Пришлось разместиться в последнем ряду. Коноплин сцены не видел — мешала колонна.

Ладилов о чем-то шептался с девчатами. Ира, сидевшая рядом, частенько поглядывала на Алексея, а он, не замечая взглядов, внимательно рассматривал плакаты, портреты, развешанные на стенах.

«Лучший производственник Захаров М. Т.», — стояла подпись под большим портретом, висевшим на самом видном месте у двери. С фотографии в зал смотрело лицо усатого рабочего в наглухо застегнутой куртке. Множество морщин веером разбегались от глубоко посаженных пытливых глаз. На груди два ордена Красного Знамени. Один на розетке. «Умный, видно, дядька», — подумал Коноплин. Дальше висело еще несколько портретов совсем молодых ребят, наверное, стеснявшихся фотографа, отчего лица получились какими-то растерянными.

В зале раздались дружные аплодисменты. Концерт окончился. Часть зрителей потянулась на лестничную площадку — покурить. С десяток ребят принялись растаскивать скамьи, ставили их к стенам — освобождали место для танцев.

— Давай-ка для храбрости пивка выпьем! — предложил Ладилов.

Коноплин пива не любил, но послушно пошел за Евгением. Он не хотел оставаться один с девушками.

Заиграл баян. Невысокий темноволосый мужчина вошел в образовавшийся круг. Он лихо начал плясовую. Прошелся вдоль стоявших у стен, вдруг остановился против Иры и Эли, вызывая на пляску.

«Кто из них выйдет? Интересно!» — подумал Коноплин.

По кругу, дробно отбивая каблучками, легко и свободно понеслась Ира.

Протягивая Коноплину стакан, Евгений произнес:

— Ты не против за ней поухаживать?

— Отстань! — отмахнулся Алексей. — Как у тебя все легко получается!

Вскоре девушки подошли к буфету.

— Кто же это с вами так лихо отплясывал? — спросил Иру Ладилов.

— Директор наш. Всегда начинает первым. И сегодня. Только шутил: кого это вы, девчата, привели? Не видел, мол, раньше Смотрите, наш завод знамя получил. В передовых ходим. И девчата у меня самые лучшие работают. Чтобы у них были только лучшие кавалеры, иначе выговор объявлю. Веселый у нас директор. Всем нравится.

Когда позже они уселись в углу, Коноплин долго смотрел на директора, танцевавшего вальс — на этот раз с Элей, заметил:

— А ведь у нас есть еще командиры, которых цепями на вечер не затянешь. Если зайдет, то словно на заседание явился Все по углам от него расходятся.

— Ты о ком? О Гончаренко? Говорят, его увольняют. Вот и переживет старик — сказал Ладилов.

— Не о нем. Я вообще. Есть такие. Посмотришь, слишком много у него официального, казенного, что ли. И у тебя вот так с механиком получалось. А с людьми надо попроще, откровеннее, с душой, как говорят.

Евгений уставился на него.

— Я тебя не узнаю! Критиком заделался! И я буду такой, как эти… ну, что вроде слишком официальные! А что ж, неплохо. Только какая тебя муха укусила?..

Возвратились девушки, и разговор прекратился.

Коноплин долго сидел в углу и не танцевал. Смолкла музыка, и рядом с ним уселась раскрасневшаяся Ира.

— Алешенька, вы нелюдимый какой-то. Почему не танцуете?

Алексей невесело усмехнулся:

— Партнер я неважный.

— Чепуха. Девчат много, а вы сидите. Хотите, познакомлю с любой?

Алексей испугался. Поспешил перевести разговор на другую тему.

— Слышал, вы окончили десятилетку и пошли на завод…

Ира его перебила:

— Догадываюсь: почему не пошла в институт? А не хотела. Стала на заводе работать аппаратчицей. И довольна. Разве плохо? Теперь маме помогаю.

— Хорошо. Я только так спросил.

— Институт, институт! Многие твердят. А разве на заводе работать зазорно?

— Я лишь поинтересовался! — успокаивал девушку Коноплин.

— И не успокаивайте. Вот в наказание пойдете танцевать со мной.

Алексей поднялся. Невысокая, пухленькая Ира танцевала очень хорошо. Лицо ее раскраснелось, но оставалось немножко сердитым. А Коноплин все время смущенно улыбался: «Обидел я ее глупым вопросом!..»

— Молодец! Продолжай в том же духе! — после танца шепнул ему Евгений.

