В замешательстве Чикита поднесла амулет к губам и принялась дуть в надежде остудить его. Добилась она обратного: шарик раскалился, заалел, будто уголек, и начал испускать тонкие завитки дыма.

— Это что, испытание? — в гневе прокричала она, заметив, что карлики внимательно наблюдают за ней. — Это испытание? — повторила она, но вместо ответа получила насмешливые улыбки. — Надо думать, так оно и есть! — И она сердито топнула об пол башмачком работы Томаса Карродегуаса. — Ничего у вас не выйдет, господа хорошие! — Тут Чикита поступила по наитию: склонилась над чашкой и окунула амулет в чай.

Все, включая Зинаиду, прежде настроенную презрительно, горячо захлопали.

— Ну, будет, будет! — воскликнул Драгулеску и в воцарившемся безмолвии подозвал Чикиту. — Я горжусь вами, милая. — Он галантно поцеловал ей руку. — Меньшего от вас я и не ждал.

Чикита кивнула. Она все еще не понимала, что происходит, но амулет обрел обычную температуру, а столь открытое проявление симпатии льстило.

— Прости, что обошлась с тобой по-свински, — сказала Зинаида, подползая к Чиките на четвереньках. — Сомневалась на твой счет, зато теперь вижу, чего ты стоишь. — Она привлекла ее к себе, расцеловала в обе щеки, а третий поцелуй запечатлела на губах. — Мир, что ли?

— Полно болтать впустую! — прервал ее Цоппи, любитель кальяна, отодвинул цыганку локтем и объявил Чиките, что все ждут от нее великих свершений. — Мы столько времени пребывали в нелепой неопределенности, бездарно теряя отвоеванное, но теперь наконец грядет железная длань истинной воительницы, — промолвил он и предложил тост за здоровье Чикиты.

Все чокнулись, выпили залпом и немедленно грохнули хрустальные бокалы об пол.

— Благослови тебя Господь, матушка! — возопил один из бродяг, простерся ниц и поцеловал подол Чикитиной юбки.

Зинаида запела с новой силой, к голосу присоединились гитара и скрипка. Мгновение спустя знатные господа и бродяги слились в единой пляске, лихорадочно бия в ладоши. Глядя на их яростные прыжки, падения и ужимки, Чикита засомневалась, то ли они безумно счастливы, то ли счастливо безумны. Остававшийся рядом Драгулеску успокоил ее: никто не лишился рассудка, просто такова русская душа, способная радоваться и страдать с одинаковой необоримой силой. Один юноша схватил ее за руку, и Чикита пошла за ним. Почему бы и нет? Во сне все дозволено, даже кружиться в объятиях потного и небритого, но смазливого карлика.

От плясок у нее так закружилась голова, что обратно к дивану пришлось добираться с помощью остальных. Она зажмурилась на миг — или дольше? — а когда открыла глаза, карлики о чем-то яро спорили, обменивались колкостями и упреками, и Драгулеску безуспешно пытался навести порядок. Чикита услышала тихий свист и увидела, что Зинаида, притаившаяся в углу, делает ей знаки приблизиться. Она подошла и забралась к цыганке на колени.

— Не пугайся, голубка, — сказала Зинаида, и Чикита, увидав цыганку вблизи, поняла, что она не так уж молода, как ей показалось с первого взгляда. Или та состарилась на глазах, с необычайной быстротой? Она отвернулась, чтобы не видеть впалых щек и гнилых зубов, а только слушать убаюкивающий ласковый голос. — Я тебя спрячу, и никто тебе не навредит.

Зинаида с силой качнула головой и накрыла копной волос Чикиту. Той почудилось, что за этой завесой она в безопасности, будто под покровом леса.

— Я бы на твоем месте, — прошептала цыганка, — швырнула амулет в море.

Чикита хотела спросить почему, но не смогла. Волосы Зинаиды, как живые, обвивались вокруг ее ног, рук, туловища и шеи и больно сдавили, словно хотели выжать ее без остатка. Она попробовала высвободиться, но, барахтаясь, еще сильнее увязла.

