Неужели всё было зря?

И следом сразу родилась другая. Из разряда тех, перед которыми можно поставить знак, в математике известный как «следовательно».

Неужели она… была права насчёт него? С самого начала.

Нет! Не была!

Марина резко вскинула голову, чувствуя, как сердце колошматится о рёбра, надеясь, видимо, вырваться из плена хрупких костей – создавалось чёткое ощущение, что они вот-вот треснут. Одно за другим. Трещина за трещиной.

Губы Егора уже не были растянуты в ухмылке – совсем наоборот. Он вглядывался в неё так сильно, метался растерянным взглядом по лицу, то и дело возвращаясь к глазам, присматриваясь, словно хотел разглядеть в них что-то. Возможно, слёзы. Или мысли надеялся прочесть.

Девушка закачала головой, чувствуя, как дрожат губы, – то ли это было отторжение заданных им вопросов, то ли ответ на собственный, возникший в голове несколькими секундами ранее.

Она не могла ошибиться насчёт него. Он не такой, он лучше, просто…

Ей хотелось плакать.

– А ты как думаешь? – прошептала она. Сказать в полный голос просто не получилось – иначе бы попросту банально разрыдалась перед ним.

И… ей показалось, что он вздрогнул. Возможно, от неожиданности. Или не думал, что в её голосе будет столько задыхающейся тоски. Хотя причина могла быть и другой – Марине не хотелось разбираться в этом. По крайней мере, не сейчас.

Просто он опять ляпнул глупость и только после осознал, что снова облажался. Что снова сначала сделал и только потом подумал.

Дурак.

Почему каждый раз происходило одно и то же?

Марина не стала дожидаться ответа. Сначала опустила голову, потопталась на месте, но потом сделала уверенный шаг в сторону, обходя Егора почти что полукругом. Ещё шаг, ещё. Шла вперёд, быстро, не оборачиваясь, стараясь не думать о том, смотрел ли он ей вслед; какое выражение приобрело его лицо после её ухода; хочет ли он её остановить и всё обсудить по-человечески, без криков, издёвок и ненужных масок на лицах.

Она быстро преодолела длинный коридорчик, ведущий к медпункту, попадая в главный холл, окунаясь в свет его ярких потолочных ламп, оставляя полумрак за своей спиной. Оставляя за спиной Егора и этот разговор.

Слезы всё ещё стояли в глазах, но Марина знала: она не заплачет. Не сейчас, не здесь. Ни в коем случае. В груди будто образовалась дыра. Словно её прожгли окурком сигареты, и неаккуратные обугленные края горели. Такое ужасное жжение.

Привычно смыкающихся на руке пальцев и резкого оборота так и не последовало.

Егор потянулся пальцами к губам и резким движением содрал с уголка рта лейкопластырь. Поморщился, когда кожу потянуло слабым отголоском пощипывания. Просто потому что сейчас все его чувства отчего-то обострились. И моральные в том числе. Коснулся кончиком языка открытой ранки у края губ и тут же ощутил металлический привкус, покатал его во рту, на языке и пустил по гортани.

Ощущая далёкую, но лениво подкрадывающуюся к кадыку тошноту.

Как из взгляда, насыщенно-голубого, живого, открытого, могла вмиг пропасть вся яркость?

На мгновение показалось, что она разочаровалась во всём мире в одночасье. И сделалось страшно.

Егору было бы намного спокойнее, если бы он просто довёл её до очередного приступа бессильной злости, ярости, желания хорошенечко врезать ему – он не раз имел возможность наблюдать это желание воочию. Впрочем, он надеялся, что всё этим завершится и в этот раз. Как это было всегда.

Но он не ожидал, что она отреагирует… вот так. Не думал даже, что слова – вроде сказанные легкомысленно – вызовут в ней такую реакцию. Так сильно заденут эту девочку.

А всё почему? Потому что он опять ляпнул, не подумав.

Кажется, это происходило не в первый раз.

Острое ощущение дежавю накрыло всецело.

– Сильно? – услышал Егор сквозь плотную занавесь мыслей голос Паши и поднял голову.

