Что за злая насмешка судьбы?! Мундо не знал, плакать или смеяться. Он молниеносно оделся и выскочил в коридор. Чикита и Рустика страшно расстроились, узнав о случившемся. Но страданиям Мундо суждено было вскоре кончиться. Через несколько дней, без всякого вмешательства кузины, в уборных его настиг рабочий сцены. Это был носатый, низенький, тщедушный, безусый, прыщавый и писклявый юноша по прозвищу Косточка. К счастью, он ловко восполнял недостатки внешности выдающейся сноровкой в любовных играх: в два счета он отправил Мундо прямиком на седьмое небо и долго там нежил.
Все время, что Мундо вздыхал по Геркулесу, Косточка тщетно пытался завладеть его вниманием. В отчаянии он решил взять инициативу на себя даже ценой возможного увольнения — ведь Мундо мог пожаловаться управляющему театром. После столь удачного исхода дела Мундо вновь обрел вкус к жизни и игре на фортепиано. А Чиките и Рустике частенько приходилось возвращаться в отель одним, пока Мундо в гримерке разыскивал злосчастную сережку, которая, что удивительно, никак не желала находиться, несмотря на всемерную помощь Косточки в поисках.
Как и обещала, Лилиуокалани очень скоро объявилась снова. На сей раз она не прибегла к услугам секретаря, а лично прислала записку с приглашением на поздний ужин с участием трех ее «весьма незаурядных» друзей. Чикита сперва хотела отказаться, но, пробежав глазами записку целиком, увидела, что среди гостей ожидаются Лавиния Уоррен, вдова Тома Большого Пальца, и Граф Примо Магри, ее второй супруг. Любопытство взяло верх, и Чикита приняла приглашение гавайской королевы. Но кто же третий? Еще один прославленный лилипут? Может, Барон Эрнесто Магри? Вполне возможно, ведь он брат Примо, и они с Лавинией выступают все втроем[75].
Почти каждый день после их первой встречи Чикита читала в газетах что-нибудь о королеве. Журналисты гадали, почему Лилиуокалани так часто перемещается из Вашингтона в Бостон, а из Бостона в Нью-Йорк. В одной статье высказывалось предположение: королева лишь делает вид, будто смирилась с потерей престола, а на самом деле плетет интриги, намереваясь выдавить американцев с прежде подчиненной ей территории. «Не удивимся, если она ведет переговоры с императором Муцухито и, когда придется выбирать метрополию, предпочтет аннексию Гавайев Японией, а не Соединенными Штатами», — развивал тему журналист.
Как обычно, капитан Палмер поспешил разослать коммюнике с опровержением слухов о возможном союзе с японцами. Бывшей королеве нечего скрывать. Она ездила в Вашингтон не затем, чтобы вернуть трон, а затем, чтобы воспрепятствовать попыткам сделать Гавайи американской территорией. По мнению Лилиуокалани, аннексия явится нарушением воли и прав более чем сорока тысяч гавайцев, включая ее саму, несправедливо лишенную девятисот пятнадцати тысяч акров земли по решению островного правительства. О чем она уже сообщала президенту Кливленду в ходе дружеской встречи и не преминет сообщить Мак-Кинли, новому обитателю Белого дома, как только тот согласится ее принять.
В одиннадцать часов вечера одетая в шелестящее платье из белого атласа, небесно-голубую накидку с оторочкой из лебединого пуха и все драгоценности, которые только смогла на себя навесить, Эспиридиона Сенда отправилась в отель «Альбемарль», где Лилиуокалани опять поселилась после возвращения из Вашингтона. Лавиния и Примо Магри уже были там и оживленно беседовали с королевой и капитаном Палмером. Третий гость блистательно отсутствовал.
С первой минуты Граф рассыпался в любезностях перед Чикитой. Он поцеловал ее затянутую в перчатку ручку, похвалил костюм и поздравил с успехом водевиля. Вдова Тома Большого Пальца, наряженная в жемчужно-серое поплиновое платье, сначала лишь улыбнулась и устремила на Чикиту пристальный взгляд прозрачных голубых глаз, но чуть позже разговорилась с ней вполне дружелюбно.
