Позднеримские и византийские авторы военных трактатов, и это особенно заметно в подобных сочинениях VI и X вв., имели тщательно разработанный набор теоретических и практических руководств, которые могли быть использованы командованием на поле боя. При этом разумеется, было понимание того обстоятельства, что только при наличии божественного одобрения и поддержки сражение могло завершиться решительной победой (Leo, Tact., XII, 3).
Хотя у римлян и византийцев не было цельного и последовательного понятия «стратегия» в широком смысле этого слова, это еще не значит, что у них не было стратегического планирования и умения мыслить в этих категориях. Основные элементы византийской политической идеологии, особенно — защита римской христианской ойкумены и возвращение бывших земель Империи — само собой разумеется, содержали в себе концепцию мирового порядка, установление которого было исторической миссией Римской империи[1430]. Подобные выражения политико-идеологического содержания были неотъемлемой частью имиджа любого императорского образа и неотъемлемой обязанностью самой власти правителя. Аналогичные положения воплотились в традиции апокалиптических сочинений, которые, не имея ничего общего с военными руководствами и «стратегией», тем не менее указывали на будущее и предполагали, что при наличии божественной помощи и руководства, под началом благочестивых правителей, христианская Римская империя в конечном счете восторжествуют над своими недругами и прежде всего над исламом[1431].
Впрочем, можно усомниться, что долгосрочное военное планирование и военные диспозиции в целом были когда-либо организованы с целью воплотить в жизнь какую-либо из этих грандиозных политических целей. У правителей Византии не было какой-либо долгосрочной фискальной политики или военной стратегии, которую можно было действительно проводить в жизнь постоянным и логически осмысленным путем для выполнения и реализации политики реконкисты[1432]. Тем не менее в Византии существовало понимание связи между распределением и перераспределением ресурсов обороны (людей, продовольствия, военного снаряжения, скота и др.) и способностью Империи отразить враждебные нападения или нанести ответный удар. Византийские военные руководства, как те, которые воспроизводят архаическую и ученую традицию классического и римского прошлого, так и те, которые отражают современные им условия, практически обязательно затрагивают этот вопрос. Военачальникам рекомендуют не вступать в сражение в неблагоприятных условиях, поскольку это приведет к людским и материальным потерям, а доминирующим мотивом этих сочинений было то, что именно византийцы были вынуждены маневрировать, использовать тактику проволочек, устраивать засады и применять другие стратегемы, чтобы выравнивать шансы со своим противником. Впрочем, было совершенно очевидно, что главной целью войны было выиграть ее без решительного сражения: иными словами, настоящего сражения, а следовательно людских потерь и в теории, и на практике (как мы это увидим позже) следовало избегать любыми возможными способами. Победа достигалась благодаря комбинации тактики проволочек, разумного использования слабых сторон противника, местности, погодных условий и искусной дипломатии (Leo, Tact., XII, 4, 126, 128; XIV, 18; XX, 12).
Это понимание находит свое яркое выражение не только в военных трактатах, но и в постоянных замечаниях историков и комментаторов об отношениях между Византией и ее соседями. Византийские правители и военачальники предпочитали использовать военное искусство, ум, обман, подкуп, идеологический шантаж и набор других средств, но не участвовать в прямых военных столкновениях. Там, где военные действия были неизбежны, от армий требовалось действовать, соблюдая крайние предосторожности. Эта мысль была наглядно отражена уже в «Стратегиконе»: «Диких животных, пишет Маврикий, — побеждают при помощи выслеживания, сетей, засад, к ним подкрадываются, их окружают и используют всевозможные хитрости, а не грубую силу. Ведя войну, мы должны действовать теми же методами, независимо от того, много ли перед нами врагов или мало. Попытка пересилить неприятеля в открытом бою, лицом к лицу в рукопашной, даже если вы одержите победу, — это очень рискованное дело, которое может принести серьезный ущерб. Кроме как в крайней необходимости, было бы смешно пытаться одержать победу, которая, на самом деле слишком дорого стоит и приносит лишь ненужную славу» (Maur., VII A, Prooem.).
