— И то дило! — рассудительно заметил Загубипалец.

Вражеские самолеты продолжали выходить на станцию.

— Вот гады! — сквозь зубы процедил Птахин. И тут же забеспокоился: — Время, товарищ старшина. Нам пора уходить. Неспроста «юнкерсы» взлетались!

— Конечно, идите. Я сам тут поработаю.

Загубипалец задержался дольше всех.

— Вы бы, товарищ старшина, поспали…

Чурсин вспомнил о кожаном мате в штурманской кабине, почувствовал, что еле стоит на ногах от усталости. Но дело не ждало. Где уж тут спать, когда разборка самолета только начиналась.

Артиллеристы ушли. Замер шорох их шагов в густой траве, исчезли силуэты. А вдалеке над станцией продолжали плясать ниточки разноцветных трасс, тяжелый грохот взрывов потрясал воздух.

Перед рассветом Чурсин задремал в штурманской кабине. Приснилось ему, что попал он под водопад и ледяная вода с грохотом сваливается на него откуда-то сверху. Очнулся и еле смог повернуться — занемели ноги, спина.

В стекла, обшивку ударяли воздушные волны. «Артиллерийская подготовка!» — спохватился старшина. Тут же он удивился проницательности Птахина, заранее предугадавшего события следующего дня.

Старшина выскочил из кабины. Лес на западе дымил. Он не горел, нет, а именно дымил распыленной землей, вздыбленной вверх разрывами сотен снарядов. Особенно густым мрачное черное облако было там, где лес пересекала грейдерная дорога.

«Будут прорываться через лес! — решил старшина. — Будут!»

Он колебался только мгновение. Потом побежал. Уже на полпути оглянулся назад, на бомбардировщик. Жаль, но сейчас не до него.

Все ближе опушка леса, и вместе с ней все ближе становились разрывы. Один снаряд разорвался неподалеку. Чурсин упал, перевернулся через голову. Понял: бежать в полный рост — значит испытывать свою судьбу. Дальше продвигался уже короткими перебежками.

У штабной землянки, где когда-то старшина разговаривал с заместителем командира полка, никого не было. Тогда он направился к батарее, в которой служили Птахин и Загубипалец.

Орудия Птахина не оказалось на месте, солдат — тоже. Тщательно замаскированная до этого артиллерийская ячейка зияла вспоротым нутром земли, ветви хвои были беспорядочно разбросаны вокруг. У ниши для снарядов Чурсин заметил в укрытии солдата. Старшина растянулся рядом с ним.

— Где орудие? — закричал он.

Солдат беззвучно открыл рот, пошевелил губами.

— Где, я тебя спрашиваю?

И опять Чурсин ничего не услышал. Не сразу догадался, что от непрерывных разрывов снарядов он оглох.

Солдат показал рукой вперед.

— На прямую наводку вышли?

Артиллерист утвердительно кивнул головой.

Чурсин приподнялся, чтобы идти к передовой, но солдат грубо удержал его за полу куртки, в самое ухо, как глухонемому, прокричал:

— Смерти хочешь? Жди конца обстрела, тогда…

Совсем рядом, у окопа, возле пушистой березки, мгновенно возник огромный черный столб. Березка чудовищно увеличилась в размере, надвинулась. Ударная волна отбросила старшину на край окопа. Теряя сознание, он почувствовал, как чем-то мокрым хлестнуло по лицу.

Очнулся Чурсин все с тем же ощущением боли. Над ним на коленях стоял солдат и тер ему ладонями уши.

— Смотришь? — по одним губам разобрал Чурсин слово, которое несколько раз повторил артиллерист. Он взмахнул руками, потом повернулся, показал на валявшееся рядом дерево. Чурсин догадался: артиллерист рассказывает, как на него упала березка.

Старшина встал. Голова не кружилась, на ногах он держался довольно твердо. Солдат потянул было снова за полу куртки, но сделал это нерешительно, тут же отпустил, стал рядом. Так и пошли вперед плечо к плечу.

Сделав несколько шагов, артиллерист быстро вернулся назад, взял ящик со снарядами. Тогда Чурсин подхватил второй.

Прошли они всего десятка полтора шагов. Жестом солдат показал — идти нельзя. Чурсин лег. Дальше продвигались только ползком.

Еще один близкий разрыв засыпал обоих комьями сырой земли. Старшина провел рукой по вороту гимнастерки. По-прежнему никакого страха он не ощущал. Не вспомнил и об оставленном на болоте самолете.