— Чертовы космы! Чертова цыганка! — задыхаясь, выговорила она, но и голос тоже угодил в волосяную темницу. — Чертовы карлики! — выкрикнула Чикита из последних сил, теряя сознание, но тут голос Рустики вернул ее под своды особняка.

Она ошеломленно села на кушетке. Так все это сон? Правдоподобный кошмар? Но в таком случае откуда у нее на руках тонкие красноватые следы? На догадки времени не оставалось. Уже почти шесть, надо поторапливаться. Экипаж ждет, чтобы отвезти их в порт.

Все надеялись, что за треволнениями отъезда Чикита забудет про Буку, но не тут-то было. Рустике пришлось отправиться к пруду, выловить рыбину голыми руками и посадить в аквариум. «Ишь какой костлявый, а склизкий-то!» — с отвращением воскликнула она и накрыла аквариум севильской шалью, чтобы никто не догадался о проникновении манхуари на пароход.

Чикита просила друзей и родственников не провожать ее в порту, но все равно в среду, 30 июня 1886 года, несколько десятков человек столпились у трапа лайнера «Провиденс», чтобы проститься с Эспиридионой Сендой[20]. Канделария и Манон забрасывали ее советами, а Экспедита, Эксальтасьон и Бландина, к тому времени успевшие выйти замуж, явились с супругами и детьми. Все восторгались легким нежно-голубым платьем, которое Чикита выбрала для отъезда, и кокетливо надетой несколько набок матросской шапочкой и требовали слать открытки из Нью-Йорка и всех прочих пунктов путешествия. Падре Сирило сократил мессу, чтобы успеть осенить подопечную благословением и подарить четки из розового дерева, освященные покойным папой Пием IX. Даже полиглот Лесерфф, тяжелый на подъем, выбрался из дома и пожелал Чиките счастливого пути на недавно выученном венгерском. На причале не оказалось разве что крестного, Педро Картайи, но Чиките объяснили, что он сейчас у ложа умирающего.

К удивлению собравшихся, Пальмира, негритянка из Ла-Маруки, скрасившая детство братьев и сестер Сенда столькими сказками, тоже пришла, хотя много лет от нее не было ни слуху ни духу. Она громко рассказала, что зарабатывает на жизнь, кухарничая в испанском батальоне, а потом понизила голос и сообщила, что все ее сыновья сражаются в горах на стороне мамби. Народу все прибывало, и Чикита забеспокоилась. Рустика ничем не могла помочь, поскольку руки у нее были заняты аквариумом с Букой. К друзьям семьи и пациентам доктора Сенды подтянулись грузчики, моряки, рыбаки, попрошайки, проститутки, бродяги, крестьяне, солдаты и полицейские, которые случайно проходили мимо, заинтересовались шумихой и, углядев лилипутку, остались поглазеть.

Творился форменный карнавал. Торговцы губками, цветами, сладостями, фруктами и птицами громогласно расхваливали товары, а Рубен и Сенен, бродячие кукольники, раскинули театр марионеток посреди толпы и начали представление. Нагрянули дружки Румальдо и присоединились к веселью. Комендантский час застал их накануне в разгар гулянки, и всю ночь они провели в борделе мадам Арманд в обществе девиц легкого поведения. Дабы отпраздновать новую поездку товарища в Штаты, они откупорили несколько бутылок шампанского и принялись поливать собравшихся. Даже Мундо, скромняга и молчун Мундо, внес вклад в общую сумятицу, потому что музыканты из его оркестра тоже пришли попрощаться и в качестве сюрприза грянули дансон «Альтурас-де-Симпсон». Чикита и Рустика не удостоили приветствием сапожника Карродеагуаса. А ему-то кто напел про их отъезд?

Подошла стайка девчушек под командованием старой монахини: то были воспитанницы приюта Тирри, не раз получавшего щедрые пожертвования от семейства Сенда. Монахиня объявила, что сиротка по имени Карильда, белокурое голубоглазое создание с перламутровой кожей, сложила сонет в честь Чикиты. Юная поэтесса не замедлила льстиво продекламировать:

Но долгий гудок готового отойти корабля заглушил голосок Карильды. В последнюю минуту примчались Кресенсиано с супругой. Чикита так и не поняла — то ли они приехали из самого Карденаса проводить ее, то ли забрать свою долю от продажи дома.