Пришли они в тот самый вчерашний бальный зал, где уже опять кружили крылатые жазотусы и сплоченной группкой стояли чешуйчатые лайрсканы.

Глубоко вздохнув, Юфимия развела руки и громко крикнула:

— Мы готовы!

Тело магички засияло, слепя всех радужным спектром, переходящим в золотую пелену, застилающую глаза.

Пуговкина сморгнула набежавшие слезы и удивленно обнаружила, что они на острове. Только не на пляже, где проходил ритуал, а у каменной скалистой арки, где девушка когда-то пробовала привести себя в порядок.

«И каким будет твое решение?» — пропел в голове Людочки звонкий, чуть насмешливый голосок непонятной ей магии.

Пуговкина судорожно сглотнула и обернулась на обступивших каменную площадочку со скалой нелюдей, магичку и Ежова с котом.

Все ожидали, что она скажет, и само время, казалось, замерло в тот момент.

— Ну… — Людочке неловко было переваливать свою ответственность на других, и она нерешительно замялась, — если они не против... я бы хотела… хотела разделить магию между жазотусами, лайрсканами и магами этого мира.

Видя одобрение в глазах окружающих, она осмелела, и голос ее окреп, становясь торжественным и более подходящим такому важному моменту.

— Пусть представители каждого народа сами потом выбирают преемника, а пока это будут Жузниарисса от народа жазотусов, Пляхбуль от лайрсканов и госпожа Альданская от людей, живущих в этом мире.

«А себе? Что ты попросишь себе? Ведь ты отдаешь им бесценный дар», — проявил настойчивость мысленный голос, а у Людочки внезапно разболелась голова.

— Ничего. Я просто домой хочу, и пусть Костя там сможет ходить, он хороший, — пробормотала Пуговкина, чувствуя, как теряет сознание.

Последнее, что она видела, это как маленький ключик вырвался из ее руки и влетел под каменный свод арки. Пространство под ним тут же залило чернотой, и в нее, как в омут, провалилось Людочкино сознание.

«Хорошо, девочка, я позабочусь о том, чтобы каждый из этих троих принес тебе свой ответный дар», — прозвучали слова на стыке миров, но Люся их уже не услышала.

Пуговкина приходила в себя медленно. Первыми вернулись запахи.

«Больницей пахнет», — как-то отстраненно подумала она.

Голова все еще раскалывалась, но чувство, что ее кто-то держит за руку, заставило лежащую Люсю открыть глаза.

— Бабушка? Ты не на даче?

Как-то не ожидала она такого возвращения. Больничная палата, заплаканная бабуля и бинты на голове.

— Да ты что, Людочка! — У ее обычно суровой, можно сказать, железной бабули опять потекли слезы. — Мне как сообщили, так я сразу! Чудом, чудом жива осталась, девчонка непутевая! Сначала родители, теперь вот...

— Чудом? — Люся зацепилась за мелькнувшее «волшебное» слово. — Каким? Что случилось?

— Что случилось, что случилось… — проворчала Леокадия Никитична, промокнув платочком глаза и поправляя на внучке тонкое одеяло в застиранном сероватом пододеяльнике с больничными штампами. — С лестницы ты навернулась, нелепушка моя, да еще сосед-инвалид тебя поймать пытался. Как пить дать разбились бы, да кто-то из жильцов как раз решил в подъезд диван затаскивать и в дверь-то щепку воткнул, чтобы замок не защелкнулся. Вы и вылетели из подъезда на коляске инвалидной. Да хорошо, тот калечный умный оказался, стулом нашим за перильца ход замедлил, а там уже и грузчики с диваном. Мужик, говорят, руку вывихнул.

— Это Костя, Костя Ежов был. Ты не знаешь, где он? Тоже тут, в больнице? — Люся так разволновалась, что попыталась сесть.

— Лежи, неугомонная. Хорошо хоть, сотрясение легкое, да и синяков не так много. Запрыгала, — заворчала старушка. — Увезли его. Слышала, что медички говорили: инвалид словно бомж, а приехали приятели на дорогой машине и бумаги забрали. Сказали, в Израиле будут лечить. Только почему бомжом назвали? Помню я Костеньку, очень хороший был паренек.

«В Израиль? Понятно. — Людочка невидящими глазами уставилась в стену. — Уехал, значит. А чего я ожидала? И кстати, может, это все мои галлюцинации были? Про другой мир и магию? Может, это я просто так головой ударилась?»

