В конце концов, потом она могла выбрать любое учебное заведение. Даже если оно находилось не в Питере.

Сейчас же они виделись крайне редко – отец приезжал пару-тройку раз в год, не больше; однако они созванивались, причём довольно часто, и это не могло не радовать.

Совсем недавно, во время одного из телефонных разговоров, совершенно спонтанно встал вопрос о том, чтобы ближе к концу декабря отправиться в Петербург к отцу и справить Новый год вместе, всей семьёй. Как раз, когда у Марины закончится семестр, и начнутся каникулы. Это было необычно – праздновать наступление Нового года вне дома, ведь, как правило, они собирались именно в этой квартире; отец всегда приезжал сюда на праздники и оставался на пару недель.

И хотя сейчас альтернативой являлся сам Санкт-Петербург, прекрасный, головокружительный, одно вдохновение и красота, об этом всё равно было непривычно думать.

Им ещё только предстояло обсудить эту идею подробнее, но, кажется, Марина была совсем не против. Со второго семестра у неё начиналась активная подготовка к выпускным экзаменам, и ей однозначно требовалось хорошенько отдохнуть перед этим кошмаром.

Мысли об окончании школы навевали жуткую тоску. Мысли, собранные в одну кучку, накрепко перевязанные, скомканные, сбитые. Сбивающие и её саму. Потому что всё должно было перевернуться с ног на голову и пойти совершенно в другом русле. Становилось немного не по себе, когда приходило понимание того, что детство и вправду кончается.

И страх этот ведь не являлся чем-то исключительным. Чем-то, чего не испытывают другие молодые люди её возраста. Конечно всегда немного пугающе, когда твой устоявшийся мирок, к которому ты давно привык, должен был резко измениться. Этакое чувство лёгкой паники перед чем-то совершенно неизвестным.

Просто она не знала, что будет дальше. С ней самой и с людьми вокруг неё. Людьми, которые рядом с ней. Которые дороги ей. Марина успокаивалась лишь тем, что каждый раз напоминала самой себе: от вступления во взрослую жизнь ещё никто не пострадал слишком сильно. И никто не умер. Это, пожалуй, самое главное. Ведь если так, то бояться особо нечего.

Наверное.

В любом случае думать об этом сейчас и изводить себя ненужными переживаниями было совсем не обязательно. Сейчас на линии до сих пор висел отец, и Марина немного расслабилась, слушая о том, как прошёл его день. Руки вновь потянулись к кружке с уже слегка остывшим чаем, и девушка сделала несколько глотков, наслаждаясь слабой кислинкой, которую дала долька лимона, всё также плавающая у самой поверхности, и тёплой атмосферой вокруг себя.

Егор тяжело вздохнул, зарываясь лицом в ладони, и откинулся на спинку дивана. Запрокинул голову, прикрыл глаза. Артур уже битый час во всех красках описывал ему их с Мариной разговор, и он понял, что это начинало потихоньку давить на его мозг. Первые полчаса – пока они шли до дома Гордеева, оставшиеся полчаса – пока Егор сидел на этом чёртовом диване.

– Успокойся, Артур.

Кажется, эта фраза прозвучала уже раз двадцать за вечер, а то и больше. Юноша открыл глаза, вернул голове нормальное положение и посмотрел на друга. Тот стоял у окна, опёршись ладонями на подоконник, и Егор заметил, как его плечи, обтянутые тканью футболки, едва заметно тряслись. Это происходило больше от шока, тонко граничащего с яростью, нежели от большого горя.

Вы что, как же это она посмела вот так с ним поступить?

Ужас, просто ужас.

– Успокоиться?! – Артур рывком обернулся, повышая голос, но тот только сорвался. Откашлялся, слегка повернув голову в сторону, не отводя от Егора недовольного взгляда. – Успокоиться, говоришь? Она меня бросила, мать твою. Она потом поймёт, какую ошибку совершила.

И снова отвернулся к окну, не находя себе места.

– Обязательно, – Егор процедил эти слова в напряжённую спину и закатил глаза.

