Что касается героев и людей, то в качестве объекта подлинного художественного творчества они должны быть совершенно бесстрастны; а если и нужно будет изобразить плохих людей, то изображать их надо с осуждением. И вообще изображаемые характеры должны быть простыми, а не пестрыми. Подражатель должен изображать только прекрасных, добродетельных и простых людей (66, 9-28).
б) В противоположность этому восьмому ответу, трактующему объект художественного творчества, девятый вопрос и ответ на него трактуют субъект художественного творчества (67, 10 - 68, 2). Здесь проводится одна мысль. Субъективное состояние и поэта и воспринимающего поэзию читателя или слушателя не должно иметь ничего общего с каким-нибудь наслаждением, удовлетворением или приятностью. Самое важное здесь - стремление к добродетели, стремление стать человеком максимально прекрасным и добродетельным. Имеется в виду знаменитое рассуждение Платона (Legg. II 667 d - 669 b и далее), где постулируется, прежде всего, знание поэтом того, чему он подражает, во-вторых, точное понимание того, правильно ли он. подражает предмету своего изображения, и, в-третьих, сознательное отношение к тому, правильно ли избраны им необходимые формы, В заключение говорится о том, как должен поступать политик в художественных делах. Он, как это очевидно, должен требовать создания не таких художественных произведений, которые имеют целью наслаждение, но таких, которые помогают правильно и добродетельно жить (In. R. Р. I 67, 29 - 68, 2).
в) И вот только теперь, в ответе на десятый вопрос, Прокл выскажет свое окончательное мнение о том, кого же нужно считать подлинным и настоящим художественным творцом.
Прокл здесь прямо заявляет, что его интересует такой поэт, который является поэтом в отношении вообще всего существующего (ho en to panti poietes). Такой поэт является, во-первых, в отношении всего военачальником, который ведет мировую войну за лучшее, а этой войны не может не быть ввиду вечного противоборства жизни. Во-вторых, он должен быть врачом, укрепляющим все сущее для блага всеобщего бытия. И, в-третьих, он должен быть оратором, который поддерживает все существующее "интеллектуальными речами" (noerois logois) в том виде, как того требует всеобщий политик, разум (noys). Следовательно, всеобщий поэт - единственный, рассуждающий мифологически. Ведь поэт творит "явные подражания неявному, и прекрасные - прекрасному, и природные - разумному, пользуясь гармониями для установления властвующей во всем добродетели, для победы над пороком" (68, 3-21).
Теперь и спрашивается, что же это за поэт и кто он такой? Оказывается, что это просто-напросто Зевс, а за ним и другие главнейшие боги. Зевс - это и есть то, что Прокл назвал политиком. Причем делается ссылка на Платона (Legg. I 624 а) о Зевсе как о всеобщем политике. "Его помощник Аполлон - учредитель всякого порядка во всем", "творец подражаний гармонических и ритмических". Другими словами, Зевс есть тайна первоединства, Аполлон же - выявитель этой тайны при помощи раздельного и благоустроенного интеллекта. Но если Зевс и Аполлон являются политиками, то всеобщим военачальником является Apec, без которого не было бы всегда необходимого противоборства жизни. Творцом искусства убеждения оказывается не кто иной, как Гермес, через которого боги ведут речи друг с другом, а более всех - Зевс, избрав для этой цели Гермеса. И, наконец, Асклепия Прокл понимает как целителя всего; именно благодаря Асклепию мир не болеет и не страдает и материальные элементы не прекращают своих связей (In R. P. I 68, 24 - 69, 9).
После этого, говорит Прокл, становится совершенно ясным, кого же надо считать подлинным и самым главным поэтом. Это, конечно, Зевс, который "побуждает сирен петь в один голос, выдерживая один тон (tonos)". Опять делается ссылка на Платона (R. Р. X 617 b). Это именно Зевс разумно движет сферами космоса, о которых говорит тот же Платон (Tim. 36 c). А все, что получило свое происхождение от проявлений мировой души, это - "поэмы Аполлона и в гармоническом и в ритмическом смысле". Именно взирая на Аполлона, земной поэт и должен воспевать богов и добродетельных людей, будь то в мифах или не в мифах, так что всякое иное поэтическое творчество было бы ошибочным (In R. P. I 69, 9-19).
