на ней. Сейчас рассеется.
Мы заранее договорились выпустить всех, кто попадётся нам в этом последнем блоке, не оставляя их на съедение чудовищам и вечные пытки Ордена. Но это не понадобилось — за решётками древнего подземелья либо не было никого, либо лежали давно истлевшие останки. Орден даже не подумал их вынести и закопать или сжечь — было полное ощущение, что сюда не заглядывали последние лет двадцать.
И всё же, в конце коридора нас ждало крохотное пространство, которое язык бы даже не повернулся назвать «камерой». И в этом закутке покоилась моя наставница, Кассандра Зервас.
Если не присматриваться, могло показаться, что старая чернокнижница успела присоединиться к остальным пленникам этого проклятого места. Однажды я видел фотографии мумии тибетского монаха, умершего во время беспрестанной медитации — и тело моей наставницы выглядело очень похоже. Сухая серая кожа, натянутая на тонких костях. Выпавшие волосы, глубоко запавшие глазницы. Зарисовки в её личном деле не могли сравниться с реальной картиной. Видимо, ужас на моём лице был настолько выразительным, что Кёльколиуке поспешил меня успокоить:
— Она. Жива.
— Так и есть, — подтвердил Маэстус. — Но я не беру назад свои слова о сумасшествии умбр. Сколько она плавает вместе с тенями?
— Семь месяцев.
— Тьма бездонная. Ну чего стоишь, буди.
Я сперва даже не понял, что он имеет в виду.
— Я?
— А кто ещё? Тут только ты её ученик.
— Но к тебе она тоже обращалась за помощью.
— Я и помог, — расплылся он в хитрой улыбке. — Притащил к ней единственного ученика.
Чёрт бы побрал его и его безупречную логику.
Я открыл решётку — та даже не была заперта — и присел рядом со своей еле живой наставницей и осторожно коснулся её руки.
— Кассандра, — позвал я. — Я здесь. Я нашёл вас, как вы и хотели.
Старая чернокнижница не отзывалась, её рука на ощупь была, как сухой пергамент. Я сглотнул и с тревогой обернулся на Маэстуса. Что ещё я мог сделать? Не целовать же её, как Спящую красавицу? То есть, конечно, для спасения жизни — хоть сто раз, но что-то подсказывало, что Кассандра таких вольностей не простит даже любимому ученику.
Или просто ученику. Других-то не было.
— Не… запылился…
Голос, идущий сзади, не ворчал, даже не шептал — шелестел, словно пожухшая трава на ветру. И всё-таки… И всё-таки…
— Кассандра?! — радостно возопил я, поворачиваясь к неё и получил в награду суровый взгляд.
— Тихо, — сказала моя наставница одними губами. — Воды.
Бурдюк из шкуры мантикоры, каждый глоток из которого восстанавливал выносливость, тут же появился на свет из моего заплечного мешка. Я лил воду очень аккуратной тонкой струйкой, но большая часть всё равно попала мимо. Кассандру, впрочем, это ничуть не смутило, и когда она напилась, дала знать слабым кивком головы.
— Зелье, — теперь её голос был просто тихим, а не почти бестелесным. — Хватит… трёх.
Меня вдруг прошиб холодный пот. Из небольшого запаса в пять лечебных зелий, что мне подарили на дорогу ребята, осталось лишь одно — и по правде говоря, я даже не подумал, что для Кассандры следует прихватить новых. С осунувшимся лицом я достал из мешка последний флакон с алой жидкостью и приготовился выслушивать заслуженные упрёки. К счастью, на помощь пришёл Маэстус, молча вручив мне ещё два.
— Не кори себя, мой дорогой, — усмехнулась старая чернокнижница, прикончив первый флакон. За вторым она уже потянулась сама. — Сам факт, что ты добрался сюда вовремя, искупает все твои промахи.
Кажется, за моей спиной кто-то недовольно засопел.
— Вы оба добрались, разумеется, — поправилась она. — Вы даже не представляете, за сколько ниточек я дёрнула, скольких сильных мира сего просила о помощи. И вот, срок к концу, а передо мной только вы двое.
Её фирменный смех-хрип сейчас звучал особенно жутко.
— А я ведь даже не была уверена, что ты осилишь свой первый Путь.
— Без вашей помощи бы не осилил, — признался я.
— Тварь теней помогает только тому, кто помогает себе сам, — хмыкнула она, принимаясь за третий флакон. К её лицу на глазах возвращалась жизнь, кожа розовела и разглаживалась. Сейчас она была больше похожа на человека, отходящего после долгого курса химиотерапии, чем на тибетскую мумию.
— Правда, что тени на Пути едят бессмертных? — вдруг спросил я.
— Только некоторые, — спокойно сказала она. — Ты и сам их можешь выделить среди других. Четвёртое зелье есть?
Если бы мне дали задачу выделить особо «голодные» тени, я бы назвал всего несколько — боссов и минибоссов из первых двух Путей. На третьем под такую категорию, вроде, никто не попадал — и все мои смерти, даже от выстрелов турелей, окончились перерождением.
У Маэстуса нашлось ещё два зелья, и Кассандра осилила оба, после чего предприняла попытку встать. Неудачную попытку.
— Я могу вас понести, — предложил я, и удостоился ещё одного взгляда, суровее прежнего.
— Я ещё не разваливаюсь на куски, — надменно сказала она, пять минут назад не способная нормально выпить глоток воды. — Скоро пойду сама. А пока что садись и слушай, мой дорогой. Оба садитесь. Мне есть, что рассказать.
Мы с Маэстусом уместились на полу перед открытой решёткой, ожидая, пока великая чернокнижница сама устроится поудобнее. Через минуту она удовлетворённо кивнула и спросила:
— Что вы знаете о старых богах?
Маэстус молчал, так что за него взялся отвечать я:
— Они… вроде как олицетворяли эмоции, страхи и всё такое?
— И всё такое, — кивнула Кассандра. — Верно. Но настала Ночь ночей, безумие вошло в наш мир и старые боги первыми приняли удар. Кто-то из них сражался и погиб. Кто-то сбежал, так далеко, как только смог, иногда даже за пределы мироздания. Кто-то решил исполнить свой долг до конца — и остался.
Я вспомнил, что Кёльколиуке уже рассказывал мне об этом, в рамках истории падения Архипелага Затмения. В общем-то, от него же я позже узнал и подробности о сущности богов.
— Те, что погибли, достойны почестей, если бы о них помнили. Те, что сбежали, достойны жалости, если бы их знали. Но мы видим лишь тех, что остались в нашем мире, отравленном злом на столетия вперёд. Некоторые из них не выдержали и сошли с ума. Некоторые до сих пор строят планы мести. И лишь немногие просто продолжили идти вперёд вместе с теми, кто их когда-то создал. Вместе с нами.
