И все же подобная оборонительная ориентация весьма часто (можно сказать, почти всегда) наносила сильный ущерб населению регионов, особенно подверженных вражеским вторжениям. В Малой Азии Империя полагалась на сеть пограничных форпостов и крепостей, прикрывавших основные дороги, проходы и другие стратегически важные объекты. Эти форпосты были хорошо укрепленными или хорошо скрытыми центрами, куда местное население могло бежать в случае предупреждения о готовящемся набеге, а провинциальные армии были организованы таким образом, что могли скорее изматывать и задерживать продвижение врага, нежели выходить против него в открытом сражении и одерживать решительные победы. Хотя большие арабские армии временами могли блокировать и даже брать крупные укрепленные центры византийцев, подобные действия были достаточно редки по сравнению с гораздо большим числом обычных грабительских рейдов или атак с целью измотать или уничтожить византийские войска. Византийская политика избегания военной конфронтации и обороны, до тех пор пока враг не будет вынужден отступить, даже несмотря на ту значительную цену, которую платили за это жители провинций, особенно подверженных неприятельским вторжениям, похоже, оказалась достаточно эффективной, чтобы помешать успешному проникновению арабов в пограничные регионы и обеспечить способность Империи сохранять ресурсы, достаточные для ее функционирования[1469]. На Балканах система имела менее ярко выраженную оборонительную направленность. Принимая во внимание большую простоту устройства тылового обеспечения ее противников и большую эффективность и мобильность византийской тактической организации, Византия могла достичь военного равновесия, поддерживаемого при помощи дипломатической активности, и добиться определенного военного паритета, хотя частые глубокие рейды в глубь имперской территории и ответные действия византийцев, скорее направленные на поддержание политических требований, нежели идеологических установок, придают военным действиям на этом театре некоторое сходство с военными действиями в Малой Азии[1470].
В этой ситуации большое значение приобретают еще два обстоятельства. Первое — это то, что у нас нет практически никаких свидетельств того, что византийское правительство в целом или конкретные военачальники когда-либо пытались установить «твердую» границу в том смысле, как это было сделано в Северной Британии при помощи искусственно созданной оборонительной линии, известной как «вал Адриана». Конечно, можно обнаружить наличие небольших и краткосрочных исключений из этого правила, однако наше общее суждение имеет силу для всего интересующего нас периода. С другой стороны, вывод, который можно сделать, заключается в том, что так называемые «мягкие» или «проницаемые» оборонительные сооружения не были простой реакцией на отсутствие ресурсов, определенной военной технологией или результатом подавляющего превосходства, которое могли получить противники Империи в отношении военных сил или организации тыла. «Мягкая» оборона была не просто следствием определенных обстоятельств.
Что касается балканского театра военных действий, то похоже, что уже Поздняя Римская империя (как в провинциальном, так и в военном управлении) признала необходимость развития большого разнообразия типов укрепленного поселения как прямой ответ на характер враждебных действий и их влияние на провинциальную экономику. В этом отражалась необходимость защиты населения провинций от воздействия «проницаемой» границы. Даже это установление оказывало определенное влияние на то давление, которому подвергались ресурсы Империи, равно как и природу задунайской иммиграции, начиная с последних десятилетий VI в. И все же есть основания предположить, что те методы, которые были использованы на Балканах, вероятно, еще более последовательно, хотя и, наверное, с большей осторожностью, применялись и Анатолии во второй половине VII вв. А потому возникшая там система имела прямое отношение к опыту действий Империи на Балканском полуострове[1471]. Степень, в которой все это происходило, еще предстоит определить; столь же неясным остается вопрос, в какой степени данные надписей, обнаруженных в укреплениях некоторых оборонительных центров в Малой Азии, действительно отражают активность политики имперского руководства. Оборонительная стратегия, сходная с той, которая возникла на Балканах, начиная с III в., вновь появляется в Анатолии в середине и конце VII в., причем последняя была как раз той областью, в которой подобная стратегическая инфраструктура была совершенно ненужной вплоть до больших персидских вторжений начала VII в.
Итак, «проницаемая граница» стала основной характерной чертой византийской стратегии. Мелкие набеги и крупные вторжения не задерживались на границе, более того, с противником даже не вступали в бой, если, конечно, для этого не было особенно благоприятных обстоятельств (или, скорее, безрассудно храброго командира, способного пойти на риск). Вместо этого войска всячески избегали конфликта (щадя весьма ограниченные людские ресурсы), а сельское население и их движимое имущество и домашний скот спасались в безопасных местах. Укрывшись в своих крепостях, твердынях или горных убежищах, войска и гражданское население попросту выжидали, пока враг не начинал испытывать нехватку продовольствия и возвращался обратно. Это происходило сравнительно быстро, поскольку большие армии подвергались опасностям эпидемий и трудностям, связанным с нехваткой продовольствия, воды и фуража, тогда как большое количество добычи существенно замедляло отступление и делало его более уязвимым для засад и ответных ударов. Разумеется, подобная стратегия была лишь одной стороной ответа Империи на нужды своей обороны: ключевую роль в поддержке подобной военной активности играла византийская дипломатия. Организация беспорядков в среде вражеских армий и их руководства, затягивание мирных переговоров, до тех пор пока неприятельские силы не испытывали нехватку продовольствия или не страдали от болезней, убеждение противника в том, что свежие силы готовы атаковать их самих, или в том, что их собственная страна подвергнется нападению союзников Империи, — все эти и большое число других методов, имевшихся в арсенале дипломатической и пропагандистской войны, широко использовались имперским правительством. Можно не сомневаться, что именно сочетание всех методов ведения войны позволило Империи выдержать такое количество очевидно смертельных ударов[1472].
Система стала меняться в период военной экспансии и реконкисты конца X — начала XI вв. Вместо глубинной обороны создается новая система пограничных районов, основанных на одном или нескольких укрепленных пунктах с их мобильными гарнизонами. За их пределами на востоке появляется ряд зависимых эмиратов и других государств, удерживаемых под контролем при помощи периодических демонстраций военных сил Империи и дипломатических усилий. Что касается запада, то линейная граница с соседними государствами поддерживалась здесь при помощи дипломатических средств и взаимных экономических мероприятий. Начиная с последней четверти X века на нижнем течении Дуная было восстановлено нечто вроде «проницаемой» границы, которая была расширена в западном направлении, после того как Василий II разгромил Второе Болгарское царство. Археологические данные о систематической повторной оккупации в этом регионе позволяют предположить, что это было связано с осознанием серьезности угрозы со стороны Киевской Руси после событий начала 70-х гг. X в… Впрочем, у нас нет особых оснований полагать, что эта политика была продолжена Василием II, а отказ от нее был, по всей вероятности, связан с исчезновением этой угрозы после заключения союза между Константинополем и Киевом в конце 80-х гг. X в… Тем не менее Дунай и связанная с ним речная система на северо-западе Балканского полуострова действительно функционировали как граница между Империей и ее северными соседями, особенно Венгерским королевством, даже в XII в., хотя материал источников позволяет предположить, что эту границу защищала лишь тонкая полоса фортов и наблюдательных пунктов, расположенных в ключевых точках, равно как и область пограничного плато, которое сознательно оставляли безлюдным, чтобы отбить у противника желание совершать набеги на эту территорию. В самом деле, наши данные показывают, что расположение императорских сил на Балканах в конце XI — начале XII в. имело своей целью не только обеспечение внутренней безопасности, но и сдерживание внешней угрозы, осуществляемое путем сочетания дипломатической активности и периодических демонстраций военной мощи Империи[1473].
