Наши источники редко упоминают о случаях плохой дисциплины армии во время сражения, в отличие, например, от участия войск в мятежах и солдатских восстаниях. В целом, однако, моральное состояние армии всегда было предметом особой заботы властей. Так, и «Стратегикон» Маврикия, и «Тактика» Льва VI советуют игнорировать случаи неподчинения и плохой дисциплины, непосредственно предшествующие сражению, дабы обычные наказания не деморализовали армию и не делали ее враждебно настроенной (Maur., VIII, 1, 15; Leo, Tact., XX, 18; Ср. Leo, Tact., IX, 48; IX, 78; 176). Из этого следуют две вещи. Во-первых, становится ясным, что дисциплина действительно насаждалась посредством наказания, хотя мы не знаем, в какой степени можно говорить о существовании той суровости и постоянства, которые явствуют из так называемых «военных законов»[1508]. Однако эти же трактаты сообщают нам о том, что мораль войск была весьма хрупкой, и командиры должны обращать значительное внимание на психологическое состояние своих солдат. Армии могли впадать в панику по многим причинам, а советы Маврикия и Льва показывают, что византийские офицеры прекрасно это понимали. Солдаты могли отказаться сражаться, и жаловаться, и ворчать, если их загружали непопулярной работой. В 813 г., когда Михаил I (811–813 гг.) переводил фемные войска из Малой Азии во Фракию, чтобы подготовиться к войне с болгарами, солдаты восточных армий громогласно жаловались на ранний не по сезону переход, а часть офицеров легко склонила их к невыполнению императорских приказов (Theoph., а. 6305)[1509].
Насколько наша информация позволяет нам сделать какие-либо заключения относительно тактики на поле боя в период до X в., мы можем с немалой долей уверенности сказать, что тяжелая пехота обычно играла второстепенную роль. Провинциальная конница по большей части включала в себя легковооруженных пикинеров и состояла из ядра, включавшего в себя хорошо вооруженные и более или менее постоянные отряды, поддержанные иррегулярной милицией. А с созданием центральной армии в Константинополе в период второй половины правления Константина V эти провинциальные армии часто подкреплялись присутствием тяжеловооруженной кавалерии. В поражениях IX в. часты случаи, когда одна тагма продолжала удерживать свою позицию, тогда как остальные отступали или распадались. Точно таким же образом отступление конных тагм сеяло панику среди провинциальных отрядов. Когда же с середины IX в. Империя заняла более агрессивною позицию, растущее число византийских и иностранных наемных отрядов (тагм) оказало дополнительную поддержку «профессионализации» провинциальных и особенно центральных полевых армий. Как мы уже отмечали выше, подобные отряды создавались почти всеми императорами IX в. как на постоянной основе, так и для участия в конкретной кампании. Можно предположить, что дисциплина и выучка этой профессиональной части армии были достаточно высоки, и фемная милиция, несомненно, уступала последней[1510]. «Тактика» Льва иллюстрирует это положение, замечая, что отборная кавалерийская часть фемы обычно насчитывает всего 4000 человек. Автор отмечает, что это было «следствием отсутствия боевой подготовки, общего пренебрежения и нехватки солдат, что стало весьма распространенным явлением» (Leo, Tact., XVIII, 153, 149). Эти 4000 человек составляли настоящую армию, и Лев называет ее στρατηγικὸν θέμα — «воинское соединение». Остальные зарегистрированные «стратиоты» фемы были предназначены для других, менее ответственных функций. Подобный боевой порядок, несомненно, включает в себя пехоту[1511].
Трактаты о стратегии и тактике середины и конца X в. показывают существенные перемены, происшедшие в 60 — 70-е гг. X в. Эти перемены отражают растущий наступательный характер политики Империи, особенно на восточном театре военных действий, потребность в наборе более профессиональной армии и потребность в более решительных и агрессивных действиях во время кампаний, которые требовали войск, способных участвовать в длительных военных походах. Реализация шла двумя путями. Первым из них было возрождение дисциплинированной, эффективно действующей линейной пехоты, способной противостоять вражеским пехоте и коннице, оказывать поддержку собственной кавалерии, совершать длительные переходы и нести длительную гарнизонную службу вдали от своего дома. Вторым стало создание корпуса тяжеловооруженных копейщиков, способных взаимодействовать с пехотинцами. Это усилило атакующую мощь византийской армии и особенно ударную силу ее кавалерии[1512].
В то время как эволюция тактики в период конца VI — начала X вв. почти не привлекла внимание исследователей, перемены в организации войска в X в. стали предметом нескольких научных исследований, общие результаты которых мы намерены изложить ниже. Первые сведения о переменах в тактическом построении содержатся в трактате середины X в., известном под названием «Тактический компендиум» (Sylloge Tacticorum). В этом трактате, содержащем значительные выдержки или обобщения из древних писателей, а также переложения из «Тактики» Льва VI, впервые появляются формирования менавлатов[1513], задачей которых было вступать в бой с вражеской тяжелой конницей. Менавлаты строились в интервалах между различными пешими отрядами, будучи частью основной линии, и должны были выйти вперед, образовав клин, и отразить атаку врага[1514].
Совершенно очевидно, что принципиальная перемена в роли пехоты была вызвана изменившейся военно-политической обстановкой X в. В отличие от «Стратегикона» конца VI в., уделяющего пехоте второстепенное внимание, «Стратегика» Никифора уделяет две первые главы именно пешим подразделениям. Из численности, определяемой для главной полевой армии, становится ясным, что значение пехоты было наконец признано, а количественно она составляла главную силу армии. Стратегическое планирование и тактика на поле боя, принятые в конце X в., гораздо больше учитывали значение пехоты, чем это было в течение всех трех предшествующих столетий. Пехота не только составляла основу армии, но и вдвое превосходила кавалерию по численности. Пехотинцы были разделены по видам оружия в каждой таксиархии, а прямые инструкции, установленные в «Стратегике», свидетельствуют о существенно возросшей дисциплине и выучке, которые, как ожидалось, они должны были проявить. Византийские историки второй половины X в. хвалят Никифора II и Иоанна I Цимисхия за то, что они насаждали дисциплину и много занимались обучением войск, а «Стратегика» перечисляет стадии тренировки, через которые должны были проходить отдельные бойцы, отряды и вся армия в целом. Рост значения пехоты в этот период подчеркивается тем обстоятельством, что все пешие войска были объединены под началом одного старшего офицера, оплитарха или архегета, который отвечал лично перед главнокомандующим за их обучение, дисциплину и эффективность в бою[1515].
И все-таки слабость пехоты, особенно перед лицом тяжелой кавалерии, была общепризнана и хорошо осознавалась. Основным построением боевого порядка были пустые внутри каре, квадратной или прямоугольной формы в зависимости от рельефа местности, которые должны были отражать обходные атаки вражеской конницы, стать укрытием для византийской кавалерии в случае ее поражения и (что очень важно) быть средством помешать самим пехотинцам обратиться в бегство[1516].
Подобная тактика была принята, вероятно, во второй четверти X в., во время первых наступательных войн этого периода. Роль в наступательном сражении была весьма ограничена. Трактаты 50 — 60-х гг. X в. со всей очевидностью демонстрируют, что главной ударной силой во время атаки по-прежнему считалась кавалерия (Syll. Tact., § 47, 19; РМ, I, 5–7, 12, 16; II, 5, 9-10, 14–17).