— Ты мне вот что скажи, Людмила, — меж тем продолжала разговор бабуля. — Ты со стулом-то куда направлялась?

— Выкинуть я его хотела, бабушка, и новый купить. Хотела все новое, жизнь поменять... В журнале писали, надо начинать с избавления от старого.

— Начала вот, непутевая, с сотрясения. Хотя пригодился, конечно. Он, может, жизнь даже спас, а сам на куски разлетелся. — Бабушка только качала головой, с нежностью смотря на бедовую внучку. — И знаешь, новое-то у нас появилось! Кот теперь у нас живет. Сам пришел. В квартиру прошмыгнул, и я выгнать не могла. Мордастый такой. Думала, домашний, даже объявления клеила. Никто не объявился. А потом рукой махнула, пусть живет. Воспитанный вроде, ласковый. А может, это Ежова?

— Наверное, — с замиранием сердца от вспыхнувшей надежды согласилась Людочка. — Вроде был у него кот. Пусть живет, пока хозяин не приедет.

— Пусть, — согласилась бабушка. — С ним как-то повеселее в пустой квартире. Потом, глядишь, и тебя выпишут.

Выписали Людочку через несколько дней. Замотанная дежурствами докторша с облегчением объяснила темпы ее выздоровления молодым и крепким организмом. Выписывается пациентка — и отлично, хоть койка освободится.

А дома к ней со всех лап кинулся еще больше округлившийся Шавермур. Со слезами на глазах Пуговкина подхватила пушистика на руки и зарылась лицом в мягкую шерстку урчащего, ластящегося к ней кота.

— О как! — Леокадия Никитична с умилением окинула взглядом эту парочку. — Принял тебя сразу. Ты отдохни пока, полежи, тебе врач покой рекомендовала, а я обедом займусь. Там еще рюкзак твой в ванной лежит, мне отдали в больнице. Весь в траве какой-то измазан и в песке. Не стала с ним копаться, сама понимаешь, не до него было. Ты разбери потом, а я почищу. Или, может, новый купить захочешь.

Бабушка, чуть шаркая тапочками по линолеуму, удалилась на кухню и загремела посудой, а Людочка с Шавермуром на руках пошла в свою комнату.

Сев на диван, девушка осмотрелась, поглаживая кота за ушами. Ничего тут не изменилось, даже тот самый злополучный журнал лежал на столе, открытый на впечатлившей ее статье. Только стула теперь в комнате не было.

— Ты бы рюкзак-то из ванной забралау, — мявкнуло у нее с коленей. — Бабуля у тебя хоть и не сильно любопытная, но порядок любит, того и гляди сунет туда свой нос. Тебе это надо?

Люся только открыла рот, как пушистая лапа тут же ткнула ее снизу в челюсть, закрывая его обратно.

— И не вопи, а тем более никому не рассказывай. Я на опыты не хочу, а значит, тебя сочтут не в себе после сотрясения и лечить будут. — Инстинкт самосохранения у кота все же был на первом месте, как и его драгоценная полосатая особа.

— Так мы все-таки там были? Мне не привиделось! — тихо прошептала Пуговкина. — А почему ты здесь разговаривать можешь?

— Были, были, — прислушиваясь к тому, что происходит в квартире, подтвердил кот. — А почему говорю — пес его знает. Чуть не спалился твоей бабушке, но она решила, что почудилось ей. А воут рюкзак сама разбери...

Людочка послушно приоткрыла дверь из комнаты, тоже почему-то, прислушалась и крадучись, как воришка, прошмыгнула в ванную. В комнату она вернулась не только с рюкзаком, но и с парочкой старых газет, все же заплечный мешочек и правда был испачкан прилично.

Постелив на пол газеты, она открыла сумку, и туда сразу же сунул морду кот, вытягивая зубами свернутую трубочкой плотную желтоватую бумагу.

— Тот самый договор? — Пуговкина дрожащей рукой развернула свиток. — Нет, это вроде письмо... без подписи.

«Все, что ты загадывала, сбудется, но не совсем так. Говорить будет кот, а принцы, драконы и теплые острова будут позже...»

«Каждый избранный преподнес тебе ответный дар, прими его и используй во благо».

«Пусть путь твой будет извилистый, но ровный! Ровный путь, легкая жизнь. Извилистый путь, интересная судьба».