– Компенсируешь, – всё же буркнула я – не нуждаемся, но и сорить деньгами неправильно, а с сына учредителя большой корпорации не убудет.

Реми, видя, что я замедлила шаг, просиял, я же размышляла о том, что он всё-таки засранец. Раз не торопился – мог бы и не дёргать меня. Из-за него я так и не услышала, что там насторожило-заинтересовало во мне древнего дракониса. Да и тётушка тоже, нетерпеливая душа, могла бы и вечером зателементить, хотя конечно, вечером со связью у нас беда. Но всё равно обидно, ведь всего пары минут не хватило…

О, как же я впоследствии жалела о потерянных минутах и часах, как же проклинала себя за проявленное недовольство тётушкой…

На том краю теленити меня ждала не она – бледный с тёмными кругами под глазами и какой-то осунувшийся дядя Тадеус не корил меня за задержку, лишь позвал домой, раз уж я покончила с экзаменами. Домой, к умирающей тётушке.

Я не помню ни как дёргал меня недовольный задержкой Рудди, ни что говорил испуганный моей бледностью Реми – он лишь побежал в общежитие и, пока я пыталась сговориться с водителем быстроходной нэксы*, притащил мне сумку – соседка отдала.

*Нэкса – транспортное средство на водородной тяге, одно из последних достижений и гордость человеческой науки и техники.

Три часа семнадцать минут дороги.

О! Почему я обладаю таким бессмысленным даром? Почему я не целитель, заррх меня разорви!

Три часа семнадцать минут пути и одна минута опоздания…

Я не смогла даже поговорить с тётей Амелис. Лишь сжала ладонь тётушки и поглядела в её мутнеющие глаза – ещё месяц назад красивая и пышущая здоровьем женщина походила на зелёную тень себя.

– Бер-ре… ги ссье… – прохрипела она, и душа покинула бренное тело, оставив меня ошеломлённой скоропостижностью развязки и глубиной потери. А рядом упала без сил целительница, которая пыталась удержать тётушку в этом мире.

Даже обладай я даром лечить – вряд ли смогла бы помочь. Но меня бы точно позвали раньше!

Обнявшись, мы с дядей плакали над её телом, гробом, пеплом… мы остались одни в мире, и горе наше не имело границ…

А потом дядя Тадеус меня предал.

Продал драконам, которых я ненавижу, и среди которых приходится жить, не подавая и намёка на недовольство.

Правда до сих пор с самими драконисами я почти не пересекалась: наша правящая каста мало интересовалась делами людскими и редко появлялась на виду, особенно у детей. Где учатся мелкие драконята, я не знаю, но в школе я видела драконисов не больше десяти раз, из которых лишь три раза я встречала кого-то кроме Агнигора, наведывавшегося в школу по делам образования.

А с молодым драконисом я вообще впервые столкнулась на злополучном балу. Даже думать о нём не хочу!

В общем, до сих пор я жила не совсем среди драконисов – лишь среди благоговеющих перед ними людей. Показывать свою драконенависть перед ними было даже опаснее, чем плюнуть в лицо драконису – там хоть шанс есть, что сноб не заметит человечка перед носом, сочтя плевок каплей с неба. А вот драконолюбцы за кривой взгляд на обожаемых и глаз выколоть способны. И это мне ещё везёт, что лет почти тридцать тому нынешний правитель, взойдя на престол, отменил закон, по которому за кривой взгляд в темницу бросали. Вот тогда у нас совсем кошмар был: соседи на соседей жалобы строчили ради лишнего кусочка клумбы, а дети доносили на родителей, если те ремня им всыпали – доносили не на битьё, естественно, а на неподобающий отзыв в адрес чешуйчатых. Меня бы наверняка ещё в младшей школе сдали. Или няню ещё раньше.

Закон отменили, а страх остался.

Так что приходилось таить свои истинные чувства от всех.