Обстановка этой маленькой комнаты начала наваливаться на него всей своей свинцовой тяжестью. Вместе с ноющим Артуром. Вместе с этим бьющим в глаза солнечным светом. Множа раздражение, которое сегодня чувствовалось в разы сильнее, и Егор откровенно не понимал, почему. Вздохнул, и с этим вздохом из него вырвалось что-то, отдаленно напоминающее то ли рычание, то ли глухой стон. Снова откинулся на спинку дивана, запрокинул голову и прикрыл глаза.

Он не ожидал, что ему придётся снова увидеть Артура вечером того же дня.

Как раз только лёг на кровать в своей комнате, к которой до сих пор никак не мог привыкнуть, и, раскинув руки по сторонам, уставился в потолок, раздумывая над тем, разобрать ли оставшиеся коробки сегодня или оставить это дело на следующие дни. В конце концов, до школы было достаточно времени, он бы успел. Однако размышления перебил громкий звонок и вибрация телефона, лежавшего на столе. Егор поднял голову, чтобы убедиться, действительно ли ему придётся вставать, всей душой надеясь, что звонок скинут самостоятельно, на том конце линии. Но вспышка на смартфоне упрямо мигала, и он тяжело вздохнул, рывком поднимая тело с мягкой постели.

Определитель высветил имя, и брови тут же взметнулись вверх.

Что ему было нужно?

Оказалось – выплакаться. Артур не сказал об этом прямо, разумеется, просто разозлённым тоном выпалил что-то о Марине и попросил срочно встретиться, так как был разговор. Егор не смог отказать. Наверное, больше из любопытства. Он быстро переоделся, сунул телефон и наушники в карман джинсов. Прошёл к выходу, задержался у зеркала. Отражение не улыбалось ему и хмурило брови, но Егор плюнул на это, привычно прошёлся рукой по волосам и заглянул в комнату позади себя.

– Я ушёл, – сообщил он.

Мать, до этого скользившая увлечённым взглядом по страницам очередной книги, подняла глаза. Кудрявая тёмная прядка тут же выпала из собранного пучка, упав к лицу, и ей пришлось оторвать руку от небольшого томика, чтобы заправить её за ухо. Она забралась на диван с ногами, немного поджав их под себя, удобно расположившись в уголке на большой подушке. Улыбнулась, кивнула.

– Только не заблудись, пожалуйста.

И в голове вдруг яркой секундной вспышкой, которая, к слову, тут же потухла, сменившись негодованием.

«А что, Егор страдает топографическим кретинизмом?».

– Да что ж такое? – вопросил он в пространство гостиной, подпирая дверной косяк плечом и складывая руки на груди. Выкидывая прочь из головы воспоминание о ней. – Почему уже дважды за сегодня люди намекают на то, что у меня вдруг может развиться дезориентация?

Женщина рассмеялась, прикрыв рот маленькой ладонью, и наклонила голову вбок. В светлых глазах сверкнули озорные искорки.

– Наверное, стоит задуматься, раз я не первая, – посоветовала она.

– Я почему-то совершенно точно уверен, что мне это не грозит, – ухмыльнулся Егор, а затем, поймав тёплый взгляд матери, поднял ладонь, коротко махнув на прощание, и вышел из квартиры.

Против воли думая о том, может ли встретить сейчас Марину. Чисто случайно. В конце концов, они же теперь соседи. Вроде как соседи. Он всё ещё не обдумал сей факт как следует, чтобы знать наверняка, нравилось ему это или нет. Нравилось ли ему, что совсем рядом с ним теперь будет эта девочка с изумительно-синими насыщенными глазами.

Даже бледнее, чем синими. Ярче, чем синими. Они напоминали лазурное летнее безоблачное небо или гладь океана на берегу какого-нибудь необитаемого острова. Вдохновляли на эту чёртову поэтику, которую Егор даже не любил. До оцепенения насыщенные.

Бывают же такие глаза.

Такие необычные, в смысле, исправил себя он. Чем-то далёким, похожим на здравый смысл, понимая: она всё-таки зацепила его. Своим остроумием, или своей миниатюрностью, или красивым телом, или же снова этими голубыми глазами.

«А что, Егор страдает топографическим кретинизмом?».

Тонкая бровь приподнята, губы растягивает лёгкая ухмылка. Руки сложены на груди, из-за чего слегка задралась белая футболка, и, если бы на ней были джинсы с низкой посадкой, а не с высокой, Егор смог бы увидеть её живот.