Чурсин был влюблен в авиационную технику. Он удивительно быстро привыкал к самолету, который ему поручали. Когда находился один возле машины, разговаривал с ней вслух, как с человеком:

— Бедные мои моторчики! Где-то масло пробивает. Почему? А вот мы сейчас посмотрим, найдем и поправим. И все будет хорошо. Так ведь?..

Нашлись шутники, которые попытались поднять старшину на смех за такую странность. Да никто их не поддержал. В полку все знали Ивана Чурсина, невысокого, с открытым простым лицом и голубыми глазами, как одного из лучших механиков.

Сейчас Чурсину не хотелось ни о чем думать.

За стеной дома послышались глухие чавкающие звуки. Чурсин встал, подошел к окну.

Прямо по лужам ступали три пары ног. Впереди, согнувшись под тяжестью узла на спине, медленным шагом двигался старик в плаще. За ним, стараясь попадать след в след, шла худенькая женщина. Она была в резиновых ботах на высоком каблуке. Боты то и дело оскальзывались на булыжниках, выступавших скрытыми бугорками из жидкой грязи. Женщина обеими руками крепко прижимала к себе продолговатый сверток. «Ребенок, что ли?» — подумал Чурсин.

Последним шел подросток лет двенадцати. Его голова и плечи были накрыты мешком.

Воронцов вышел. Чурсин увидел, как путники на дороге остановились, потом направились к крыльцу. Их позвал техник.

— Здравствуйте, — переступая порог, несмело сказала женщина.

Чурсин засуетился, усадил ее к печке. Он даже вздохнул облегченно, когда увидел, что в руках у нее обыкновенный сверток.

— А я думал, малыша несете под таким дождем, — сказал он и тут же смутился. Только теперь Чурсин разглядел, что перед ним совсем молоденькая девушка. Щеки ее зарозовели, большие серые глаза смотрели открыто, доверчиво.

Старшина отвел взгляд.

— Вы… вас…

— Меня зовут Зоя. Зоя Федоровна.

Она рассказала, что провожает деда и братишку в районный центр к родственникам.

— Еле уговорила. Дедушка у нас с характером, воевать все собирался, — кивнула она на старика, топтавшегося у входа.

— Про себя сам сказывать буду! — нахмурился старик. — Из-за вас и в дом-то зашел, — укорил он внуков и обратился к Чурсину: — Уж не обессудьте!..

— Что вы, грейтесь! Погода сейчас не очень…

— Обыкновенная. Бога гневить нечего. Нам — погодка родная, своя, привычная. А вот вражине этому, — старик махнул рукой на запад, — пусть попробует нашей погодки. Так, старшина? — Глаза старика весело блеснули. — А тут и вы не дадите немчуре в тепле отсидеться. Эх, жаль, устарел для этакого дела! А руки горят. При случае, может, сгодятся еще, повоюют.

Дед был словоохотливым. По его словам выходило, что именно он решил отвести своих к родственникам в другой район. Паренек все в партизаны рвался. Рано ему, пусть растет. А кому нужно, те загодя в леса ушли.

— Мы кое-что там приготовили, — хитро подмигнул он. — Не привыкать русскому человеку с ворогом лютовать. Одолеем, старшина?

— Одолеем, — впервые за этот день улыбнулся Чурсин.

Старик пригляделся к нему, повернулся к Воронцову, прищурился:

— А что-то не в себе старшина, а? Потерял что?

— Потерял. Не зазнобу — друзей. Вчера его бомбардировщик не вернулся с боевого задания, — ответил техник.

— А-а… Дело понятное. Война. Людей жалко — не вернешь. А машина… Что ж, построят новую. Мы построим. Мне семь десятков стукнуло, а сидеть на печи не буду. Вот только этих пристрою, — кивнул старик на своих спутников.

— Это дедушкам положено за внуками смотреть. В войну тем более, — громко сказала Зоя и вполголоса, только для старшины, добавила: — Я медик. Мне завтра утром в военкомат идти…

— Скажешь тоже — дедушкам! Рано нас стали на печку сажать. И ты мне брось! — повысил голос старик. — Дома сидеть не буду. Это тебе надо бы. Ишь!.. Собирайся-ка! Погрелись, и ладно.

Видимо, спор у них шел давний — кому воевать, кому работать, а кому домоседничать. Зоя уже определила свое место — она должна была выехать на фронт. А деду было обидно оставаться в тылу.

