Выброшенный вперёд кулак попал прямиком Гордееву в бровь, отчего тот буквально отлетел, чуть не завалившись на спину, но вовремя вытянул руку назад в качестве опоры.

Егор не хотел слушать, что ещё исторгнет из себя херов рот херова Гордеева.

Егор хотел, чтобы Гордеев выплевал все свои внутренности, но, казалось, и этого будет мало. Однозначно мало, чтобы он хоть немного заплатил за всю ту грязь, что сказал. Осмелился сказать.

Из рассечённой брови по скуле поползла тонкая алая змейка. Гордеев закашлялся, лихорадочно хватая воздух.

Рука рванулась к лицу и провела прямо по испачкавшей кожу красной нитке, растирая её по скуле и щеке. Убедившись, что удар не остался без последствий, Артур перевёл закипающий лютой яростью взгляд на Егора.

– Ты… Ты охерел?

Шипел, как змея. Глотал стёкшую кровь и трясся то ли от шока, то ли от ярости.

Наплевать. Он заслуживал больше. Сильнее. Херов урод.

Егора самого трясло от кипящего под кожей гнева. Будто его ввели внутривенно, и он распространился. Был во всём теле. Во всех точках. В каждом нерве, казалось.

– Я тебя предупреждал, – Егор сжал ладони в кулаки и только сейчас ощутил, как саднила правая от удара. – Не приближайся к ней. И не смей что-либо вякать в её сторону.

Цедил слова негромко, глухо. И дышал тяжело. И готов был убить Артура голыми руками прямо сейчас, прямо здесь.

А Гордеев молчал, хрипел. Всё подносил руку к лицу в попытке стереть кровь. В конечном счёте только размазывал сильнее. Не осмеливался что-то сказать или сделать.

Трусливая шавка.

И если Егор простоит здесь ещё хотя бы десять секунд, он уже не сможет выбраться из того месива, какое крутилось и разрасталось внутри него. Не сможет контролировать – его, себя. Собственные эмоции, что хлестали по рёбрам. И по мозгу. Пульсирующему, воспалённому, больному.

Он в последний раз осадил Гордеева уничтожающим взглядом и развернулся, на ходу поправляя задравшиеся у запястий рукава чёрного пиджака. Ощущая, как голову стягивает давящая тупая боль. Хотелось развернуться и ещё пару разочков навалять Артуру, но взгляд наткнулся на испачканные кровью отморозка костяшки, и в голове всплыли обеспокоенные голубые глаза. И вечно обеспокоенный, строгий голос: «Что случилось?».

Гордеев случился, чёрт возьми.

Егор чувствовал, как позвоночник новой приходящей порцией мерзко лизнула злость, и кулаки снова сжались, практически сами собой, стоило ему вспомнить о том, что она, оказывается, вчера каким-то образом встретилась с уродом.

Только почему ничего не сказала? Если он лез вчера к ней, если что-то сказал или сделал…

У Егора готова была взорваться голова от вариантов, какие накидывало взвинченное сознание. Однако она так и не успела. Даже близко нет.

В районе затылка сверкнула яркая вспышка боли, и через пару мгновений Егор остатками контроля осознал, что летит назад, на спину. Ударяется позвоночником, не успевает обезопасить голову, и затылок тоже глухо бьётся о кафель.

Перед глазами вспыхнули звёзды, резко погасли, и его поглотила темнота, смазывая окружающий мир безмерным чёрным покрывалом.

Егор зажмурился, хватаясь за границу сознания, вскакивая на ноги, отчётливо ощущая, что его ведёт немного в сторону. А потом удар прилетает в челюсть, в угол рта, и Рембез, не в силах удержаться на ногах, летит назад, выставляя руку для более мягкого падения.

Боль густо брызнула у края губ, и он почувствовал, как горячая липкая капля стекла к подбородку.

Чёрт. Гордеев разбил ему губу.

Мотнул головой, заставляя себя не обращать внимания на тупую резь в затылке, и поднял глаза на сокурсника. Тот тяжело дышал, напоминая быка, готового в любой миг сорваться на тореадора с красной тряпкой в руках.

Смотреть на него было мерзко, и руки чесались. Терпеть невмоготу.

Резкой рывок, поднялся на ноги, замахнулся. Удар.