— Иди ты к черту! — посоветовал штурман.

Иру приглашали другие партнеры, но она неизменно возвращалась к Коноплину. Ждала. А он не поднимался со своего места, лишь лениво поддерживал ничего не значащий разговор. Вздрогнул, когда над головой раздался голос:

— Приглашаю. Дамский вальс.

Перед ним стояла Эля.

И вот ее рука в руке Алексея. Вальс у него получался неплохо. Но сейчас рядом с ним была Эля! Ее светлые волосы касались его щеки. И Алексей чувствовал, что танцует неловко, даже сталкивается с танцующими парами.

— Извините, Эля. Не получается. Мне не нужно было идти с вами.

— Почему?

Большие серовато-голубые глаза девушки у самого его лица. Он видит матовую щеку и родинку рядом с чуть-чуть припухшими губами…

Евгений еще раз удивился, когда Алексей после танца позвал его:

— Приглашай девушек пиво пить. Впрочем, они не захотят. Пошли сами!

— Ого! Определенно ты начинаешь походить на вполне нормального человека! Когда ты танцевал, у тебя было лицо святого. Пойдем. На радостях три бутылки выпью подряд.

И выпил. Не три, а целых пять или шесть. Коноплин тоже пил, не отставая. Был оживлен, с кем-то шутил — потом он не мог вспомнить, с кем, снова и снова танцевал. С Элей и другими. Только Иры он почему-то больше не видел.

Утром Алексей проснулся с головной болью. Самочувствие было такое, будто он в чем-то провинился. Перед кем?

«В первый и последний раз!» — жестко сказал он сам себе.

Будить Евгения не стал. Пошел в душевую и долго стоял там под ледяной водой.

— Алексей, кончаем работку. На сегодня все.

— Почему?

— На командном пункте узнаем, а пока быстренько вылазь из кабины!

У КП среди летного состава царило возбуждение. Оказывается, командир полка приказал в восемнадцать ноль-ноль прибыть на построение в парадной форме одежды. Ходили слухи, что будут награждать за тактические учения. Поговаривали о прибытии самого командующего.

С аэродрома уехали рано. Начались хлопоты. Пришлось поторапливаться — чистить пуговицы, доставать новые звездочки, гладить костюмы.

Подобных занятий Ладилов не любил. Раскалил утюг, чуть не сжег брюки, вслух пожалел:

— Эх, Лешка! Жениться, что ли? Пришел бы домой, а брюки висят выглаженные в струнку, галстук тоже, платочек новый приготовлен. И все — жена. А тут тебе сам трудись!

— Жениться из-за вовремя выглаженных брюк? Нет. Ты, как и я, — солдат. Изволь, брат, сам за собой ухаживать, — посмеивался Алексей.

— Неинтересная работка!

— Согласен. Но комбината бытового обслуживания еще не выдумали такого, чтобы там можно было в пять минут нагладить костюм. И потом, ты же, когда на танцы собираешься, гладишь себе спокойненько и не протестуешь, не жалуешься на судьбу.

— Ну, танцы — целый вечер. А тут изволь возиться два часа, чтобы в строю побыть десяток минут. Несправедливо!

На построение чуть было не опоздали: у Ладилова оторвалась на петлице эмблема. Большинство офицеров и солдат были уже на плацу перед зданием штаба. У штаба стоял командир авиаполка, какие-то незнакомые старшие офицеры, генерал. Командующий не приехал.

Парадная форма, нарушение привычного распорядка дня — неожиданное построение — настраивали торжественно. У Ладилова исчезла куда-то обычная самоуверенность. Коноплин тоже чувствовал себя взволнованным, но это у него было не так заметно, как у летчика.

— Становись!..

Поэкипажно полк встал в строй. Сияли ордена, медали, эмблемы. Отливали золотом начищенные пуговицы. В глянце ботинок, сапог отражалось солнце.

— Равняйсь!.. Смирно!..

Командир полка громко доложил о выстроенном для вручения наград личном составе. Генерал — заместитель командующего — вышел к покрытому красной материей столику.

Говорил он недолго.

— Любовь к военной профессии — не отвлеченное понятие. Она проявляется в конкретных действиях, на практике. Главное — учеба напряженная, целенаправленная. Серьезное отношение к ней — показатель горячего стремления в совершенстве овладеть своей профессией. Кому, как не вам, летчикам, штурманам, авиационным техникам и механикам, имеющим дело с чудесной, совершеннейшей материальной частью, знать об этом…