Аслан безобидно расхохотался.

— Посмотри на них, — он кивнул головой на открытое окно, через которое были видны стены завода. — Думаешь, кто-то помнит их имена?

— Они маргиналы или сироты…

— Это не важно, — серьёзно прервал Макса Аслан и наклонился к нему, словно собирался поведать заветную истину. — Бомж ты или певец… Горы стирают всё. Твоё имя тоже забудут… Думаешь, друзья, поклонники, баба твоя — это навсегда?

Сердце пропустило удар. “Баба твоя”. Они и о ней знают! Макс потерял бдительность.

— Что вы знаете об Арине? То, что я здесь — связано с ней? — он был готов схватить Аслана за грудки и вытрясти из него всю правду.

На его плечо легла тяжёлая рука Салмана — среднего, но самого мощного, сына Аслана.

— Полегче, соловей, — произнёс он, и Макс ясно почувствовал в его голосе угрозу.

— Каменное сердце, — сухо потребовал Аслан.

Макс взялся за гитару. Губы привычно выдавали слова, а в мыслях была только Арина. Неужели и к этому приложил руку Марк Вернер? Только бы вернуться, и он это так не оставит. Марк поплатится за всё.

Злость, жажда мести заставляла его жить. А ещё музыка. Которая, пусть и совсем немного, но снова присутствовала в его жизни. Аслан, подувшись на откровенные вопросы Макса, снова стал звать его скрасить послеобеденный отдых. А поздними вечерами, словно тень, появлялась Разият. И Макс с гораздо большим удовольствием пел для неё, чем для её отца-рабовладельца. Наступила осень, и горные склоны полыхнули разноцветьем красок. Чинары, платаны, редкие берёзки вспыхивали яркими листьями среди тёмных, сумрачных пихт и сосен. Макс и не знал, что в горах осенью так красиво. Несмотря, на своё незавидное положение, он не уставал любоваться природой, пить по глотку чистейший воздух, впитывать колорит местной жизни. Но по мере того, как ночи становились холоднее, а снежные шапки на вершинах гор росли, душу Макса всё больше охватывала тоска. Не помогали ни песни, ни мотивирующие обращения к самому себе, ни визуализация счастливого будущего с Ариной. Иногда хотелось выть, а иногда пойти на скалу и сигануть головой вниз прямо в горную каменистую речку.

Ровно в ту самую ночь, когда появилась на свет Мишель, Макс проснулся от невыносимого отчаяния. Он чувствовал, что должен быть там, что нужен Арине именно сейчас. И тогда Макс осторожно выбрался из барака и побежал. Пока было темно — вдоль дороги. К утру он был в ближайшем городке. Он укрылся в каком-то сарайчике на окраине. Ужасно хотелось есть, но во рту чувствовался отвратительный металлический привкус. Стоя на четвереньках, Макс пытался отдышаться, думая о том, что лучше умереть, чем вернуться обратно. Он не понимал, куда движется. Знал лишь одно: что нужно бежать, сколько хватит сил. А потом надеяться на людскую доброту.

Его поймали на второй день. Обессилевший от голода, вконец замёрзший, он забрался в какой-то двор, где хозяева держали форель. Он засунул трепыхающуюся рыбину под куртку, выбрался наружу, добежал до речки и, найдя уединённый берег, вцепился зубами в упругий, шершавый от мелкой чешуи бок. Это было одновременно отвратительно и прекрасно. Желудок заурчал, сжался в спазме, грозя отправить съеденное наружу, но Макс напился речной воды, заставив его успокоиться. “Считай, что это было сашими, — увещевал Макс свой мозг. — Или тартар из форели. Прикинь, сколько это стоит в московском ресторане?” Сон сморил его неожиданно. А проснулся он от удара ботинком под рёбра. Макс застонал. Над ним стояли три сына Аслана.

— Так-то ты отвечаешь на доброту нашего отца, сучонок? — Рамиз присел на корточки и схватил Макса за куртку.

Омар наступил ботинком на кисть. Макс закрыл глаза, и заскрипел зубами от боли. “Нет, только не руки, — мысленно взмолился он. — Господи, пожалуйста! Только не руки!”.

— Трясёшься, гад? — прошипел Рамиз. — Омар превратит твои музыкальные пальчики в кашу. Ты этого хочешь?

Макс замотал головой, и, превозмогая нестерпимую боль, прошептал.

