з) Если взять всю эту диалектику круга у Прокла в целом, то здесь можно отметить одно существенное обстоятельство, которое для самого Прокла безразлично, но для нас все-таки важно. Именно можно спросить: почему Прокл говорит здесь специально о круге? Ведь в круге его интересует только то, что его окружность есть такая кривая линия, которая замкнута в себе. Но, с нашей точки зрения, эллипс, например, тоже будет такой кривой, которая замкнута в себе. А если немного подумать, то и параболу и гиперболу тоже придется понимать как такие кривые, которые тоже замкнуты в себе. Для нас различие всех кривых второго порядка очень важно. Но для Прокла это ни в каком отношении не является чем-то важным. Для него важна только замкнутость кривой, но не сам вид кривой, потому что только замкнутость и может обеспечить для него определенную и искомую им непрерывность. Но можно пойти и дальше. Ведь можно взять не кривые замкнутые линии, а прямолинейные замкнутые фигуры. Уже на отрезке прямой ее конечные точки, непрерывно переходя одна в другую, тоже неотличимы одна от другой и с точки зрения прокловского определения тоже образуют собою своего рода окружность круга. Далее, если мы имеем геометрический квадрат, представляющий собою плоскость, ограниченную прямыми отрезками, то между этими отрезками прямой, составляющими стороны квадрата, конечно, существует разрыв. Но тогда Прокл спросит: "А что же, эти четыре отрезка берутся вами во взаимно изолированном виде или они образуют собою цельную фигуру?" Конечно, мы скажем, что это - цельная фигура, то есть она в любой своей точке является не чем иным, как самой собой. Но тогда получится, что мы и по этим четырем разрывно данным сторонам квадратной фигуры скользим так же непрерывно, как и по окружности круга. Значит, когда Прокл говорит о своем круге, он имеет в виду не только любую кривую линию, лишь бы она была замкнута, но и любую прерывно данную фигуру, лишь бы она понималась цельно, то есть путем слияния всех ее непрерывных точек в одну сплошную непрерывность. Но отсюда нужно иметь смелость сделать еще и такой вывод: Прокл здесь дает диалектику не круга, а цельности вообще, то есть единораздельной цельности вообще. И само собой разумеется, это обстоятельство не только не снижает значимости диалектики круга, которую дает Прокл, а, наоборот, доводит ее до степени универсальной фигурности вообще.
5. Геометрическая фантазия
Вопрос о понятии фантазии у Прокла подробно мы разбираем ниже (с. 261). Сейчас, однако, все прокловские рассуждения о геометрической красоте необходимо дополнить как раз именно рассуждением Прокла о фантазии.
Фантазия у Прокла (обывательское значение этого термина, не чуждое никому из крупнейших античных философов, мы здесь опускаем) есть деятельность, средняя между чистым умом и телесно-чувственным познанием. Будучи порождением ума, она так же идеальна и, мы бы сказали теперь, трансцендентальна, как и сам ум. Но, будучи умственной, то есть чисто смысловой, областью, она совмещает в себе и все физическое, телесное, переводя его в сферу чистого смысла. Поскольку в такого рода фантазии действует ум, она есть энергия ума. Но поскольку она извещает о материальной области, а материю древние понимали всегда пассивно, то фантазия является в то же время тем, что Прокл называет страдательным умом. Геометрические образы являются, прежде всего, чисто умственной областью, поскольку в своих рассуждениях о точке, круге, шаре мы вовсе не имеем в виду всего чувственного несовершенства начерченных или чувственно представленных образов.
С другой стороны, однако, геометрические образы, в отличие от абстрактных чисел, вполне материальны; и материя эта - вполне умопостигаемая, идеальная. Если брать геометрические образы как чистые идеи, они суть идеальные эйдосы, в которых целое и части никак не различаются. Но в геометрий они есть только чистый ум. Путем дискурсивного мышления мы начинаем все эти неделимые образы представлять как нечто раздельное. Но эта раздельность, отдаленно отражая материальную раздробленность, все же дается как чисто идеальное, то есть в данном случае фигурное. Вся геометрия и есть наука об этой средней области между мышлением и чувственностью, и потому она есть область фантазии. Ясно, что эта фантазия уже не есть пассивное воспроизведение такой же пассивно данной чувственной предметности. Она есть активное творчество самого ума.
