ЕЛЬЦИН. Вообще-то я против насилия…

ГЕРАЩЕНКО. Вообще-то я тоже против. Но сейчас обязательно надо кого-нибудь придушить.

ЕЛЬЦИН. Кого?

ГЕРАЩЕНКО. Да хоть кого! Вот список здешних банкиров — все милейшие люди…

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Барин! Врач пришел.

ЕЛЬЦИН. К кому?

3.

СЕЛЕЗНЕВ(входя). Я к вам. голубчик, к вам!

ЕЛЬЦИН. Но я не болен!

СЕЛЕЗНЕВ. Ну откуда вам знать заранее?

ЕЛЬЦИН. Я отлично себя чувствую!

СЕЛЕЗНЕВ. Это галлюцинация. А вот мы сейчас созовем независимую экспертизу — послушаем вас, посмотрим, пощупаем…

ЕЛЬЦИН. Я, значит, никому не позволю себя щупать! Я вам не курица!

СЕЛЕЗНЕВ. Надо, батенька. Ну что вы как маленький. Вы же у нас один.

ЕЛЬЦИН. Вам одного мало?

СЕЛЕЗНЕВ. Вы не наличность, вас мало не бывает. Просто вам уже нельзя управлять имением! Это вредно!

ЕЛЬЦИН. Кому вредно?

СЕЛЕЗНЕВ. Имению.

ЕЛЬЦИН. А кто же им, по-вашему, должен управлять?

СЕЛЕЗНЕВ. Эту проблему наша экспертиза решит. Имеются законные наследники…

ЕЛЬЦИН. Нет у меня наследников!

ПРИМАКОВ. Погодите, вы же вроде сами назначали…

ЕЛЬЦИН. Сам назначил, сам и снял. Один я. Великий писатель земли русской! Пока всех, понимаешь, тут не попишу, буду управлять!

СЕЛЕЗНЕВ. Не спорьте, больной. Наш консилиум дает вам гарантии безопасного путешествия пешком до станции Астапово.

ЕЛЬЦИН. Какое еще Астапово?

ПРИМАКОВ(доставая карту). А, это здесь, недалеко. Тульская железная дорога…

ЕЛЬЦИН. На рельсы я больше не лягу, и не просите. Я вам, понимаешь, не Анна Каренина!

СЕЛЕЗНЕВ. Вы, конечно, местный классик, но медицинскую комиссию мы все-таки соберем. Только не волнуйтесь. Там у нас такие светила — что ни доктор, то диагноз!

ЕЛЬЦИН. Вон отсюда!

СЕЛЕЗНЕВ. Ухожу за медперсоналом.

В дверях сталкивается с урядником — Степашиным.

СЕЛЕЗНЕВ. Добрый день, коллега. Как здоровье?

СТЕПАШИН. Спасибо.

СЕЛЕЗНЕВ. Руки не чешутся? (Уходит.)

4.

ЕЛЬЦИН. Слушай, хорошо, что ты пришел. А то просто спасу нет!

СТЕПАШИН. Добрый день, барин! В чем проблема?

ЕЛЬЦИН. Да вот — медицина эта! На железнодорожную станцию пешком выгоняют.

СТЕПАШИН. Уже?

ЕЛЬЦИН. Да! Хотят отрешить от имения. Говорят: несостоятельный я.

ГЕРАЩЕНКО(заинтересовавшись). А вы состоятельный?

СТЕПАШИН(кивая на Геращенко). Который медицина? Этот?

ЕЛЬЦИН. Не этот. А вон тот, с саквояжем!

СТЕПАШИН. Догнать?

ЕЛЬЦИН. Не надо.

СТЕПАШИН. А то вы только свистните.

ЕЛЬЦИН. Куда еще свистеть? И так денег нет!

СТЕПАШИН. Я как раз насчет этого и зашел, барин…

ЕЛЬЦИН. У тебя есть деньги? Слушай, дай взаймы, а то у меня тут дефолт запущенный…

СТЕПАШИН. Вам — с удовольствием. Как только появятся деньги — с удовольствием.

ЕЛЬЦИН. А ты недоимки собери!

СТЕПАШИН. Не с кого, барин. Народишко уже совсем разутый…

ЕЛЬЦИН. Ну и правильно. Опрощаться надо.

СТЕПАШИН. Они уже и так опростились дальше некуда. Вегетарианцами стали…

ЕЛЬЦИН. Вот и хорошо!

СТЕПАШИН. Еще бы не хорошо: второй год на подножном корму. (Тихо.) Боюсь, наследнички ваши народишко-то взбунтуют.

ЕЛЬЦИН. Ты что? Серьезно, что ли?

СТЕПАШИН. Ага. Осеннее наступление крепостных. С лозунгами.

ЕЛЬЦИН. И — какие лозунги?

СТЕПАШИН. Знаете, я лучше в письменном виде…

ЕЛЬЦИН. Говори!