Так завершается общее рассуждение Прокла о существе художественного творчества, и в таком виде даются у него ответы на поставленные им десять вопросов относительно поэтики вообще.
8. Три типа души и три типа поэзии
У Прокла в том же его комментарии к платоновскому "Государству" имеется еще одна теория поэзии, почти тождественная той, которая у нас сейчас была изложена, но все же с некоторым иным терминологическим оттенком.
а) Именно Прокл исходит здесь из понятия души, а жизнь души он представляет в виде трех принципиально различных ступеней. Каждой такой ступени души и соответствует определенный тип поэзии. Высшая часть души устремлена к божественному, под которым Прокл понимает не какие-нибудь смутные обывательские представления, но свою теорию сверхноуменального первоединства. В поэзии это те произведения, которые основаны на божественном вдохновении и вещают о первоначалах всей действительности (In R. P. I 177, 15-23). "Божественное вдохновение (mania) превосходнее мудрости (sophrosynes)" (178, 24; ср. 182, 14-16).
Другой тип человеческой жизни основан на расчлененном и целесообразном функционировании разума, который во всей действительности видит божественный порядок и благоустройство (177, 23 - 178, 2). Наконец, третий тип душевной жизни связан уже с чувственностью, что дает в поэзии подражательную деятельность, отображающую внешнее протекание жизни и потому всегда иллюзорную (178, 2-5). Эти три типа поэтического творчества Прокл подвергает более подробному анализу, на котором мы сейчас не будем останавливаться. Однако некоторые мысли Прокла все-таки нельзя оставить без внимания.
б) При обсуждении первого, и наивысшего, типа поэтического вдохновения Прокл ссылается на платоновского "Федра" (245 а) с его учением о том, что самая высокая поэзия занимает только третье место после чисто религиозного вдохновения в пророчествах и, далее, в очищениях и доступна только "нежным и непорочным душам". Это - царство муз (In R. Р. I 180, 18 - 181, 2), и такая поэзия исключает всякое "твердолобое упрямство" (181, 2-17) - это выражение Прокл тоже берет из Платона (Theaet. 155 е). В результате такого "вакхического" (baccheia) вдохновения душа является полным господином для себя самой, неизменно поддерживается богами и оказывается уже неспособной впадать в какое-нибудь более низкое состояние (In R. Р. I 181, 17-30). Поэтому такая вдохновенная поэзия играет центральную роль в человеческом воспитании вообще (181, 30 - 182, 20).
Такая поэзия ни в коем случае несводима к обучению поэтов и к техническому совершенству их произведений. Поэт и рапсод сами не знают, что и как они творят, поскольку причиной возникновения тех или иных результатов поэтического творчества является только сама же "муза". Поэты и рапсоды, да и вся публика, их воспринимающая, притягиваются к этой музе так, как будто бы она была каким-то сверхразумным магнитом; все же отдельные слушатели рапсодов образуют собою как бы некоторого рода цепь, передающую от одного к другому красоту мусического магнита. Конечно, для такого рода мыслей Прокл находит обширные материалы в платоновском диалоге "Ион", из которого он приводит очень важные цитаты (533 d - 534 b, 536 ab), ярко рисующие специфику вакхической, то есть сверхразумной, сущности всякой высокой поэзии (In R. P. I 182, 21 - 185, 7).
Да и вообще Прокл для своей поэтики использует Платона насколько это возможно. Из "Законов" (III 682 а) Прокл приводит мысль о создании поэтами произведений, изображающих "многие истинные происшествия под воздействием муз и харит" (In R. P. I 185, 8-13). В "Тимее" (40 d) тоже говорится о необходимости доверять тем нашим прародителям, которые, сами происходя от богов, лучше нас знали самих богов. Платон здесь явно имеет в виду древних поэтов вроде Гомера и Гесиода (In R. P. I 185, 14-17). Из "Алкивиада II" (147 b) Прокл (In R. P. I 186, 11-14) приводит слова о том, что всякая поэзия "загадочна" и что далеко не всякому можно ее понимать. Из "Государства" (II 378 d) Прокл (In R. P. I 186, 14-16) цитирует мнение о том, что подростки еще не умеют различать иносказание от подлинного изображения; и поэтому Платон (II 378 а) совершенно прав, когда он советует воспитателям обходить молчанием безнравственные мифы (In R. P. I 186, 16-18).
