Дед вернулся и привез большой железный столб и поставил в центре города. Во всех направлениях он отмерил по полмили от этого столба, чтобы получился круг с милю в диаметре. Тех, кто оказался внутри этого круга, дед попросил подписать петицию. Взяв отчет об этом вместе с петицией, он отправился в Роли[12], и там все это зарегистрировал. Потом приехал в Халмет и сказал: «А теперь смотрите: мы стали городом. У нас есть это положение, мы зарегистрированы и получили статус города».
Но суперинтендант заявляет: «Меня не волнует ваша регистрация и ваш статус. У вас там нет депо, где поезд мог бы останавливаться».
По этой причине дед, разозлившись на этого суперинтенданта, возвращается домой и на свои собственные деньги строит депо, прямо у центрального столба, возле железнодорожных путей, в самом что ни на есть центре города. Потом он заявляется еще раз к этому суперинтенданту и говорит: «Отлично! Я сделал нас городом. Я построил депо. Если вы сделаете остановку поезда, я отдаю это депо железной дороге».
А как ты знаешь, Элисвилл в то время назывался Песчаным Дном. Его всегда так называли. Так вот, суперинтендант, который тоже не на шутку разошелся, заявил: «Меня не волнует, сколько депо ты мне отдашь, но поезд мой не будет останавливаться у места с таким названием как Песчаное Дно.
Дед пришел домой и опять задумался, ведь, возможно, в чем-то суперинтендант был прав. Такое название как Песчаное Дно не очень-то подходит для города. Так что он стал у всех спрашивать, не может ли кто придумать городу имя, но никому ничего хорошего в голову не приходило, по крайней мере ничего такого, из-за чего поезда начали бы здесь останавливаться.
Так вот, машинистом этого поезда в то время был парень по имени Билл Маккинни. Вырос он неподалеку отсюда; по другую сторону реки, и его родственники все жили рядом. Билл был крупным симпатичным парнем c большими напомаженными усами, и он очень гордился поездом. Но единственное, чем он гордился больше, чем поездом, была его маленькая девочка, Элис. И все это знали.
И вот в один воскресный день, бабушка (это твоя прабабушка) была в церкви, и ей пришло в голову, что дедушка говорит не с теми людьми. Она подумала, что, может быть, вместо того чтобы обрабатывать человека, который руководит поездами, но живет при этом совсем далеко в Хамлете, им нужно поговорить с тем, кто водит поезда и проезжает здесь каждый день. Это ведь она придумала имя Элисвиллу.
И тогда дед подумал, что это неплохая идея. И это несмотря на то, что ему раньше она в голову не приходила. Он со всеми поговорил, и все согласились, что это хорошее имя для города. Все любили Билла Маккинни, да и в любом случае новое название лучше, чем Песчаное Дно. Поэтому дед написал красками на табличке: «Элисвилл», залез на лестницу и прибил табличку с одной стороны депо. Это та самая табличка, которая висит там и по сей день.
Ну вот, а Билл Маккинни, когда он услышал от своей родни, что здесь происходит, сам в это не поверил. И в первый же раз после того, как дед повесил эту табличку, он остановился и вылез из своей кабины, чтобы самому посмотреть. И вот этот Билл, такой большой, чуть не расплакался, когда это увидел: настолько он любил свою Элис. И он тогда сказал деду, что больше никакой флаг Элисвиллу не нужен и что касается его, то он будет останавливать поезд каждый день, по пути туда и по пути обратно, и никакой суперинтендант ему не указ.
Так дело и продолжалось какое-то время, поезд останавливался два раза в день, несмотря на то что это было не предусмотрено. И за одним уже последовало и другое: в скором времени суперинтендант сдался и включил остановку в Элисвилле в официальное расписание. Ох, и радостное это было событие! Собрался вместе весь город и решили устроить празднование, потому что теперь Элисвилл официально стал городом, совсем как Шелби, или Нью-Карпентер, или Шарлотт, или Нью-Йорк. Они спросили Билла Маккинни, не сможет ли он привезти Элис.