СТЕПАШИН(достает блокнот, мнется). Ну, тут… В общем, разные есть… Вот, например… вот хотя бы…

ЕЛЬЦИН. Ну!

СТЕПАШИН. «Барина — на рельсы».

ЕЛЬЦИН. Не пойду. Дальше.

СТЕПАШИН. Дальше: «Лев Толстой — Иуда!». Четыре штуки. Потом еще вот… «Сам пахай бесплатно!» и «Где наши деньги?».

ЕЛЬЦИН (оживляясь). Да! А где их деньги?

ПРИМАКОВ. Я не знаю.

ЕЛЬЦИН. И я не знаю. (Степашину.) Когда, говоришь, оно будет? Осеннее наступление это?

СТЕПАШИН. Да вот-вот уже.

ЕЛЬЦИН. Будь другом, найди какого-нибудь урядника из профсоюзов, пускай возглавит эту гадость…

Голоса за дверями.

ЕЛЬЦИН(выглядывая за дверь). Слушай, ты уж защити меня в случае чего!

СТЕПАШИН(апарт). В случае чего — кто бы меня защитил…

ЕЛЬЦИН. Сколько их…

ПРИМАКОВ. Да уж чего-чего, а наследников вы наплодили — никаких полян не напасешься!

ЕЛЬЦИН. Ну, так само получилось. (Извиняясь.) Темперамент, понимаешь…

5.

ЛЕБЕДЬ (появляясь в двери). Здорово, папаша! Это мы.

ЕЛЬЦИН. Рязанский полк тебе папаша.

ЛЕБЕДЬ(удовлетворенно). Ага. Конфронтация.

Входят Лужков, Жириновский, Селезнев с Зюгановым и Черномырдин.

ЖИРИНОВСКИЙ. Николаич, уходить будем?

СТЕПАШИН. Простите, мне пора. У меня дел… (Исчезает в буквальном смысле слова — растворяется прямо в кадре.)

ЕЛЬЦИН. Куда это он?

ПРИМАКОВ. Пойду посмотрю. (Растворяется следом.)

СЕЛЕЗНЕВ. Начинаем консилиум.

ЗЮГАНОВ(выступая вперед). Вы, глубоко больной классик, отдайте имение законным наследникам — и уходите!

ГЕРАЩЕНКО(пришедшим). Должен официально предупредить: в настоящее время он в очень плохом состоянии.

ЕЛЬЦИН. Что?! И вы, значит, туда же?

ГЕРАЩЕНКО. Я про бюджет! Имение заложено-перезаложено. Дебет малюсенький, дефицит огромный. Я бы на вашем месте не связывался.

ЗЮГАНОВ. Мы возьмем всю ответственность за имение на себя!

СЕЛЕЗНЕВ. И все имение тоже возьмем на себя!

ЖИРИНОВСКИЙ. Всё перепишем на себя, вообще всё, лохов нет!

ГЕРАЩЕНКО. Проценты по долгам дикие…

ЖИРИНОВСКИЙ. Я сам дикий, однозначно, не надо меня пугать!

ЗЮГАНОВ. А долги спишем на папашу.

ГЕРАЩЕНКО. Как скажете. Мое дело — посчитать.

СЕЛЕЗНЕВ. В общем, вот вам, барин, заключение консилиума: вы гений, но очень тяжелый. Пишите отвальную — и идемте пешком на станцию Астапово. Все прогрессивное человечество уже там. Би-би-си, Си-эн-эн, Сергей Доренко. Идемте. И лучше добровольно, это я вам как врач говорю…

Подступают к Ельцину.

ЕЛЬЦИН. Я, значит, сразу вам честно хочу сказать: ничего этого не будет, зачем вы пришли. Силой меня не сдвинуть, потому что я — глыба. Я такой матерый человечище, что даже сам удивляюсь!

Пауза. Все переглядываются.

6.

По проселочной дороге едет телега. На ней сидит связанный по рукам и ногам Ельцин. Рядом с ним доктор Селезнев. Телегой управляет Зюганов, в телеге и вокруг нее — Черномырдин, Лебедь, Жириновский и Лужков.

ЕЛЬЦИН (продолжает говорить). Это, значит, совершенно невозможно! Я русский классик! Это мое имение! Я тут пишу краеугольные сочинения для средней школы!

ЗЮГАНОВ. Знаем мы ваши сочинения! Богохульство одно. Правильно вас анафеме-то предавали. Надо же додуматься — писать про смерть этого… не помню, как звали… Ильича! Ильич бессмертен!

СЕЛЕЗНЕВ. Медицинский факт.

ЕЛЬЦИН. Я глыба!

ЖИРИНОВСКИЙ. Да-да, конечно. А я Наполеон.

ЕЛЬЦИН. Я писатель! Записки этого… не маркера… Президента! (Кивая на Лужкова.) Этот, в кепке, вам, что ли, лучше напишет?

ЛУЖКОВ. А что? И напишу!

ЖИРИНОВСКИЙ. Севастопольские рассказы, однозначно! Круглый год.