Однажды, еще в самом начале года, мама одной девочки из родительского комитета обратилась к Инне с пустяковой просьбой. Попросила по-человечески, а не то что «вот вам задание – делайте», нет. Она была предельно вежлива и доброжелательна:

-- Инна Андреевна, мы тут зашиваемся ко дню здоровья. Рук просто не хватает! А хочется же, чтобы у наших деток все прошло как надо: и соревнования, и пикник, и вручение призов. Не поможете ли вы нам завтра?

-- Нет, -- ответила Инна в своей манере и не удосужилась ни извиниться, ни объясниться. Просто сказала «нет» и ушла с непроницаемой миной, оставив мам из родительского комитета в полной растерянности.

На утренниках и прочих мероприятиях Инна никогда ни с кем не общалась. Стояла в стороне с таким видом, что на кривой козе не подъедешь. Другие родители смотрели, как детки поют, танцуют или читают стихи, обсуждали их между собой с гордостью и радостью, аплодировали, снимали на камеры. Все. Но не Инна. Она, если и смотрела куда, то только на часы.

Ладно, на класс ей плевать, но ведь и к делам сына особого интереса она не проявляла. Никогда не помогала ему с творческими домашними заданиями. Другие ученики приносили просто шикарные поделки. И Оксана Викторовна изображала восхищение, нахваливала, будто не понимала, что над поделкой потрудились родители.

Митя же вечно как бедный родственник. Или сделает кривое, несуразное нечто и потом стесняется. Или вообще явится с пустыми руками, буркнув:

-- У меня не получилось.

Как будто до этого получалось.

-- Почему родители не помогли? – спрашивала поначалу Оксана.

-- Папа на работе был, а мама сказала… мое задание, значит, мне и делать.

Или вот недавно: кончились чернила в принтере – его тоже покупали для класса родители, чтобы Оксана могла распечатывать дополнительные материалы для каждого ученика. Точнее, там целое МФУ со сканером и копиром в одном флаконе.

Правда, насколько Оксана помнила, Инна деньги тоже сдавала. Тут вопросов к ней нет. Хотя… когда сдавали другие – Оксана воспринимала это как желание помочь, когда Инна – как попытку откупиться, а то и как подачку. Раньше она себя одергивала, мол, это уже предвзятость, но случай с принтером все показал.

На последнем собрании мама – председатель родительского комитета сказала, что уже договорилась, где им поменяют картриджи. Надо просто на неделе отвезти туда принтер и привезти обратно. Можно даже вечером. Попросили Инну – она ведь и сама дома сидит, и машина у них большая, как раз поместится габаритный принтер, и муж у нее не допоздна работает, раз за Митей в шестом часу приезжает.

Но Инна встала в позу. Заявила, что и сама не повезет, и мужа просить не станет.

-- Оксана Викторовна! Ну как так? Нам одним это надо, что ли? – возмутились мамы. – Она и так за весь год ничем ничего для класса…

Их обиду и возмущение Оксана понимала, но и заставить Инну, естественно, не могла. Разве что тоже попросить.

-- Инна Андреевна, -- обратилась к ней Оксана, стараясь быть предельно вежливой. – Может, все-таки попросите мужа? Это ведь не так сложно. И всё это действительно для ваших детей.

-- Я ведь уже сказала. Нет, -- отрезала Инна жестко. Она даже как будто разозлилась на невинную в общем-то просьбу.

-- Но почему? – растерялась Оксана.

-- Просто нет и всё. Я не должна никому ничего объяснять.

Оксана вспыхнула как от пощечины. Такое неуважение! Да еще на глазах у родителей всего класса. Но ничего говорить не стала, молча проглотила обиду. А что тут скажешь?

Да и вообще не стоило к ней обращаться, говорила потом себе Оксана. За год уже можно было понять, что Инна для класса палец о палец не ударит. И не потому, что так занята. Нет, она ни дня не работала, сидит у Никиты на шее. И, кстати, занятые среди мам есть такие, что хотя бы немного времени, но выкроят для школы, а по сути – для своего ребенка. Эта же – никогда. Будто ей плевать.

Обычно вот такие безучастные встречаются среди пьющих мамаш. Но эта не пьет, этой просто дела нет. Не хочется ей. Не царское дело.