Артур заваливается на спину, глухо скуля. Прижимает руку ко рту, снова проверяет на наличие крови. Снова размазывает красную влагу, струящуюся из рассечённой брови. Поднимает глаза, хрипит, откашливается.

А потом звонкий крик его сорвавшегося голоса разрывает густую тишину коридора.

– Грёбаный урод, убери свои руки от меня!

Егор морщится – этот вопль давит на уши и на виски, которые и так охвачены липкой, мерзкой мигренью.

– Да сдался ты мне, кретин, – рявкает, зажмуривая глаза.

Тянет пальцы к губам, касается угла рта и чувствует жжение. Не надо смотреть, чтобы понять, что тоже пачкает руку в вязкой жидкости.

А потом практически мгновенно последовал сильный толчок, и Рембез потерял равновесие, понимая, что падает на пол под тяжестью Артура, налетевшего на него с невероятным ожесточением на лице, отчего оно сделалось ещё безобразнее. Чужие руки вцепились в лацканы, и Егора ощутимо тряхнуло, отчего он опять неслабо приложился затылком о кафель, на секунду переставая соображать, но не прекращая злиться. Пальцы будто бы сами сжимают ткань гордеевской рубашки, в районе воротника, приподнимают материю, врезая в горло Артуру, и жёстко толкают от себя, отчего Гордеев резко выдыхает, опаляя лицо Егора горячим дыханием. Рембез щурится, однако через несколько мгновений оказывается на Артуре, замахиваясь для очередного удара.

Тот ловко уворачивается, и Егор разве что цепляет пальцами багряную скулу.

Однако попыток всё-таки врезать уроду по физиономии не оставляет.

Пока не чувствует, как под мышки просовываются чужие руки и тянут его наверх, стаскивая с Гордеева. Пока не понимает, что его пытается успокоить одноклассник, а потом Киричук подходит и слабо касается плеча, тихо спрашивая: «Всё в порядке?».

Нет, Паш. Всё совсем не в порядке.

Но кивает в ответ. В мозгу неразбериха, между висков неслабо пульсирует.

Смотрит на Гордеева. А тот вырывается, злится, что-то говорит, почти кричит. Гадкое, мерзкое. Низкое. Знает, что ничего не сделает. И ему ничего не сделают. Но выделывается перед публикой, играет до самого конца, выпячивая грудь, жалея свою уязвлённую псевдогордость.

Весь класс вывалился в небольшой коридорчик. Егор краем глаза видит, как они столпились у двери, и кожей чувствует взгляд Марины, сверлом впившийся в скулу.

И от этой всей суеты голова гудит. Хочется зажмуриться, но он только хмурит брови и продолжает смирять Гордеева уничтожающим взглядом, игнорируя практически весь окружающий мир. За исключением разве что зудящей щеки, где, как ему казалось, гуляли испуганные голубые глаза.

Он слишком поздно подумал о том, что её вопросов никак не избежать.

– Как вы это объясните? – голос классного руководителя дрожал. Она что-то говорила им, но слова звучали смазано, невнятно, практически неслышно, будто она говорила из-за глухой стены.

А сейчас Егор почему-то услышал. Это вынудило вынырнуть из омута мыслей и осознать, что его взгляд провалился в пространство на уровне Марининых сцепленных пальцев. Трясущихся то ли от напряжения, то ли от испуга.

Егору хотелось, чтобы это был испуг за него. Хотя скорее всего так и было. Чего стоила только лишь одна его разбитая губа, кровь из которой окрасила, он знал, всю нижнюю часть лица.

Одновременно с этим что-то горячее толкнулось в рёбра, когда Рембез всё же до конца осознал, как сильно она напугана происходящим. Она – нежная, тонкая, по-детски пугливая – сейчас была готова в самом деле прыгнуть к нему в руки, хотя бы для того чтобы вытрясти из него ответы на весь миллион с небольшим вопросов, скопившихся в огромных голубых глазах.

Так же, собственно, как и он сам. Разве что его глаза не выражали этого так явно и отчётливо.

– Вы обязательно объясните мне, что здесь произошло, молодые люди, но для начала, – строгий голос с едва заметными паническими нотками, – вы оба пройдёте со мной в медпункт сию же минуту! Что вы здесь устроили? И только попробуйте хоть что-нибудь выкинуть по пути, тут же отправитесь к директору!