Отеро рассказала Чиките, что многие парижане до сих пор не могут привыкнуть к этому сооружению и находят его отвратительным. «Некоторые даже глаза завязывают, проезжая мимо, — заметила она со смешком. — А мне очень даже нравится». И сравнила башню с долговязой, костлявой и неуклюжей дамой, которая тем не менее обладает неизъяснимым шармом, — а ведь таких немало. «К „Мулен Руж“», — бросила она кучеру, не удосужившись справиться, не устала и не заскучала ли Чикита. Они проехали полгорода, только чтобы мельком глянуть на знаменитое кабаре на Монмартре, видевшее многие успехи Отеро, и та засобиралась домой: «На сегодня хватит. Вечером я выступаю в „Мариньи“, и ты обязана на меня посмотреть».
Чикита не замедлила убедиться, что благоговение парижан перед Каролиной Отеро — никакая не выдумка. Спектакль состоял из нескольких номеров — в нем участвовали комики и шансонетки, шпагоглотатели и дрессированные собачки, — но гвоздем программы стала одноактная пантомима «Фиеста в Севилье». Сюжет ее был донельзя прост: тореадор погибает от рук ревнивой возлюбленной, когда она узнает о его романе с цыганкой Мерседес, в роли которой и выходила Отеро. В самом начале она исполняла песенку, а потом все сводилось к пантомиме и танцам. Публика не сомневалась, что перед ней — воплощение страстной андалузки (на самом деле Отеро была чистокровной галисийкой), и устроила овацию, когда артистка появилась на сцене в куртке матадора, расшитой драгоценными камнями. Чикиту привел в восхищение не сам наряд, чересчур кричащий на ее вкус, а то, как грациозно Отеро движется, таща на себе такой вес.
Но самое интересное случилось в конце, когда занавес раздвинулся, и Прекрасная вышла на поклон. Супруга одного влюбленного в актрису господина вскочила со своего места в партере, выхватила револьвер, спрятанный в рукаве фасона «жиго», и выстрелила в соперницу. К счастью, в цель она не попала, но скандал разразился грандиозный.
— Великолепно! — воскликнула Отеро по дороге домой. — Стараниями этой идиотки у нас будут аншлаги до конца сезона. А знаешь, что смешнее всего, Чикита? У меня никогда ничего не было с ее муженьком. Он считай что босяк, даже без счета в «Картье»!
За три года, прошедшие со встречи с Чикитой, Отеро утвердилась в статусе одной из самых желанных и дорогих demi-mondaines Парижа. По ее собственным словам, только Эмильена д’Алансон и Клео де Мерод могли с нею сравниться. С обеими она состояла в прекрасных отношениях и делила нескольких любовников. Некоторые самонадеянные особы тешили себя мыслью, будто входят в тот же круг, но в действительности были всего лишь банальным ветреницами с претензией на величие. «Да, дорогая, нужно знать себе цену и мужчин иметь немного, но богатых, — поучала Отеро Чикиту. — Будешь слишком разбрасываться — прогадаешь».
Каролина, несомненно, купалась в любви сильных мира сего и рыбешек помельче. Один журналист недавно написал статью с предложением выставить ее как национальное достояние на вскоре предстоящей Всемирной выставке. И он не шутил! Престиж мужчины, которому удавалось зазвать ее на чашку чая в отель «Ритц» или на ипподром «Лоншан», мгновенно подскакивал до небес. Полненькая, вечно вооруженная милым моноклем Мими д’Алансон была само очарование, а самая юная из трех Клео сводила мужчин с ума детскими ямочками и аристократическими манерами, но ни та ни другая не могли похвастаться тем, что собрали у себя за столом с полдюжины европейских монархов. Это отнюдь не преувеличение: в день тридцатилетия Каролины Отеро «Максим» закрылся на частное празднование, чтобы танцовщице не мешали отметить рождение в компании Леопольда II, кайзера Вильгельма, императора Николая II, князя Монако Альбера, принца Уэльского и короля Испании Альфонса XIII.