«Но дома и он, конечно, не усидит», — решил Чурсин.

— Есть тут старшина? Ага! Иван, бегом в штаб! — громко позвал знакомый механик, закрывая за собой дверь. Он поежился, стряхнул с себя дождевые капли. — И все льет. Ну, прямо беда!.. Твои летчики нашлись.

— Живы! А машина?.. — вскочил Чурсин.

— Ишь, как загорячился! Не знаю… Летчик сейчас у командира полка, — сказал механик.

В штабе старшина узнал, что самолет произвел вынужденную посадку в районе леса, совсем недалеко от линии фронта. Один мотор и управление были повреждены зенитным огнем. Приземляться пришлось на «живот» где-то на болоте.

— Придется вам на рассвете лететь к самолету, — сказал командир полка. — С собой возьмете только необходимые инструменты. В поселке есть авиационные мастерские. Мы туда пошлем телеграмму…

Командир помолчал, пристально посмотрел на старшину, побарабанил пальцами по столу.

— Машину надо сохранить, — сказал он. — Вам будет нелегко. Наш полк передислоцируется на восток. Вам предстоит действовать одному. Впрочем, мастерские выделят людей. Если поднять машину будет нельзя, вы знаете, что делать.

— Понимаю, товарищ командир.

— Да. Конечно. Действуйте по обстановке… Летчика и штурмана найдете рядом, в помещении эскадрильи…

В эту ночь старшина спал плохо. Перед рассветом его разбудил посыльный. Чурсин быстро оделся, захватил заранее приготовленную сумку с инструментами, топор, лопату и вышел на улицу.

Вскоре на аэродроме мерно затарахтел мотор ПО-2.

Летчик вначале вел машину на высоте двести — триста метров. Потом постепенно перешел на бреющий, долго летел над самой землей.

Вдруг ПО-2 круто развернулся и пошел на посадку.

— Долетели? — не покидая машины, спросил старшина.

— Что, с высоты не видел бомбардировщик? — засмеялся летчик. — Рядом лежит! — махнул он рукой.

Совсем недалеко, метрах в двухстах, поблескивал серебром обшивки самолет.

Старшина выскочил из кабины.

— Зови стрелка-радиста скорее! — закричал ему вдогонку летчик. — Сразу вылетаю — фронт рядом!..

Когда старшина обошел вокруг бомбардировщика, он облегченно вздохнул. При посадке самолет пропахал глубокую колею на болоте, но по инерции выполз-таки на относительно твердый грунт. Погнуты только винты и обтекатель правой мотогондолы. Поднять машину и с помощью крана оттащить ее на поле, где твердая почва, вполне возможно.

— Передай командиру полка: вытащим быстро. Постараюсь, чтобы люди день и ночь работали. Через пару дней, пожалуй, справимся.

В глазах радиста промелькнул испуг.

— Да как же вы?.. Одни такую махину!

— В поселке авиамастерские. Дадут кран, дадут и людей — обязаны.

Радист оглянулся на летчика, что-то кричавшего от ПО-2, снова уставился на старшину.

— Нет мастерских! Приезжали оттуда, сказали, жги самолет и уходи — фронт надвигается. Мастерские эвакуировались. А фронт, слышите, всего только за лесом! А завтра, может…

Только теперь Чурсин понял, что надоедливое потрескивание в ушах — это не следствие длительного полета, а звуки частых разрывов, ружейной стрельбы, доносившихся с запада.

— Нет, говоришь, мастерских? Да… А что не сжег машину — молодец. Нужна фронту авиация. Ой как нужна! А ее нет! — Старшина даже покрутил головой. — Вот что: в полку скажешь, остаюсь у машины до конца. Приказ выполню. Понял? Ну уж если фашисты поднапрут, тогда… — Чурсин неопределенно развел руками. — Тогда так с пехотой и пойду.

Он посмотрел на бомбардировщик, беспомощно распластавший свои длинные плоскости на окраине болота, и уже строго добавил:

— Ну, иди! Нечего топтаться!..

Через несколько минут пророкотал мотор ПО-2. Старшина остался у самолета один. Он присел на кочку, закурил.

Вдруг надвинулся воющий гул немецких бомбардировщиков. Пять самолетов в плотном строю прошли над головой, развернулись к железнодорожной станции, расположенной севернее болота. Вскоре громовые раскаты всколыхнули воздух.