К тому времени Лавиния уже лет десять была замужем за Магри и, несмотря на почтенный возраст (ей исполнилось пятьдесят пять) и приобретенную полноту, по-прежнему собирала полные залы благодаря природному обаянию и превосходной репутации. Вне подмостков она вела себя так, словно все еще зарабатывала на хлеб учительством, а окружающие, как школьники, только и знали, что испытывать ее терпение.
Магри пошутил, что по сравнению с Чикитой они с супругой просто «великаны», ведь превосходят ее почти на фут. Лавиния кивнула и добавила с тоской, что Чикита напоминает ей ее возлюбленную сестру Минни. Не внешностью, уточнила она: Минни походила на робкую фею, а Чикита — на цыганочку, готовую вот-вот запеть и заплясать, крохотную Эсмеральду. Но обе наделены неким исходящим изнутри светом, обе излучают сияние и к тому же обладают естественной способностью покорять сердца, даже против собственной воли.
Лавиния вкратце поведала Чиките историю милейшей Минни. Несколько лет сестра гастролировала вместе с ней и Томом Большим Пальцем по лучшим театрам мира. Но в 1877 после долгого турне Минни решила выйти замуж за лилипута по имени Эдвард Ньюэлл и уйти со сцены. Отговаривать ее оказалось бесполезно. Минни, скопившая приличное состояние за годы работы, посвятила себя домашнему хозяйству и вовсе не скучала по поездам, кораблям, свету софитов и овациям.
Вскоре соседи заметили, что она, сидя на крылечке, шьет одежки, больше похожие на кукольные. Крошечная миссис Ньюэлл была беременна. Они с мужем считали, что ребенок получится таким же маленьким, как они сами. Но они ошибались: дитя оказалось обычных размеров, и Минни так обессилила, что испустила дух через несколько минут после окончания родов. Шестифунтовый младенец скончался четыре часа спустя.
После рассказа Лавинии в комнате воцарилось тяжелое молчание. Но ровно в полночь прибыл третий гость, и обстановка изменилась к лучшему. К удивлению Чикиты, это оказался не Эрнесто Магри, а высокий статный британец тридцати пяти лет от роду, импресарио и укротитель по имени Фрэнк Ч. Босток.
За ужином Лилиуокалани показала себя безукоризненной гостеприимной хозяйкой. Она собственноручно усадила дам на достаточно высокие для них банкетки, а капитан Палмер оказал ту же любезность Графу Магри. Чикита опасалась, что вся беседа будет вращаться вокруг нудной темы аннексии Гавайев, но королева предпочла разговаривать о вещах менее серьезных. Например, о предстоящей премьере в «Мэдисон-сквер-гарден», комической опере, вдохновленной образом капитана Кука, «первооткрывателя» Гавайских островов. Ее пригласили, но она еще не знает, пойдет ли…[76]
Блюда, поданные четырьмя официантами из кухни отеля, были восхитительны. Примо Магри успел осушить не один бокал превосходного «Верначча ди Сан-Джиминьяно», распространялся о непревзойденных сиенских белых винах и оглушительно захохотал, когда Босток признался Чиките, что, увидав ее выступление, мечтает похитить ее для своего шоу.
— Ну, может, вам и не придется идти на преступление, — вмешалась Лилиуокалани. — Мы с мистером Палмером знаем из надежных источников, что контракт нашей подруги с Проктором вот-вот истечет.
Секретарь, едва ли произнесший десяток слов за весь вечер, кивнул и многозначительно глянул на Чикиту.
— На вашем месте я не стал бы ждать предложений других импресарио до последнего, — посоветовал он.
— Проктор — неплохой человек, и уж он-то знает, как обращаться со звездами, — великодушно заметила Лавиния Магри. — Но все же, хоть он и пообтесался с тех пор, как выкрутасничал на трапеции под псевдонимом Фред Валентайн, в глубине души он все такой же… фигляр.
— Баснословно богатый фигляр, владеющий театрами по всей стране, — возразил Палмер.
— Я всегда старалась работать с истинными джентльменами, — примирительно сказала Графиня Магри. — Такими, как Барнум. Он не просто ценил нас с моим покойным супругом, как величайшие сокровища, — он нас понимал и любил. — Она заглянула в глаза Бостоку и добавила: — Насколько я могу судить, вы скроены по той же мерке.