Мальчишка её, конечно, чистенький, ухоженный. Вещи у него, даже такого маленького, всегда хорошие. Телефоном, помнится, хвастался каким-то навороченным. Не у каждого взрослого такой. Дохвастался, что отобрали семиклашки. Пока Оксана ходила с ним по кабинетам, искала «тех самых», кто отнял, телефон эти паршивцы уже успели разбить. Мальчишка рыдал потом безутешно, пока не пришла Инна.

Оксана ждала от неё наездов в духе: почему не уследили? Обязаны были! Возмещайте теперь!

Даже готовила оправдания, мол, зачем первокласснику такую дорогую вещь дают. Но Инна, узнав о происшествии, если на кого и вылила раздражение, так только на своего зареванного сына.

-- Прекрати реветь, не позорься, -- процедила чуть ли не с презрением. Потом добавила ледяным голосом: -- Даже не надейся, что папа тебе новый купит. В другой раз будешь беречь.

Впрочем, чему удивляться, если Инна и с ней, учителем, разговаривает… да никак она с ней не разговаривает. Спасибо хоть здоровается. Но тоже – это свое «здравствуйте» произносит так, словно великой милостью одаривает. И вот у такой безразличной стервы есть всё. А у Оксаны отняли даже то малое, что было. Где справедливость? Почему она из кожи вон лезет, бьется как рыба о лед в попытках чего-то достичь, но чем больше старается, тем сильнее ее лупит судьба. Этой же и стараться не приходится…

Оксана до боли стиснула челюсти.

Сколько раз хотелось сбить с нее спесь… Заставить прочувствовать хоть толику того, что довелось пережить Оксане. Ведь эта стерва и понятия не имеет, что такое лишения, что такое страдания, что такое отчаяние, боль, безысходность…

Позже Оксана и сама не понимала, как решилась на такое. На похищение ребенка. Своего ученика. Сына этой проклятой Инны. Это был какой-то неконтролируемый порыв.

Да, она желала ей хлебнуть горя. Но абстрактно. И чтобы это случилось само, по воле судьбы, в порядке вселенской справедливости. Но как таковых мыслей о мести, планов каких-то никогда не вынашивала. Да что там! Даже сегодня утром она не подозревала, что совершит это. А вечером Оксана сидела на кухне и слышала, как в дверь колотится своими кулачонками ее сын и что-то кричит. Что – не разобрать. Дверь в подвал хоть и старая, но дубовая – его почти не слышно.

А потом ей позвонила Инна. Впервые. И впервые разговаривала с ней взволнованно, даже испуганно, как обычный человек. Ей было плохо. Оксана слышала по голосу. как он дрожал от ужаса! Как моляще он звучал, когда она просила её обзвонить мам одноклассников!

Наконец-то и она узнает, каково это, когда твой мир рушится, а ты совершенно беспомощен. Только ощущение торжества было недолгим.

Следом пришла мысль: а как далеко она готова зайти? Что она будет делать с этим мальчишкой? Выпустить его теперь было уже нельзя. А вдруг всё всплывет? Его же будут искать. С полицией, может быть, с собаками… Она не совсем представляла, как это делается, но было страшно. Вдруг кто-то видел, как он к ней садился?

Страх перерастал в панику, и Оксана постаралась отключить эти мысли. Чем-то себя занять.

Для начала обзвонила некоторых родителей наобум – на случай если вдруг проверять станут.

Потом ей позвонила директриса, пришлось возвращаться в школу. Изображать волнение, страх, сочувствие. Впрочем, Никите она и правда посочувствовала. Несмотря ни на что, даже на свои собственные увещевания, что это он – причина ее бед, по-настоящему злиться на него не получалось. А неподдельный ужас в его глазах почему-то её мучил. Было перед ним стыдно, хоть Оксана и твердила про себя: ему было плевать на нее, когда было плохо ей…

Одна оброненная им фраза ее зацепила. Никита сказал, что они с женой расстались. Это удивило даже больше, чем обрадовало. Но обдумать услышанное сразу не было возможности – следователь пожелал всех допросить.

Допрос Оксана ждала со страхом. Ей казалось, что по ней всё видно, что врет она неумело, неестественно, что её сейчас разоблачат. Но, на удивление, ей поверили. Никто ее не заподозрил.