Орудие стояло всего метрах в пятидесяти впереди. Раньше Чурсин его не видел — прикрывали деревья. Расчет прильнул к противоосколочному щиту.

Никто не удивился появлению старшины авиации. В кромешном аду, который царил вокруг, было не до него.

Опять близкий разрыв. Нет, это выстрелило орудие. Чурсин встал. Только теперь он услышал, именно услышал, как это ни странно, наступившую тишину — артиллерийская подготовка окончилась. Доносилась лишь частая пулеметная и ружейная стрельба.

Старшина пристально вглядывался в пространство впереди — широкую лесную просеку, за которой начиналось открытое поле, — и не понимал, в кого стреляли артиллеристы.

Орудие вздрогнуло второй раз, третий. Выстрелы следовали один за другим. Чурсин опять посмотрел вперед, но увидел лишь клубы дыма и пыли, поднимавшиеся с поля.

Потом орудие смолкло. Прекратилась и перестрелка. А через минуту оглушающие разрывы вражеских снарядов снова заплясали в лесу.

Нарастающий свист… Вздыбилась земля, исчезло небо…

Старшина упал, с трудом повернулся на бок, стараясь осмыслить, что же случилось. Неподалеку увидел чудом уцелевшую пушку. Несколько артиллеристов лежали вокруг.

Чурсин подполз ближе. Крайним оказался Птахин. Хотел было спросить у него, что делать, чем помочь, но заметил кровь на лице. Глаза Птахина были закрыты.

«Убит!» — ужаснулся старшина.

Лицо было только поцарапано. У артиллериста оказалась глубокая рана в бедре. Когда Чурсин перевязывал ее, Птахин застонал, открыл глаза.

— Почему тихо, почему? — пробормотал он, явно не узнавая Чурсина, и попытался встать.

— Лежи, лежи! — уговаривал его старшина. — Полежи, друг!

Два других артиллериста не подавали признаков жизни. Чурсин бегло ощупывал их тела, а сам косился по сторонам. Наступившая тишина настораживала больше, чем бешеный артиллерийский обстрел. В лесу могли оказаться немцы.

«Та-та-та!.. Та-та-та-та!..» — усилилась вдруг автоматная стрельба.

— Фашисты!.. Огонь!.. — выдохнул привставший Птахин и тут же упал навзничь.

Чурсин беспомощно оглянулся. Расчет орудия вышел из строя.

И вдруг все звуки боя покрыл низкий рокот. «Танки!» Чурсин похолодел.

Сначала он ничего не видел на участке поля, который открывался взору через лесную просеку. Потом заметил вдали несколько серых квадратных теней. Они двигались.

— Птахин! Петро! — позвал он лежавшего пластом артиллериста. — Петро!..

Птахин лежал с закрытыми глазами недвижимо, молчаливо.

Где-то близко за кустами рявкнула пушка. «Наши рядом!» — обрадовался Чурсин. В это время Птахин подал голос.

— Чего стоишь? — хрипло выговорил он. — Гляди в окуляр. Перекрестие видишь?

Чурсин утвердительно закивал головой.

— Рукоятки подъемного и поворотного механизмов нашел? Крути!.. Перекрестие в центр. Авиатор, должен разобраться. Есть? Огонь!..

Чурсин развел руками. Птахин догадался:

— Не заряжено? Справа рычаг видишь? Ага, этот. Тяни на себя. Так. Заводи снаряд в патронник!

Птахин тяжело задышал, закрыл глаза. Через несколько секунд открыл вновь.

— Слушай… С силой толкнешь патрон вперед… Убирай руку — пришибет. Понял? Давай!

Птахин попытался подползти к орудию, но лицо его скривилось от боли.

Чурсин сделал так, как говорил Птахин. Гильза исчезла в казеннике, замок клацнул, автоматически закрылся.

— Теперь смотри в окуляр. Берись за рукоятки механизмов. Сможешь? Перекрестие на цель. Есть? Рычаг спуска ниже, лопаточкой. Ага, он. Отклонись в сторону. Огонь!..

Чурсин дернул за спуск. В уши больно ударила воздушная волна. Орудие подпрыгнуло, старшина едва не упал. В стороне, слева от двигавшегося по полю танка, возник грязный столб разрыва.

Птахин замахал здоровой рукой, что-то говорил. Чурсин теперь уже знал, что и как ему делать.