Очевидной причиной подобного нежелания вести войны были особенности геополитического и стратегического положения государства и состояния его экономики. Войны были очень дороги, а стране, основной доход которой составляла продукция сельского хозяйства, относительно стабильной и вместе с тем весьма уязвимой от естественных и искусственных катаклизмов, следовало избегать войн и стараться их не вести[1433]. Это признавали и римляне, и византийцы. В середине VI в. анонимный автор пишет, что «финансовая система прежде всего направлена на жалованье солдатам, и каждый год большая часть общественных доходов тратится на эти цели» (Strat., II, 4). Тот факт, что Империя существовала в стратегическом окружении, оказывал очень сильное влияние на фискальную организацию государства. Тот же самый автор продолжает: «Когда у нас совершенно нет возможности продолжать войну, мы должны заключить мир, даже если он в чем-то окажется для нас невыгодным. Следует предпочесть мирные переговоры любым другим средствам, поскольку они могут дать нам наилучшие перспективы защиты наших интересов» (Strat., VI, 5). Это заявление раскрывает нам один аспект отношений между войной и дипломатией и является лейтмотивом дипломатии и стратегии византийских императоров и правящей элиты Империи[1434].
Другим фактором, тесно связанным со стратегическим мышлением византийцев была численность армий. С византийской точки зрения людей всегда не хватало, а стратегия и дипломатия должны были учитывать это обстоятельство, имея дело с противником. Первым способом выравнивания баланса было уменьшение сил последнего. Измор врага до тех пор, пока он уже не сможет сохранять боеспособность, уничтожение возможных путей подвоза продовольствия и снаряжения, или, например, передача ложных сведений относительно планов и намерений самих византийцев — все это входило в число методов, рекомендуемых военными трактатами. Уклонение от битвы, ставшее основой византийской стратегии, увеличивало вероятность того, что враг может пострадать от болезней, нехватки воды и продовольствия и т. п.[1435]
Впрочем, совершенно независимо от этих практических соображений и христианских традиций отношения к войне, византийское стратегическое мышление всегда испытывало на себе огромное влияние своих культурных предшественников. Желание сократить людские потери, максимально осторожные действия во время военной кампании, избегание полевых сражений и использование хитрости, ума и обмана или одержать победу при помощи маневрирования, — все это было частью реальных военных конфликтов и дипломатической деятельности и представляло собой элемент давно установившейся традиции, восходящей к эпохе Ранней Римской империи и даже к предшествующему ей времени. Фундаментальные принципы более ранней античной стратегии, содержащиеся в нескольких руководствах по военному делу, принадлежащих перу Энея Тактика, Оносандра, Арриана и Элиана, писавших в I–II вв. н. э., и, несомненно, следующих более ранним авторам, лишь в незначительно измененной форме снова появляются в византийских военных трактатах. Византийские военачальники и теоретики военного дела брали из этих трактатов не только теоретические принципы военно-тактической организации (в этом плане значение древних писателей неоценимо), но и практически все, что касалось ведения войны. Примечательно, что основные положения этой дохристианской греко-римской военной традиции ничем не отличались от основных идей восточноримскаго христианского мира, а общие идейные принципы были вполне совместимы с принципами христианской культуры. Основные принципы стратегии, как, например, стремление избежать битвы, пассивная тактика, сопровождаемая изматыванием неприятеля, принуждение последнего к растягиванию своих коммуникаций, истощение его при помощи тактики «выжженной земли» и лишение вражеских войск запасов воды, продовольствия и фуража, использование дезертиров и лазутчиков для распространения ложных слухов как во вражеском, так и в своем лагере (который кишел неприятельскими шпионами), постоянно встречаются как в греческих и римских военных трактатах, так и в сочинениях авторов поздневизантийского периодам[1436].