Киричук сидел перед ним, как обычно повернувшись вполоборота на своём стуле, и был всецело поглощён листанием страниц учебника по истории. Когда ответ затянулся, выглянул из-под твёрдой обложки, находя глазами товарища, и вопросительно поднял брови.

– Нет, – коротко мотнул головой Егор, давая Паше возможность вернуться к изучению предмета, который стоял у них в расписании следующим.

Когда она злилась, он мог наслаждаться этим зрелищем. Просто потому что это так заводило, радовало его глаз, будоражило рассудок. Она была такая красивая, всегда. С красными от жара злости щеками, вздёрнутым подбородком, сверкающими глазами. Она всегда горела таким ярким огнём – его хотелось только зажигать сильнее.

Мятежное пламя, и в это пекло он готов был броситься с головой.

Всегда.

Она была чертовски прекрасна, когда злилась. И это слишком сильно привлекало его в ней, возбуждённой, зажжённой, пылающей. Лишь ради этого он вечно старался сильнее подколоть её, просто чтобы в очередной раз побаловать себя самого.

И чаще всего это были безобидные шутки.

Однако сегодня грань между такой шуткой и наболевшим измазалась настолько, что Егор её не различил. Банально не смог и перешёл черту. А потом понял почти мгновенно: видеть Гейден такой – никакой – всё равно, что жить в мире, потерявшем вмиг все свои краски.

Когда Марина сделала шаг в сторону, чтобы обойти его – обойти, чёрт возьми! – ему хотелось остановить её. Когда скрылась за углом, хотелось броситься вслед. Когда её шаги утонули в шуме перерыва, Егор всё ещё стоял в этой малой проходной комнате и не мог двинуться с места.

Перед глазами были её глаза – воспалённые и поблёскивающие от накатывающих слёз.

Он едва сдержался от желания садануть кулаком по стене. От собственного бессилия и глупости. Как можно быть таким кретином?

Они отсидели вместе целый урок – Егор старательно подбирал слова для разговора с ней вместо того, чтобы слушать преподавателя, в то время как онадвигалась от него так далеко, как только могла. Разложилась в своем уголке парты и конспектировала лекцию. И едва Егор хоть как-то задевал девушку или, прости господи, смотрел в её сторону, шипела как кошка. Тем не менее в нём всё ещё теплилась надежда, что они сегодня обязательно поговорят. Однако она убежала сразу же, как только прозвенел звонок на перерыв между спаренной историей. Вскочила так резко, что Егор сам чуть не подпрыгнул от неожиданности, и унеслась в коридор, подхватив по ручку Диану. Кажется, даже Киричук немного обомлел от быстроты похищения Лисовской. Непонимающе глянул на Егора, задавая немой вопрос, а Егор только прикрыл глаза и покачал головой.

И тогда, наверное, Паша догадался, что между ними опять что-то произошло.

Он долго терпел, не трогал товарища, время от времени заводил короткие, но совершенно отвлечённые беседы – чисто пара-тройка беспредметных фраз друг другу – и в конце концов не сдержался, спросил:

– Кто в этот раз накосячил?

Егор только опёрся о парту локтями и опустил голову, сцепляя пальцы на затылке в замок, мечтая хорошенько приложиться лбом о дерево столешницы. Чтобы хоть ненадолго забыть девчонку и ссору, в которой опять был виноват он.

Внезапно Егор подловил себя на том, что почему-то в каждой их перебранке виноватым оставался он, но мысль получилась какая-то отвлечённая, смазанная, мгновенно откинутая на задний план, где благополучно испарилась, и Егор в итоге даже не успел сконцентрироваться на этом факте, чтобы хорошенько его обдумать. Только со стоном преувеличенного бессилия выдавил:

– Угадай.

– Опять ты? – тут же выдал Киричук.

Егор стрельнул в него недовольным взглядом, пытаясь понять, было ли это издевательством, или Паша просто решил разрядить ситуацию лёгкой шуткой. Если второе, то получилось из рук вон плохо, а если первое – то просто прекрасно.

– Я перегнул, я, – Егор откинулся назад, чувствуя, как низкая острая спинка стула врезается ему под лопатки.