Празднование назначено было на воскресенье, и поезд в этот день приехал специально. Собрались все из округи и принесли с собой обеды, чтобы остаться на весь день. Были бег наперегонки, гонки мулов, бег в мешках, на трех ногах, погоня за натертыми маслом свиньями и соревнование по залезанию на смазанный жиром столб (я в нем не преуспел – слишком маленький был). И где-то около полудня послышался свисток поезда, мы все посмотрели и увидели дымок вдалеке, и тогда побежали к депо. Поезд подошел к депо и остановился. Он весь сверкал и был увешан флажками и вымпелами. Элис Маккинни, та самая девочка, в честь которой назвали город, была наверху в кабине машиниста, с мамой и папой. Должно быть, ей тогда было лет шесть-семь, она была чуть старше меня.
О боже, я вижу ее как сейчас. На ней было белое платье и маленькая корона, и когда она стояла там, в кабине машиниста и махала всем рукой, я думал, что красивее ее нет никого в мире. Аплодисменты и приветственные возгласы долго не умолкали. Дед перед этим завесил вывеску на депо простыней. Элис сошла с поезда вместе с мамой и папой и потянула за веревку, простыня спала, и все снова зааплодировали. Мне тогда было всего пять лет, и казалось, что это самое грандиозное событие из всех, что когда-либо происходили. Я думал, что Элис Маккинни совсем как королева или принцесса, будто она сошла со страниц книги с картинками, и мне не верилось, что вижу ее. Все были так счастливы! Город казался совсем другим!
Но прошло после этого не так уж много времени, когда поезд подошел, но вел его другой машинист, не Маккинни. Тот машинист его подменял. Он сошел с поезда и сказал нам, что Элис заболела, что у нее коклюш или дифтерия, точно не помню, что именно. И все это время, пока Элис болела, все в городе ждали свистка паровоза, и, когда машинист на подмене подъезжал, люди бросали все свои дела и бежали к депо, чтобы узнать, как себя чувствует Элис. И день за днем он говорил нам, что состояние ее ухудшается и болезнь прогрессирует. Женщины города начали жарить цыплят, делать пирожки и отправляли их с машинистом на подмене.
И вот в один из дней мы услышали свисток поезда задолго до его приближения к городу, задолго до того, как он подошел к переезду. Это был беспрерывный свисток, и он становился все громче и громче и не прекращался. Тогда все побежали к дороге посмотреть, что стряслось. Помню, как и я бежал по улице, держась за мамину руку. В общем, поезд в тот день не остановился. Он проезжал через город так быстро, и свисток его был столь громким, что казалось, будто земля сотрясается. Никогда раньше я не видел, чтобы поезда так быстро ездили. И в тот миг, когда он проносился, мы увидели, что вел его Билл Маккинни. Он смотрел прямо перед собой, ни вправо, ни влево, и выражение лица его было ужасным. Вот так мы узнали, что Элис умерла.
Таким мы в последний раз увидели Билла Маккинни в наших местах. Ему было так больно видеть вывеску на нашем депо, что он вышел из поезда в Нью-Карпентере и отказался вести его обратно. Говорят, что Билл Маккинни весь обратный путь прошел пешком, по другой стороне реки, подальше от Элисвилла. Они с женой собрали чемоданы и уехали отсюда. Потом он устроился на работу и стал водить поезда в Оклахоме или где-то еще; так по крайней мере его родня говорила. И если Билл когда и проезжал через наши места, то я ни разу об этом не слышал.
Все чувствовали себя ужасно, и никто не знал, что делать. Поговаривали о том, чтобы вернуть старое название – Песчаное Дно или поменять на какое-нибудь другое, но это все-таки казалось неправильным. Все беспокоились о том, что же тогда будет чувствовать Билл Маккинни, если они поменяют название: переживали, что это несправедливо по отношения к Элис, а этого уж никто не хотел. И в то же самое время не менять название тоже казалось неправильным, потому что оно напоминало всем о том, что случилось. Поэтому никто ничего не делал, и табличка так и осталась на депо. А через некоторое время люди перестали об этом думать – так уж они устроены.
