Настолько, что сердце сжималось – видеть её такой было тоскливо.

Марина тяжело вздохнула украдкой и, лениво опершись щекой о ладонь, отвернулась к окну. Лучше уж вообще не смотреть на классного руководителя, подумала она, чем наблюдать, как поминутно из неё выскальзывала вся та тяга к извечной жизнерадостности.

Только сейчас слова женщины тронули пошатнувшееся лапками липкой тревоги сознание.

Вальс? Уже? Выпускники всегда начинали учить его только в конце первого семестра одиннадцатого года обучения. Точно никак не раньше.

И тут – осознание. Яркой вспышкой. Ещё сильнее качнуло помутнённый глубокими мыслями разум.

Точно ведь. Марина против воли отсчитала оставшиеся дни до наступления декабря.

Всего два. Вот тебе и конец первого семестра.

Девушка горько усмехнулась.

Мысль, что последний год утекал слишком быстро, накрыла её, как холодное, не успевшее ещё нагреться теплом человеческого тела покрывало. Словно песок сквозь пальцы, тонкими струями, миллионами мелких песчинок, шершавых, покалывающих. Это пугало даже сильнее, чем сегодняшнее отсутствие у Оксаны Андреевны блеска в светлых глазах.

Что произошло за последний месяц? Да практически ничего. И это тоже пугало, рождало в животе какое-то острое чувство прохладной паники. Казалось, внутренности потихоньку замерзали, стоило начать думать о подобных вещах, и Марина почти не могла дышать.

До декабря оставалось всего два дня.

Сегодняшний и завтрашний. В воскресенье уже наступал декабрь. Очень аккуратно, почти бесшумно, стараясь не напоминать о быстротечности времени. Подкрадывался, словно кошка, незаметно – так незаметно, господи – а потом внезапно вырывался из своего несуществующего укрытия, опуская на голову осознание, что прошёл очередной год. Что до конца остался месяц.

В случае Марины до её конца оставалось, пожалуй, чуть больше полугода. Но от этого легче не становилось. Совсем даже наоборот. Дата, засевшая в голове, неумолимо приближалась. Хоть это в будущем и не станет неожиданностью для девушки, она понятия не имела, что с этим делать. Что будет делать после того, как закончит школу?

Подсознание нашёптывало: прощаться с теми, кто дорог.

С этим фактом девушка смириться не могла. Даже если б хотела, но дело было ещё в том, что она совсем не хотела. Понимание всей ситуации разрывало, кидало её из стороны в сторону, словно тряпичную куклу, окунало в душераздирающую тревогу и отчаяние, как в кипяток, с головой, потихоньку сдавливало своей однозначностью. Своим одним единственным финалом.

Хотелось застыть во времени – чтобы ни назад, ни вперёд. Всё было слишком хорошо, чтобы двигать его. Слишком хорошо, чтобы пришлось с этим проститься.

За окном крупными хлопьями плавно опускался снег. Взгляд с ленцой следил за медленно плывущими снежинками, слипшимися, пушистыми, похожими на кусочки ваты. Всё кругом укрыло белоснежное поблёскивающее одеяло. Некоторые дорожки вновь запорошило, несмотря на то, что их и так уже чистили чаще, чем следовало. Однако в этот раз даже эта мера не особо помогала: снег валил третьи сутки, не останавливаясь, то вот такими крупными хлопьями, то мелкими снежинками, ложась на город, укрывая, и порой действительно казалось, что время застыло.

Особенно по вечерам. Иногда Марина просто останавливалась посреди улицы – будь она одна, или с Дианой, или с Егором, или они были все вместе, вчетвером, – и смотрела на небо. На плавно опускающийся снег. Чувствуя всем телом эту тишину, этот замедлившийся ход времени. Эту реальность вокруг. Миг растягивался до нереальных размеров, и казалось, что его можно потрогать руками. Прочувствовать.

Тогда Марина стягивала с пальцев перчатку и протягивала руку, ладонью вверх. Осязала лёгкое прохладное покалывание от каждой упавшей на тёплую кожу снежинки. Контраст температур. Так отчётливо, так ярко.

На душе в такие моменты отчего-то безмерно сильно теплело.

