– Реми? –  я подняла взгляд и удивлённо отшатнулась: друг стоял так близко, ещё и немного наклонился надо мной, что, вскинув голову, я едва ли не нос к носу с ним столкнулась. Нервно хихикнув, я всё-таки спросила: – Ри, а ты не помнишь, няня ничего не говорила о моих родителях?

– Гхм, не припоминаю, а что? – прежде чем ответить, Реми прочистил горло, но голос всё равно звучал хрипловато.

– Понимаешь. Я когда-то услышала…

– Подслушала? – друг улыбнулся.

– Ну да, – я немного смутилась. То ли от того что меня разоблачили, то ли от его улыбки. Какой-то особенно тёплой улыбки. Пришла моя очередь прочищать горло. – Хм. Ну, в общем, подслушала, как няня сказала тёте: если бы не драконы, мама была бы с нами.

Реми почесал кончик носа, затем и вовсе протёр лицо ладонями.

– М-м… ну вообще твоя няня считала драконов виноватыми во всём и всегда, – в сомнении покачивая головой, словно не зная к какой чаше весов склониться, произнёс Реми: – Они же работали здесь?

– Родители? Да, преподавали в Академии.

– А умерли от?..

– Эпидемии. Так сказали тёте. Их тут похоронили, на старом городском. Я была на могиле, она у них общая на двоих.

– Что-то подозрительное видела?

– Да нет, – протянула я. – На том участке много могил в одной неделе. Молодых, старых, общих. Там и правда был как-то мор. Наверное.

– Имеешь в виду, если это не драконы их вырезали?

– Или отравили. Не знаю. Что-то мне не по себе.

– Иди ко мне, – Реми шагнул вперёд, приобняв меня за плечи, и я замерла, вытянувшись в струнку, как сова при виде опасности. Были бы перья – втянула бы, чтобы ничем не касаться друга. Отчего-то было очень неловко.

– Ты из-за них решила учиться здесь?

– Угу. А ты? – ляпнула я, только чтобы что-то сказать. Чтобы не слышать, как колотится его сердце.

Друг замялся, даже немного отступил, оставив лишь ладони на моих плечах. Я вздохнула. С облегчением. Наверно.

Заррх меня погрызи! Я запуталась в своих ощущениях.

– А я не собирался поступать сюда.

Ой. Кажется, я напросилась на откровение.

– Помню выражение лица отца, – Реми довольно хмыкнул, – когда я явился к нему и сказал, что намерен учиться во ВШАД. Он поржал и сказал, что денег на контракт мне не видать.

– И?..

– И я его удивил.

Как и меня.

– Когда пришло приглашение на учёбу, отец вызвал меня и долго молча изучал, с ног до головы, словно искал во мне что-то новое. А потом спросил: «И кто она?»

Я закашлялась и прикусила губу. Ладони на плечах показались небольшими печками.

– Да. Мы, Дримвуды, способны на безумства только ради женщины. Так он и сказал. А когда узнал, что дело в тебе…

«Боюсь, я так искусаю губы, что завтра мне не нужна будет помада», – подумала я, тихо вздохнув.

– И тогда отец, стребовав с меня клятву молчания, напомнил о бабке Тин, которую я тогда не слишком-то помнил. И рассказал, как вы связаны. И тогда, когда я полностью понял, что должен буду сделать для тебя, он спросил, готов ли я взять на себя ответственность.

– Крылатые! Ты же был ребёнком! Какая ответственность? – я схватилась за горящие щёки, и Реми улыбнулся одним кончиком губ, и чуть сильнее сжал пальцы.

– Возраст – вещь переменчивая. А слово мужчины – нет, – гордо сообщил он.

– А если бы… я не захотела?

– Так и было бы. Я обещал выполнить твоё желание, если оно прозвучит.

– А если я промолчу?

– Если я увижу, что это тебе нужно, я спрошу. Я спросил. Сегодня. Поздно. Ты уже получила метку. Но я сделаю всё возможное, чтобы увезти тебя от драконов. И невозможное тоже.

Моё сердце заколотилось, как сумасшедшее. Всё-таки он невероятный!

– Не нужно! Ри, это опасно! – по спине протянуло ночным ветерком, или это у меня мороз по коже от переживаний?

– Увезу, – парень упрямо сжал губы. В тусклом свете его лицо показалось высеченным из мрамора.

А у меня кровь стучала в ушах. Было и приятно, и страшно. И немного не по себе.