— Зачем я вам? Мне надо домой…

Омар грубо загоготал, ещё сильнее вдавливая руку Макса в камни. Макс не выдержал и застонал. Гигантский Салман положил брату руку на плечо.

— Не перестарайся. Отец нам этого не простит.

Омар отступил, а Рамиз заставил Макса подняться.

— Пшёл… Пусть отец с тобой разбирается, падаль.

Так бесславно закончился его побег. Но соседи по бараку смотрели на него с уважением. До той поры те, кто пытался бежать, как правило, не возвращались. Или возвращались, но ненадолго. Очень быстро нечеловеческие условия труда и побои делали своё дело, и беглец отправлялся в последний путь на носилках, укрытый холщовым мешком. Положение же Макса почти не изменилось. Работники могли только гадать, чем он так важен для Аслана. Впрочем, и сам Макс не мог ответить на этот вопрос. До поры, до времени.

Через три дня после возвращения из своего неудавшегося побега Макс заболел. Всё утро его знобило, тело ломило явно не от усталости, к которой он уже привык, в глазах мерцали звёзды, и к обеду Максу казалось, что он вот-вот упадёт. Когда Омар привёз еду, Макс уселся со своей миской на камень, безразлично поболтал в ней ложкой, отставил в сторону и прилёг на землю, свернувшись калачиком. Ему нужен был отдых. Хотя бы самый маленький. Хоть несколько минуточек.

Он очнулся в том самом сарайчике, где отдыхал перед выступлением тогда, летом. Заботливая Разият сняла холодное полотенце с его лба и заменила его новым. Рядом исходил благодатным теплом электрический обогреватель. Макс попытался было приподняться, но Разият остановила его, коснувшись плеча.

— Лежи. У тебя температура.

— Почему я здесь?

— Отец сказал, что тебе тут лучше будет. Так ты не заразишь других.

— Разве вы лечите рабочих? Я думал, раз заболел — прямая дорога на кладбище.

Разият нахмурилась.

— Не говори глупостей. Я не позволю тебе умереть. Тем более, это обычная простуда. Ты замёрз… когда убежал…

Она чуть помолчала и спросила, обдав его жаром чёрных кавказских глаз.

— Зачем ты убежал?

— Думаешь, мне здесь лучше, чем дома? — невесело усмехнулся Макс.

Разият удивлённо приподняла брови.

— Я не знаю. Я нигде больше не была.

— Я здесь раб. Невольник.

Разият пожала плечами.

— Наверное, ты прав… Дома всегда лучше… Тебя кто-то ждёт там?

— Родители… — тихо сказал Макс. — Наверное, они с ума сходят. И ещё… Девушка…

— Ты уверен, что она ждёт? — в голосе Разият звучали сомнение и надежда одновременно.

— Я верю. Потому что, если я не буду верить, я просто лягу и умру. Безо всякой болезни. От тоски и горя.

Разият вздохнула. Как бы ей хотелось, чтобы её так кто-нибудь любил. А ещё лучше, чтобы не кто-нибудь, а он. Макс Гром. Раб её отца. Мужчина, который поёт изумительные песни проникновенным голосом, который достаёт до самых чувствительных местечек души. Ей давно пора замуж. Всем одноклассницам родители нашли женихов. А некоторые из них уже матери. И только Разият засиделась в девках. Отец и братья злятся, и срывают зло на ней. Будто она виновата, что у них такая репутация. Их боятся из-за влияния, и презирают за их нечистый бизнес. Вот и не хотят родители сватать своих сыновей. Видно так и придётся всю жизнь горбатиться на мужчин. Когда приезжает жена Рамиза, так она тоже начинает шпынять бедную Разият. Хорошо ещё Омар и Салман пока не женаты. Но это вопрос времени. Разият надула губки и тихонько засопела, готовая вот-вот расплакаться. Нет-нет, только не сейчас, не перед Громом.

— Ты как себя чувствуешь? — немного справившись с эмоциями, спросила Разият.

— Как будто катком переехали, — признался Макс. — Видела когда-нибудь каток?

Разият мотнула головой, разметав по плечам по-детски заплетённые косички.

— Машинка такая, которая асфальт утрамбовывает. Тяжеленная ужасно, — пояснил Макс.

Интересно, сколько всего придётся рассказать этой дикарке, чтобы хоть немного приблизить её к цивилизации?

— В Москве, наверное, так много всего? — широко раскрыв глаза, протянула Разият.