Во всех подобных рассуждениях Прокла прекрасно видно, что для античного философа всякая, даже самая точная наука есть область, собственно говоря, вполне художественная. Сейчас мы позволим себе привести это замечательное рассуждение Прокла о геометрической фантазии, которое в дальнейшем (ниже, с. 261) мы объединим с его учением о фантазии вообще в трансцендентальном смысле слова. Этот текст звучит следующим образом (In Eucl. p. 52, 26 - 56, 23 Friedl. Столяров).
"A круг она [фантазия] пространственно мыслит чистым от внешней материи, но имеющим в себе умопостигаемую материю, которая есть и в ней самой. А потому в ней - не один круг, как это [имеет место] в чувственно воспринимаемых вещах. Следовательно, [в ней] вместе являются и пространственная протяженность, и "больше" и "меньше", и количество кругов и треугольников. Ведь если в чувственно воспринимаемых кругах заключена всеобщая структурная упорядоченность (to catholoy catatetagmenon), которая сделала каждый из этих кругов совершенным и подобным один другому, так что они существуют согласно единому логосу, но различны [лишь] по величине или по субстрату, - то даже у представляемых фантазией кругов есть нечто общее, в чем они участвуют и в соответствии с чем все они имеют одну и ту же форму. Что же касается различия между ними, то оно заключается здесь лишь в одном: в их величине в [представлении] фантазии. Ведь если представить себе в фантазии много концентрических кругов, то все они имеют существование как в одном нематериальном субстрате, так и в жизни, неотделимо от простого тела, которое лишь пространственной протяженностью превышает неделимую сущность. А различаются они размером, а также тем, чем охватываются и что собой охватывают.
Итак, тебе следует думать, что всеобщее, содержащееся во многом, двояко: одно - в чувственно воспринимаемом, а другое - в представляемом с помощью фантазии. Двояк также и логос круга, и логос треугольника, и вообще логос формы (schematos) - один [относится] к умопостигаемой материи, другой - к чувственно воспринимаемой. А прежде них уже существовал один логос в рассудочном мышлении (en dianoiai), другой же - в природе (en tei physei). Первый из них - основа (hypostates) кругов, представляемых с помощью фантазии (ton phantaston cyclon) и [содержащегося] в них единого эйдоса, а другой - [основа кругов] чувственно воспринимаемых. Именно [в соответствии, с этими логосами] возникли небесные круги и вообще все, порожденные природой. И подобно тому как логос в рассудочном мышлении не имеет частей, так же [не имеет он их] и в природе. Ведь в нематериальных причинах раздельное существует нераздельно, имеющее части - целостным образом, а величины не имеют размера, тогда как, напротив, в телесных [причинах] целостное разделено на части, а лишенное размера приобретает его. А поэтому круг в рассудочном мышлении и един, и прост, и непротяжен, и даже сама величина там исчезает, а форма теряет свои очертания - ведь это логосы, свободные от материи. Напротив, круг в фантазии имеет части, очертания и протяженность, он [представляет собой] не одно лишь единое, но единое и многое, не один только эйдос, но эйдос структурно оформленный (catatetagmenon eidos). Наконец, круг в чувственно воспринимаемых вещах испытывает недостаток в точности, имеет в себе прямую [линию] и уступает в чистоте нематериальным [кругам].
Стало быть, всякий раз, как геометрия говорит нечто о круге, диаметре или действиях, производимых над кругом (например, о точках касания, разделениях и тому подобном), мы станем утверждать, что [в данном случае] она не учит ни о чувственно воспринимаемых [кругах] (от них, напротив, она стремится отвлечься), ни об эйдосе в рассудочном мышлении. [На самом деле существует] только один круг, а геометрия составляет понятия (toys logoys) в отношении многих, представляя (proballoysa) каждый из них и наблюдая во всех то же самое. Вышеупомянутый [идеальный] круг неделим, а круг в геометрии подвержен делению. Но мы допустим, что он [Евклид?] исследует всеобщее, а именно то структурно оформленное, что присутствует в кругах, [представленных] в фантазии, и видит другой круг, рассматривая его согласно кругу, содержащемуся в рассудочном мышлении, а его доказательства относятся к этому другому кругу. Потому что хотя рассудочное мышление и обладает логосами, оно слишком слабо, чтобы видеть их в соединении. Вследствие этого оно раздробляет и разделяет их, направляя в фантазию, находящуюся при входе [в него]. В ней или вместе с ней оно раскрывает знание этих [логосов], будучи удовлетворено своей отделенностью от чувственно воспринимаемых вещей, и обнаруживает, что представляемая в фантазии материя вполне готова к восприятию своих эйдосов.