А ещё от того, что потихоньку к ним подбирался праздник. Атмосфера наступала неторопливо, шаг за шагом, и каждый из них прекрасно ощущался. Особенно если учитывать, что весь город уже начали постепенно украшать. Здания, вывески и парки зажигались всё большим и большим количеством разноцветных гирлянд, у многих магазинов устанавливали маленькие украшенные ёлочки. На городской площади принялись за украшение главного новогоднего дерева и строительство ледового городка.

Это радовало даже больше, чем было положено. Отвлекало от учебы, что навалилась тяжёлым грузом. От утягивающих, омрачающих мыслей. Вселяло какую-то долю неожиданно-приятного желания быть ближе к чудесам.

За месяц до праздника всегда появлялось ощущение сказки. Немного наивное, до смешного детское, приходящее вместе с первым зимним месяцем, яркими мерцающими огнями гирлянд и улыбками. Тёплое, уютное, доброе, от которого Марина поистине млела, расслаблялась и начинала относиться ко всем трудностям в жизни…

Легче, что ли.

Так, словно все проблемы на свете можно было разрешить. По крайней мере, стойкое ощущение этого начинало моститься в ней самой мягким, пушистым котом. Где-то под кожей живота, прямо за рёбрами.

И хотелось улыбаться, наплевав на любые «правильно» и «неправильно».

Марина легко вздрогнула, осознавая, что слишком глубоко окунулась в размышления, которые, впрочем, резко поменяли своё течение. На полностью противоположное. Её иногда пугал тот факт, насколько быстро мысли в голове сменяли одна другую. Ещё минуту назад она думала о самых грустных вещах на свете, а сейчас чувствовала странное умиротворение. Оно колыхнулось почти призрачно, но Марина явно его ощущала.

Девушка повернула голову, взгляд нашарил Оксану Андреевну. Ладонь соскользнула с щеки, легла на шею, под веер раскинутых волос, потёрла кожу и замерла. Девушка наклонила голову, вслушиваясь в речь классного руководителя, которая говорила об очередном собрании, ожидавшем их через пару недель.

Но не успела вникнуть в информацию полностью, как пальцы второй руки, что лежали на бедре и нервно теребили край юбки, накрыла большая теплая ладонь. Рассылая по телу горячие пульсирующие волны. Они пробежали по позвонку и рассыпались у поясницы. Губы невольно растянулись в абсолютно искренней улыбке.

Марина обожала, когда он так делал. Таяла от всей этой нежности так, что чуть ли не мурчала, не ластилась довольным котёнком. И если бы не то маленькое недоразумение, что сейчас они находились в кабинете, полном людей, сидя на уроке, она бы несомненно это сделала.

Тёплые пальцы легонько сжали её руку, и Марина посмотрела на Егора.

– Что?

Его губы тоже тронула лёгкая улыбка, и он едва заметно мотнул головой.

– Ничего, – шёпот, чуть слышно.

Она даже скорее видит, чем слышит. Читает по губам. Таким слишком знакомым, слишком родным. Тёплым, мягким губам. Таким любимым, что этого нельзя было описать.

Да и не нужно, наверное. Он и сам знал это. Чувствовал. А она чувствовала то же самое. Заставившее её, наконец, расслабиться и успокоиться.

Хотя было уже давно пора. Ещё тогда.

Когда?

Когда он поцеловал её во время химии. Или ещё раньше? Когда заступился за неё перед Гордеевым второго сентября.

Зачем было усложнять? Что-то накручивать, додумывать, рассуждать, игнорировать факты, чувства. Она вечно усложняла. Мерзкая черта характера, которая частенько портила Марине жизнь. От которой надо бы избавиться. К чёрту.

Однако ей не хотелось сейчас думать об этом. Потому что. Всё, кажется, было хорошо. По крайней мере, между ними. Уже давно всё было хорошо. Ещё когда они столкнулись после олимпиады по истории. Когда он заключил её в свои объятия. Ей тогда показалось, что он больше ни за что не согласится отпустить её. Всё было в глазах написано, в этих карих глазах, выразительных, глубоких, накрывающих с головой.

Её уже давно накрыло.

Весь месяц она только и делала, что позволяла себе наслаждаться практически каждой секундой быстро летящих дней. За исключением разве что очередных дрянных мыслей, которые неизменно утягивали её из реальности на несколько минут глубоких размышлений, но и это было не критично. То есть, с этим можно свыкнуться, потому что такие мгновения были обыденными, нормальными. Абсолютно.