— Мы чудесно провели время, я танцевала для них босая, и они завалили меня подарками, — рассказывала Отеро. — Только я волновалась, ведь в конце вечера мне предстояло выбрать, с кем отправиться в постель. Но как никого не обидеть? К счастью, они сами все решили. Выбрали Альфонса XIII как самого молодого. Отличный выбор! В ту ночь король Испании вошел в мою спальню мальчишкой, а вышел самым что ни есть настоящим мужчиной.
Чикиту очень удивило, с каким презрением ее гостеприимная хозяйка относится к «фее электричества». Но потом она узнала, что все аристократы и эстеты предпочитают сохранять верность свету свечей. Каролина не признавала и телефон, поскольку, в ее представлении, отвечать на звонки полагалось прислуге. Телефон как модная и дорогая новинка у нее, конечно, имелся, но пользовалась она им редко, общаясь с друзьями посредством записок, посланных с кучером.
На людях Отеро всегда появлялась в дорогих нарядах от Ворта и мадам Пакен, но дома любила небрежность, забывала о каблуках и корсетах и расхаживала простоволосой, в пеньюаре и шлепанцах. Все утро спала, а пробудившись, неизменно выпивала рюмочку анисовки и раскладывала пасьянс.
Каролине втемяшилось, что Тулуз-Лотрек будет счастлив написать портрет Чикиты, и очень скоро она привезла подругу в его студию. Художник, сидевший в инвалидном кресле, встретил их в скверном настроении. От него несло спиртным. Он накладывал последние мазки на холст, изображавший Мессалину, и вскоре выяснилось, что, кроме малого роста, у них с Чикитой нет ничего общего. Словом, Тулуз-Лотрек повел себя столь грубо и высокомерно, что визит продлился недолго.
— Не суди его строго, — оправдывала приятеля Отеро. — Он только что вышел из сумасшедшего дома и утратил joie de vivre[98],— по мнению куртизанки, все несчастья низкорослого художника происходили от безумной любви к жестокосердной танцовщице Луизе Вебер, более известной под прозвищем Ла Гулю — «Обжора».
Эта бабенка, в юности работавшая прачкой и натурщицей, стала королевой «Мулен Руж», потому что умела плясать канкан бесстыже, как никто: она высоко задирала ноги в черных чулках, и зрители прекрасно видели все, что находилось у нее под юбками. Тулуз-Лотрек написал несколько ее портретов, влюбился без памяти и терпеливо сносил все ее насмешки. К несчастью, Обжору привлекали больше дамы, чем господа. Однако это не помешало ей в один прекрасный день забеременеть, после чего она была вынуждена покинуть кабаре и оставить карьеру танцовщицы. После родов никто не брал ее на работу.
Ла Гулю с горя запила, вконец отощала и нанялась в захудалый цирк, где ее выставляли в клетке, словно дикого зверя. Всякий раз, когда зрители кидали монетку в жестяное блюдце, она задирала ногу, как в лучшие времена в «Мулен Руж». Дабы избавить ее от таких унижений, Тулуз-Лотрек предложил ей руку и сердце, но она ответила, что предпочитает нынешнее жалкое существование супружеству с недомужчиной. Тогда художнику оставалось только ярко разукрасить стены фургончика, в котором она следовала за цирком по городам и весям. После такой любовной истории как не ожесточиться?
Чтобы сгладить дурное впечатление, Отеро отвезла Чикиту в Нейи, пригород Парижа. Там в особняке под названием «Павильон муз» обитал граф Робер де Монтескью, которого Каролина представила как «прекрасного писателя, самого изысканного человека во Франции и апостола бонвиванов».
Граф счел Эспиридиону Сенду simplement charmeuse[99] и тут же позвал Габриеля Итурри, своего секретаря и любовника, аргентинца по происхождению, с ней познакомиться. Чикита была приятно удивлена, узнав, что Монтескью очень дружен с Сарой Бернар, а все, в свою очередь, удивились тому, что и она не понаслышке знакома с Божественной.
— Она сейчас репетирует «Орленка», новую пьесу, написанную нашим дорогим Ростаном специально для нее, и ужас как нервничает, — сообщил граф.
— И неудивительно! — заметил аргентинец, поглаживая породистого кота, устроившегося у него на коленях. — Ей предстоит сыграть герцога Рейхштадтского, сына Наполеона.
— Только не это! Опять мужчину?! — вырвалось у Отеро.