Тонкий слух в этом мне помогал – шаги и даже дыхание человека я могла расслышать и за двадцать метров, а при большом желании и за пятьдесят, и за сто, – но и саму эту способность мне приходилось таить. Вроде бы ничего сложного, вот только я не раз слишком увлекалась слушанием далёких звуков, отсекая «лишние» близкие, и появление перед моим носом одноклассника легко становилось сюрпризом. К тому же порой я и сама слышала вещи, на которые нормальный человек реагирует так или иначе – дёрнувшись, распахнув глаза, оглянувшись. Как, например, тогда, когда услышала о себе самую нелепую из всех возможных сплетню:

– Разве она не с Реми встречается? – Нет, этот вопрос меня не удивил, лишь заставил мысленно ухмыльнуться. Наша дружба с самым симпатичным парнем школы многим не давала покоя. Но вот ответ…

– Ты что, Реми там ничего не светит, Кассандра мечтает исключительно о драконе.

Тут-то я и не удержалась, прыснула так, что чай расплескала и печеньем подавилась, еле отдышалась.

– Вон, глянь, опять замечталась, забыла, как чай пить!

Я так не только как чай пить, забуду. Я мечтаю о драконе! – придумали же.

Девчонки, как и большинство людей, суффикс «ис» из названия правящих монстров упускали. Я тоже иногда, но, в основном, из лени произносить лишние звуки, а вот они – из обожания и жалости. Ибо «дракон» без «ис» – это совершеннолетний… или вернее сказать полноценный? В общем, «драконы» могут принимать вид огромного ящера и пыхать пламенем. Получается у них это с возрастом и набором опыта, сил и кто знает, чего ещё. А вот «драконис» – это молодой дракон, ипостаси не менявший. Дракончик. Дракосюнчик, да.

Сами они, кажется, к этому уменьшительно-ласкательному суффиксу относятся преспокойно, ибо факт – не меняют они ипостаси, а вот люди благоговеющие, особенно девочки, так и стремятся наших монстров преувеличить. Девочки такие смешные.

И заботливые. Вон, пришли меня по спине постучать, довольно посмеиваясь. Хорошо, хоть не догадались, отчего я закашлялась.

В общем, пришлось мне учиться игнорировать услышанное, прежде, чем оценю его всесторонне: кто-что звучит? откуда? чем опасно или полезно? Из-за этого ещё в младшей школе я прослыла улиткой, жирафом и тетерей. В самом красивом варианте – глуховатой мечтательницей.

В старшей школе я стала мечтательницей-меломанкой, так как тётушка подарила мне музыкальные пробки в уши. Редкость несусветная, последний писк прогресса, хотя когда-то такие вещи использовались всеми поголовно, и даже выступали в роли телементов, если не врут легенды. Вот уж точно «всё новое – это давно забытое старое». Забытое и сожжённое в драконьем огне.

Да-а, натворили бед эти драконы. Почти тысячу лет назад они открыли врата из своего мира в наш и несметными полчищами обрушились на землю. Агнигонии ещё повезло, что вторглись драконы на соседний материк. Няня рассказывала, что за одну ночь они сожгли дотла больше сотни огромных городов и бессчётное количество малых посёлков. На их месте раскинулась Базальтовая Плешь, безжизненная каменистая пустыня, где ещё сотни лет никто не сможет жить. А драконы теперь с наглыми лицами заявляют, что они-де спасли наш мир. И языки не отсохнут.

Только я отвлеклась, я о слухе своём рассказывала.

Помню, тётушка…

Ох! Никак не могу поверить, что её больше нет!

Она ведь меня с рождения воспитывала. Мама с папой вечно в столице пропадали, преподавали там в академии. Пока совсем не пропали. Эпидемия, как сказали тётушке. Их даже не позволили привезти домой, так и похоронили в Аррганне.

А я с тех пор стала смыслом её жизни.

Её и нянюшки Тин, воспитывавшей сначала сестричек Мел и Рит, так звали мою маму, а затем и меня.

Ох, как же я её любила! Няня Тин умерла, когда мне было всего девять, через пять лет после смерти родителей, но все легенды и сказки, которые рассказывала мне она, я помню, словно слышала их вчера. Потому что только няня рассказывала мне правду.

А ещё она первой выявила мой дар, в раннем детстве выразившийся в «избирательном слухе»:

– На «на!» – бежит, на «дай» – ветошью прикидывается, – жаловалась тётя соседкам, те смеялись, и травили байки о своих «таких же».