– Потому что ты обещал?

Нет! Нет! Я не хотела об этом спрашивать, но именно это старое обещание сильнее всего царапало душу. Это всё з-заррхово женское эго!

– Нет. – Реми улыбнулся, словно прочёл мои метания. И очень просто сказал: – Потому что я тебя люблю. Со средней школы.

Моё перепуганное сердце провалилось куда-то в живот, и там взорвалось, щедро рассыпая жар в уши, щёки и кончики пальцев.

Ох, Крылатые хранители! Он сказал это! Как мне быть? Что ответить? Мне же…

– Это так… с этой меткой… мне, наверное, не стоит любить, Ри, я… – бормотала я в отчаянье, заливаясь краской от смущения. И удовольствия – любит! Всё-таки любит!

– Не люби, Касс, – он сделал ещё один маленький шаг от меня. – Не люби меня, пока мы не снимем твою метку.

– Ладно, – я коротко выдохнула, чувствуя облегчение из-за этой странной отсрочки, и в то же время дико жалея о ней. Жалея до боли в крепко сжатых коленках.

Я поймала его взгляд и тут же, смутившись, потупилась. Ужас, я ведь теперь не усну. Прямо как тогда в школе.

И «ладно» – какое-то неправильное слово!

– Я... Ри, я же всё равно не умею любить!

Вот! Так – правильно.

Наконец-то, я усилием истинно железной, скрипящей в суставах и сочленениях воли взяла себя в руки.

Тоже мне, мечтательница нашлась! Любовь – до добра не доводит. На тётю посмотреть только. Хотя Реми – конечно, не такой.

Парень понимающе усмехнулся, и я поспешила сменить тему, пока снова не начала таять под его пронзительным взглядом:

– А почему ты спросил моё желание только сегодня? А не в школе например?

Реми замялся.

– Ты всё-таки отличная актриса, Касси. Ты была так безразлична к драконам, и вообще ко всему вокруг, даже ко мне, что я не знал, не видел – твоего желания.

– Ну, я вообще мало-эмоциональная.

Парень нагло хмыкнул. Да уж, сегодня я – целый вулкан эмоций. Но это всё от неожиданности. Пусть не думает!

Я тоже хмыкнула, всем видом выражая несерьёзность, и не удержалась от шпильки:

– А ты – ты сам виноват в моём безразличии к тебе. Нечего было трепать языком перед дружками.

– Так и знал, что ты тогда меня услышала. Дурак я был мелкий.

– Был? – поддела я его со смешком, хотя в душе трепетала. Неужели он помнит тот случай?

– Ну, пожалуй, и сейчас дурак. Давно надо было поговорить серьёзно. Может, успел бы увезти тебя до всего этого.

– Не напоминай, – я поморщилась. – Самой тошно от того, как я попалась на дядины уговоры. Но он был таким жалким после смерти тёти, а мне было так плохо. И на душе, и просто физически плохо. Голова раскалывалась постоянно, с утра до вечера, спать почти не могла. А он так волновался обо мне.

– Голова болела? – заинтересовался Реми. – И как? Прошла?

– В смысле? – Я удивлённо на него уставилась. – Это же было почти три месяца тому.

– Больше не болит?

Снова дурацкой вопрос. Но я вдруг поняла, к чему он клонит.

– Хм, знаешь, –  я потёрла виски, бросив взгляд на безлунное небо. – А ведь головная боль прошла. Наутро, после того, как на руке появилась метка.

Реми протяжно выдохнул и взлохматил свои волосы.

А я просто взорвалась пониманием!

Эти страшные ночи, когда обе луны насмешливо пялились в окна, не давая уснуть, а в голове с каждым звуком будто лопалась струна. Ох, как я жалела тогда о своём сказочном слухе. С пробками в уши становилось ещё хуже, с ними – я слишком хорошо слышала себя, свою кровь, свои рвущиеся в голове мысли. Мне было невыносимо плохо и до безумия жалко тётю Амелис. И совершенно всё равно, на что соглашаться. Я даже не видела, кто нанёс метку. Только обжигающую боль в руке – это было даже приятно для разнообразия, немного отвлекло от головной, – а потом всё затопила темнота.

– …и я наконец-то уснула. Проснулась здоровой. Печаль не ушла, но боли с бессонницей больше не мучили.

– Да. Тебя точно травили, – постановил Реми, которому я, похоже, вывалила все свои воспоминания о кошмаре тех дней.